Алёна и Алеша абсудр (СИ)

Неужели, портниха и меня обманула, и вся её жизнь - обман ради встречи со мной и для грандиозного обмана - солгать невинной девушке, разбить хрустальный фужер Счастья?

Подсунула мне простое платье, уверила, что - Принцссовское, и я поддалась чарам, верю, вижу себя в платье Королевы... Тьфу на беспутную Королеву... Принцесса я! - Алёна покраснела, долго перебивала свой страх, перемножала в уме двузначные числа, а, когда подъехали к метро, выскочила вслед за старичком - благообразный, бородка козлиная, щеки впалые, землистые - словно только что откопался с кладбища и идёт пугать родственников, которые уже поделили его добро - сундук с книгами и рваные валенки.

- Дедушка, миленький! Не укоряйте себя, что вы не чайка Ливингстона! - Алёна схватила старичка за руки, брезгливо сжала губки - руки старика в смазке - то ли мазут, то ли слизь рыбья из тела выделяется. - Верю, что в тундре орнитологом подрабатывали - чайку Ливингстона искали, за розовой Птицей Счастья бегали в искренних голубых штанишках балерона из Амстердама, словно в штанах мужское счастье.

В тундре свободно, каждый человек выражает себя - хоть в штанишках, хоть без штанишек - сентиментально; умоляю вас, не бейте меня до конца разговора, и после разговора - о кладбище не пойте срывающимся голосом эль-койота.

Жалостливая я, тонкие голоса уважаю, плАчу, будто река весной.

Зубы скалите, отвратительный вы, и, если бы не нужда, убежала от вас, грубияна нетерпеливого, который меня в кровать хочет затащить и лишить невинности.

Лишь ваша любовь к птицам вас облагораживает, поднимает в моих глазах до метеорита, а метеориты я люблю.

В тундре, вы, наверно, с якутами и ненцами, а также - с эвенками братались, и - когда они на охоту на моржа уплывали в утлых суденышках из шкуры коровы - к их женам в чум забегали, развратничали, играли со слепыми - слепые музыканты почему-то в тундру бегут, ищут Розовую Чайку, потому что Розовая Чайка - по преданиям - возвращает зрение старым ловеласам.

Умоляю вас, закричу даже, если пожелаете - пощупайте мой наряд, потрогайте старческими - привыкшими к пуху и перу гагар, к бронзовой коже якуток - пальцами.

В чём бедовая я? в рыболовную сеть замотана, как тушка рыбы кефаль? - Алёна прикрыла очи, дрожала, будто в ожидании приговора.

Старик многозначительно протёр глаза кулачками, долго прочищал горло кашлем и заднепроходное отверстие ватной полосатой палочкой - пародия на палочку ДПСника.

- Колпак, да, милостивая, государыня, колпак сшит не по-колпаковски! - старик поднял палец со значением, ожидал, что за поднятый палец девушка его озолотит, как ежа из Красной Книги России. - Не вижу на вас колпака, а другое - что мне до вашего платья, когда я - бывший министр, глава гильдии тысячников - любителей гусей - всех девушек Мира видел и трогал без платьев.

Но снизойду, и знаете почему, милейшая прелестница с грудями-Волоколамским шоссе? - дедушка приблизил лицо к лицу Алёны, вдавливался пластидом в её личное пространство. - По душе мне ваше платье - ощущаю, что под ним нет нижнего белья, голая вы под золотым платьем Принцессы - шик, шарм, литературный приём, когда в одном вагоне автор собирает проституток и кабальеро.

ОХО-ХО-ХО-ХО!

Грехи мои неподъемные, кран сломается "Ивановец", если на грехи мои позарится - пёс приблудный кран подъёмный.

И не только за платье вас привечаю - убил бы на месте, куртизанка вы, - но люблю, потому что вы не чёрт.

В последнее время чёрт за мной ухаживает, лебезит, подобострастничает, за душу мою торгуется - лукавый, а в очах чёрта - лучики сметливости академика Академии Наук Российской Федерации.

На мою жену Валерию вы не похожи - честь и хвала вам, молодой, яблочко наливное!

Умерла жена, а перед смертью завещала, чтобы я сжёг её в гробу, нарушил нормы кострового пожарного хозяйства.

Я жену не послушал - спички пожалел, лихое дело - сжигать - траты лишние, беспокойство, лучше коньяк пить с жабами, чем жену в гробу сжигать.

На даче один остался, не горюю, ворон за окном считаю, мысли прокручиваю, как к молодой вдове подойти с изыском, расторопно, чтобы она во мне не видела стельку для ботинка.

На двенадцатый день после смерти жена ночью ко мне явилась - призрак, но толстый призрак, ощущаемый - по голове перстом ударила, звон пошёл у меня, не Ростовский, а глухой, адский, подземный.

"Никифор! Ниииикиииифооооор! - хохочет, пляшет, пальцами щелкает, будто орехи давит. - Не сжег ты меня, поэтому каждый месяц к тебе буду приходить со знаменем в руках: когда - Красное знамя - цвет революции, когда жёлто-синее амбициозное, а иногда - под знаменем республики Алжир - хоть кефиром залейся, а под Алжирским стягом приду и взвою, чтобы напугать тебя до дифтерии!

Пожалел на меня огня, а на тебя я огня найду во множественном числе, перемножу огонь на огонь!

Не сияешь ты, мысли твои читаю лихоимские - как к вдове молодой подойти, в баню её заманить, напоить брагой, и в бане стихи свои ты бы читал, пока у молодушки кровь из носа не хлынет водопадом.

Хрен тебе в котомочке полевого командира, Никифор, а не молодая красавица.

Позволь, я тебя могильным холодом коснусь - навсегда потеряешь интерес к вдовам - так грустный поросёнок после посещения ветеринара уныло жует сено".

Поцеловала меня в макушку - и всё, что у меня не опало прежде - отвалилось комьями грязи.

Ушли в прошлое беды и печали, грусть и вздорная дружба с людьми второго сорта.

Жена каждый месяц мне является, я уже привыкать стал: кресло поставлю, трубку Мира разожгу, в изысканный антикварный Царский бокал налью брагу, жду театр у микрофона, а микрофоном я своё заднепроходное отверстие называю.

Переиграла меня жена, роль сменила - с чёртом пришла под ручку - так балерина с капиталистом дружит.

Чёрт выразительный, гармонично пританцовывает, совершает с моей женой то, что я - законный муж - не позволял себе, стыдился, называл жену парусом со шхуны капитана Флинта.

Я чёрта испугался, проглотил окурок - окурок до сих пор стучит в моё сердце пеплом.

С тех злых пор чёрт мне постоянно является в зеркалах, рожи мнет, рассказывает в мельчайших подробностях о блудодействе с моей покойной женой - хоть сериал снимай для Амстердамцев.

Вы, девушка, в платье Принцессы - что мне ваше платье, толку для меня от вашего платья нет, пирамидон мне дороже, вы...

АХ! Горгона Медуза, химера - не знаю химер, но звучит красиво, как барабан правофлангового прапорщика!

Говорили мне, предостерегали старушки: вы - аферистка в одеянии нежнейшей Принцессы.

По мою квартиру пришли - уладили бы дело, дослушали до конца мои предсмертные стихи и убежали бы с молдаванином - похожим на грушу.

Вы - охотница за добром пенсионеров!

Мой товарищ почтальон Борис Борисович - охмурила его аферистка молодая, дебелая, грудастая - синее море груди; умер Борис Борисович на третий день после свадьбы на Кристине - ей тридцать лет, ему - восемьдесят пять - прОпасть Миров.

Мы удивлялись, качали головами, искренне презирали Бориса Борисовича за малодушие, за негативизм к Миру и позитив к аферистке - на сиськи его поймала - так опытный рыбак вытаскивает из реки хитрую щуку.

Сергей Петрович плюнул на могилу Бориса Борисовича, хохотал, изображал из себя лебедя Сен-Санса; староват, но парочку амстердамцев на кладбище заинтересовал треском в бедрах: говорил, что не попадётся на дешевую приманку - сиськи молодушки и звание великолепного волшебника.

Ошибся, Сергей Петрович - попался - как увидел груди Кристины - в прелесть впал, козлом мемекал, бородкой тряс, нас не слушал, а распирало его тестом на дрожжах.

Взял Кристину в жены и на третий день после свадьбы погиб от укуса чёрной вдовы.

Кристины теперь третью жертву - или тысячную выискивает - мало ей квартир Сергея Петровича и Бориса Борисовича, на тонких ножках лжи и лукавства, с голыми грудями ростовщичества ко мне подбирается, будто по первому льду ступает в кирзовых сапогах рядового.