Анатомия развода

– У нас есть деньги, - позвонила она в клетушку Алексею.

– Боюсь, что это уже не выход, - сказал он.

– Что случилось? - испугалась Вика.

– Все то же, - ответил он. - Слушать ничего не хочет.

– Ленка же обещала уговорить.

– Ну, это мы зря обрадовались. Ленка - ребенок. Она сделает так, как захочет мать.

– А ты ей скажи, что имеешь право на размен. Ты скажи ей это, скажи.

Как она не сообразила это сразу? Упрется Анна - и Алексей предложит размен. Ну и что она получит, что? Какую-нибудь занюханную квартиренку у черта на рогах.

Алексей Николаевич же думал совсем иначе. У Анны с Ленкой при обмене будет явное преимущество, и они смогут получить что-нибудь приличное. Ведь искать вариант можно до бесконечности.

А на что может рассчитывать он? На комнату в коммуналке, на те самые «семь квадратов», из которых он когда-то вылетел. Что ж, опять назад? И это после сорока лет? Общая уборная, общая ванная, счетчики, телефон в коридоре на стене…

Он почувствовал, как страх, липкий, холодный, вязкий, охватил его всего. Потом он сам себе подивился - ненормально же бояться того, чего не может быть, что предотвратимо и не случится в его жизни. «Семи квадратов» никогда, никогда не будет.

Вика в столовой подошла к нему с подносом, села рядом и сказала, что они оба идиоты, если сразу вот так не взяли Анну в оборот: надо размениваться, и все!

Она долго и убежденно говорила, как вынуждена будет Анна согласиться на ее квартиру, потому что лучшего ей ничего не найти, а Алексей Николаевич, слушая ее, думал о том, что есть вот такое выражение - судить со своей колокольни. Так и Вика - все об одном, все об одном…

…Он очнулся, когда на него кто-то брызнул водой. Он так и сидел за столом в столовой, только весь пиджак, вся рубашка были у него в вермишелевом супе.

Потом его осторожно довели до медпункта, смерили давление, сняли электрокардиограмму, сказали, что все в порядке, просто спазм. («Как у матери», - подумал он.) Объяснили, что хорошо бы вечерами ему прогуливаться, не есть жареного и жирного, у него наверняка не все в порядке с формулой крови. А в столовой пусть не садится затылком к солнцу, его просто перегрело, а тут еще запахи, не первый случай обмороков, но больше с журналистами, а не с технарями. Это даже хорошо, что и с ним случилось, так как он инженер и начальник цеха и ближе к тем, кто занимается вентиляцией. Вот пусть теперь пошурудит кого надо. Так все между делом - уколом и кардиограммой - ему рассказали, и у него все прошло. Когда же Вика стала навязывать ему ключи от квартиры, иди, полежи, усни спокойно, он категорически отказался, даже как-то резко, потому что вдруг опять почувствовал себя плохо. И она сразу замолчала, а он поплелся в свою клетушку. До конца рабочего дня не выдержал, позвал заместителя.

– Пойду полежу, - сказал он. - Нехорошо мне как-то…

Ему предложили машину, но он даже рассердился, все же в порядке, просто слабость и противно от мокрой рубашки и майки, и запах остался от пролитого супа.

Придет домой, и все пройдет. Действительно, на улице ему стало легче, а в почти пустом троллейбусе он сел у открытого окошка. Спохватился, что ничего не сказал Вике, но решил не волноваться, а из дома ей позвонить.

Производственные работы он застал в полном разгаре. Анна и Ленка в четыре руки наклеивали на пол в кухне клеенку, они торопились закончить все к его приходу и закончили бы, если б он не пришел раньше. Анна растерялась только на секунду, во вторую она уже заставила его тянуть угол клеенки, чтоб нигде не морщило. И он стал тянуть, а потом ползал на коленях, распрямлял складки.

Пол получился красивый, кухня стала нарядной, солнечной, Анна разглядывала ее с удовольствием, а потом спросила:

– А ты чего так рано?

– Спазм у меня был, - сказал он.

Показалось ему или действительно в глазах Анны промелькнуло удовлетворение? Но что самое главное - была понятна эта ее естественная реакция. Он ушел в кабинет, лег под свои железки и почувствовал: все проходит. Ах ты, господи, что за магическая у него комната, что за свойства она имеет? Почему ему так хорошо в ней и покойно?.. Потом вспомнил, что надо позвонить Вике, и набрал номер ее телефона.

– Наконец-то, - сказала она. - Чего ж ты ничего мне не сказал?

– Ты не волнуйся, - ответил он. - У меня уже все прошло.

– Если что, вызывай «неотложку»… Валидол у тебя лежит под подушкой?

– Лежит! Лежит! - засмеялся он.

Никакого валидола, конечно, под подушкой не было, он лежал расслабленный, почти счастливый, и невольно сравнивал обеих своих женщин. Вика - та бы создала вокруг него комфорт. Чтоб все под рукой, чтоб все вкусно, красиво. Была бы тихая музыка, детективы, открытая форточка с марлей для дезинфекции. Он бы болел, как король. Анна - другая. «Мужик есть мужик. Чуть где кольнет, он уже ложится. Что тебе сказали врачи? Гулять! А ты что сделал? Лег! Лежи, мне не жалко, только здоровей от лежания не становятся». И он бы встал. Сейчас они смеются с Ленкой, и у нее никаких поползновений прийти к нему, узнать, что с ним. Первым делом сунула ему клеенку в руки. Он вернул себя в состояние раздражения против Анны, неприязни к ней: какая она неряшливая внешне, ходит в этом коротеньком халате, который жалеет выбросить. И хитрая, хитрая, могла бы и спросить насчет пола, стоит ли, мол, покрывать, нет, ведет себя так, будто собирается здесь жить вечно.

И тут ему вдруг пришла мысль: а что, если взять и попросить себе квартиру? Он перенесет туда весь свой этот кабинет и так же все расставит, и заберет Вику. И никто ему ничего не скажет - старую семью не обидел и федоровским добром не воспользовался. Ну почему, почему не пойти ему навстречу? Сдается как раз большой дом. И он стал перечислять доводы, по которым квартиру ему дать можно и должно. Во-первых, он уже двадцать лет на одном месте, как пришел сюда из института - так и работает. Ну его там двигали, повышали, но на одном же предприятии. Во-вторых, эта квартира дана ему взамен той, двухкомнатной, материной. Значит, по сути, и эта квартира не его. А он просит себе лично. Первый раз именно себе. Ведь ему еще работать почти двадцать лет, да гораздо больше, мало кто в шестьдесят уходит. Так можно ему в счет всех будущих лет пойти навстречу сегодня? Чтоб не было у него этих отношений, объяснений, черт подери, вот до спазма дошел… Такими убедительными, такими бесспорными казались ему доводы, что он прямо с утра решил идти к директору.