Бедные звери шизария(СИ)

— Сейчас простые письма не доходят, марки надо наклеивать. Может быть родители не получили ее писем?

Я подошла к Светочке, тихой неприметной девчонке:

— Ты почему не обедаешь?

— Так…

— Правда, что ты из окна прыгала?

— Да…

— Разве здесь можно выпрыгнуть?

— А в туалете никого не было…

На следующий день в отделении состоялась большая уборка. Мыли окна, стены и полы. Кто — то распахнул окно. Прохладный поток ласково тронул волосы. Я оглянулась и вдруг я увидела Светочку на окне.

Сначала не поняла, что она там делает, может быть, протирает стекла? Она открыла первую раму, потом — вторую…В душный коридор ворвался свежий ветер, всколыхнул листья пальмы…Светочка шагнула на кар-низ…Посмотрела вниз… И в этот момент до меня дошло! Я остолбенела, закричала:

— Не надо!

А в голове застучала мысль: "Не кричи, не пугай! На лунатиков нельзя кричать, упадет, разобьется!"

Светочка уже присела на корточки, чтобы удобнее спрыгнуть…наклонилась вниз…

И тут я схватила ее за халат, потянула, почувствовала худое воробьиное тело, прижала к себе…

Вдруг истошно завопила Малолетка:

— Ой!!! Ой!!! Крепче держи!!!

Но Светочка вдруг передумала прыгать, повернулась ко мне, соскочила с подоконника на пол. Я разжала деревянные пальцы и выпустила халат.

— А!!! Убийца!!! — подлетела взволнованная Зозуля, — Жалко я не видела! Вот бы врезала! У!!! Второй раз!!!

Подошла дежурная медсестра. В глазах лед:

— В наблюдательную!

Светочку увели.

— На "сульфазин" сейчас ее, блядь! — никак не могла успокоиться Зозуля, — Эх, жалко, блядь, сама не видела! Сразу бы убила! Убийца!!!

Я попробовала изменить наказание, заступилась за несчастную:

— Но она же не прыгнула! Сама вернулась! Она не думала прыгать!

Никто не слышал. Беглянку молча прикрутили к кровати.

— Ой, дура! После выписки! О-ой, блядь! Может быть завтра уже дома была бы! — все никак не могла успокоиться Зозуля. — Сейчас ее снова полгода колоть будут. Суль! Фа! Зи! Ном!

— Девочки, нельзя убегать! Все равно поймают, хуже будет!

— И куда нам бежать?

— Беглянок здесь ненавидят, сразу мозги отключают.

— Если прыгать — так насмерть, чем пытки.

— Блядь, убийцу никто не простит!

Я решила попросить у врача простить Светочку, но беглянку спешно перевели в таинственное Третье отделение, которое располагалось этажом ниже.

— Там ей будет точно — "сульфазин", — констатировала всезнающая Зозуля, — Никому не пожелаю!

— Почему — в другое отделение? Что — там, в Третьем?

— Там ее быстро вылечат. Она — не наша! — объяснила санитарка.

С того момента, когда я почувствовала в руках тающее тело Светочки, меня связало с ней всесильное чувство жалости, словно дала немного подышать в жутком для нее мире, словно разделила отчаянье. И вот ее перевели в другой ад, где не лечат, а наказывают даже не за побег — за одну только мысль о нем, растворяют память о свободе в невыносимой памяти боли. Так дрессируют животных. Когда мозг превратится в сплошной страх, она забудет все, что любила, свой дом, своих родителей, своего парня. Зато будет помнить ежеминутно руки, вкачивающие в тело жгучее невидимое серное пламя, пока с губ не сорвется дикое звериное: " У!!! У!!!! У!!!", и она побежит, слепая от страха, пока не догонят, не повалят на диван.

Как Зину?

— Почему родители не забрали ее?

— Она никому не нужна.

— Дура потому что.

YIII. ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ

— 1-

— Танечка! Скоро Восьмое Марта! Мне разрешили отпуск! — поделилась радостью Любочка Зябликова. Слышишь? ОНА сказала, что отпустит меня домой! На целый день! Я тебе все — все свое отдам, шампунь, расческу, Привезу шахматы! Поиграем!

У нее весело блестели глаза, она щебетала, что — то напевала, во время обеда угощала всех печеньем, потом написала матери письмо, просила не приезжать в психушку на праздник — а ждать дома…

— Подстриги меня! — всучила мне невесть откуда взятые ножницы, — Ничего страшного, что не умеешь — только подравняй.

Я испортила ее каре, получилось косо — криво, пока равняла, то справа, то слева, ко мне выстроилась длинная очередь на стрижку.

— И меня подстриги!

— И меня!

Санитарка Шура тоже принялась стричь желающих. Делала она это уверенно, как модельер. А пользовалась безопасной бритвочкой…

К концу дня все отделение было нами подстрижено и готово к празднику.

А мы с Любочкой размечтались о том, как она поедет к маме, а по пути заедет к прокурору и передаст ему мое заявление…

— Господи, я так по дому соскучилась! Пять месяцев не была! Мамочка моя так обрадуется! — не могла она сдержать радости.

И вдруг…

Поездку отменили…

— ОНА сказала, что "нет стабильности".

На Любочку страшно было глядеть, лицо осунулось, подурнело, она перестала красить глаза, целый день лежала в постели, отвернувшись к стене, не шелохнулась на громогласное: "На кроватях не лежать!" Но ее не тронули, не заметили, она не пошла на завтрак, не вышла к обеду. Я попыталась утешить, она вдруг с ненавистью прищурилась:

— Что ж ты так криво стрижешь? — Она вытащила из — за ворота недостриженную сосульку волос.

— Если не можешь — не берись! Не берись! Видишь, что ты наделала!

Меня вызвала врач:

— Напиши для нашего отделения стихотворение к празднику. Мы хотим поздравить наших больных, нянечек сестер…

— 2 —

Вдруг в наблюдательную ворвалась Наташка Сирота и бросилась к Любе, лежащей под капельницей. Голос дрожал от ненависти и презрения:

— Это ты, сказала ЕЙ, что я хочу убежать!? Выдала меня! Я тебе, как другу, по секрету, а ты… Знаешь, кто ты?! Если бы те сейчас не лежала под капельницей. Я ударила бы тебя по лицу!!!

— Я только сказала, что тебе здесь не нравится. Разве не так? Всем не нравится! Пусть ОНА знает!

Сирота замахнулась, но не ударила, выбежала из палаты.

Когда мое дежурство в наблюдательной закончилось, я узнала, что Сироту переводят в интернат.

— Не хочу туда! Там одни старики, инвалиды!

Тихие старались остановить ручьи слез:

— Да ты же сама — инвалид с группой! Все мы здесь больные, а ты там себе жениха найдешь, такого же черноглазенького, детей ему нарожаешь! Тебе мужик нужен — а здесь монастырь, одним словом — Петелино!

Сирота убежала, пытаясь скрыть навернувшиеся слезы.

— Это она из-за Сашки переживает. Хочет с ним рядом быть.

— Батюшки! Из-за какого такого Сашки? — всплеснула руками Аля. — Девчонки, колитесь такими сильными лекарствами, а до мальчиков есть дело! Где вы мужиков находите? Надо же! Целый день под замком сидят, а на уме одни мальчики! Научите — ка меня с кем-то подружиться.

— Мужиков находим, когда за обедом ходим, или в кино знакомимся. Наташка с Сашкой давно знакомы.

— Ой, девочки! Я была в том интернате! — подключилась к разговору Неля. — Там — жуть! Мужики и бабы все вместе живут. Ходят голые. Проснулась я — а на соседней кровати — мужик голый лежит, а между ног у него — вот такой! И как же я тогда кричала! Два дня после этого — никаких голосов не было, исцелилась…

— Такие сильные таблетки пьете, а все равно о мальчиках думаете?

— Настоящую любовь никакие таблетки не затормозят!

— Рожать вам надо, девки, а то совсем свихнетесь!

— Да кто здесь родить разрешит? Каждые полгода — проверки. Беременных насильно скоблят.

— Так дома рожайте, глупые! Родится малыш — травиться не захотите.

— Дома родить за полгода не успеешь.

— Почему за полгода?

— Такой у нас режим. Полгода дома живем, полгода в психушке. Кто не приедет сам — за тем фургон вышлют. Еще хуже будет, такое впарят с хода, в следующий раз досрочно прибежишь.

— Каждая не против того, чтобы залететь. Нельзя. После таких уколов здоровые дети не рождаются.