Все к лучшему (СИ)

И я пошел прямиком к заместителю по политической части батальона, то есть к главному по идеологии.

– Товарищ подполковник, – сказал я ему, подтянув ремень выше пупка. Как положено, по-идиотски, вновь присягавшему. – Все-таки у меня позади четыре курса университета, и, возможно, какие-то знания и умения можно использовать не только на трассе.

– А что вы можете? – заинтересовался он сочувственно.

Офицеры в части, как это и оказалось потом, были совершенно нормальными людьми. Только в форме. Я так и не понял до сих пор, почему именно такие оказались столь далеко, в монгольской глуши. А может быть, эта отдаленность и объединяла нас всех. Не знаю.

– Могу подготовить лекцию или доклад на любую тему о международном положении. И даже о почти любой стране мира, от географии до политики.

– Вы хотите сказать, что знаете о любом государстве?

– В большей или меньшей степени, о любом. От истории до его главного города.

– Интересно, – сказал подполковник и, повернувшись к большой политической карте мира у него за спиной, вдруг спросил:

– Столица Руанды?

– Кигали, – выпалил я.

– Бурунди?

– Бужумбура…

– Покажите, где?

Я подошел и ткнул пальцем.

Чудак, почти все столицы мира я знал еще в 12 лет. А любимым занятием было листать и изучать подробный отцовский атлас. Разрисованный вдоль дорог карандашом: от города – к городу и от страны – к стране. На велосипеде. Такая вот была детская мечта. Она, к слову, сбылась. Словно рисовал будущие маршруты заранее.

– Да у вас энциклопедические знания, – уже с интересом взглянул тогда подполковник. – Идите, мы подумаем.

Через день началась моя новая армейская жизнь. К штабу меня, конечно, не подпустили. Понятно, почему. Там нужны благонадежные. Здесь я не проходил. На кухню – тоже. На кухне заправляли ребята из Армении. В армии, как на гражданке, лучшая солдатская работа – писарь и хлеборез.

В Монголии, где не было ничего, самым главным человеком после командира батальона признавался только… библиотекарь.

Офицеры с тоски выписывали, наверное, все основные журналы и газеты Советского Союза. Они читали все. И все знали. Лейтенанты и капитаны строительных железнодорожных войск здесь, в Монголии, были на порядок грамотней и образованней более благополучных и удачливых «материковых» коллег. Я это потом сравнил.

Но главным было не это. Во всей степи и однообразной, как солдатские мысли, безинформационной жизни библиотекарь дважды в неделю брал карабин с патронами, садился в грузовик с водителем и ехал полтора-два часа к определенному месту, куда подъезжала другая машина и передавала два мешка с прессой. И еще с письмами. Из дома. От родных, друзей и любимых. Это было важнее, чем пайка.

Два раза в неделю вся часть ожидала письма. Единственное, что нас связывало с волей и будущей свободой. Что давало силы и иллюзию смысла жить.

Поездка библиотекаря занимала четыре-пять часов, но обед ему оставляли или приносили прямо в комнату, заставленную книгами. И там же, перед входом, уже стояли посланные отовсюду нетерпеливые посыльные. По распорядку почту и письма, рассортированные без посторонних, надо было выдавать к семи часам вечера. Но если ты дружишь с библиотекарем, то можешь узнать свою судьбу на ближайшие три дня, до следующей партии, уже через час после его возвращения.

– Три месяца, пока не уйдет домой нынешний библиотекарь, будешь при клубе помогать организовывать концерты музыкального взвода. Фильм один раз в неделю да их песни – все, что у нас есть, кроме работы. Надо и развлекаться. Нечего тебе делать на трассе.

Эти «монгольские» стройбатовские, по сути, офицеры, как я потом убедился, были гораздо тоньше и человечнее, чем раздувающая щеки чиновничья шушера, которая царила тогда в том же белорусском университете. И вокруг, по периметру их блядской жизни.

Этот мир перевернут с ног на голову, и хорошие люди, как правило, не всплывают. Всплывает остальное.

Так я стал «литавристом». На утреннем построении, после завтрака, перед работой, вся часть проходила парадным строем перед комбатом под духовой оркестр, который потом, как положено, замыкал шествие. Я шел в этом оркестре, путаясь в непривычной шинели, и бил в литавры: вытянув руки и думая: «Господи, а ведь мои однокурсники уже начали ходить в свои редакции. С выпивкой, бабами и любимой работой. А я…».

Утреннее построение почему-то было для меня минутой такого малодушия. Но затем разгорался день.

Литавры били в ритм шага, ребята грузились на машины, а мы, музыканты, бежали в клуб сочинять свои песни и играть их – к концерту. Самой библиотекой, как оказалось, никто не управлял – все ждали только писем, и я занялся инвентаризацией, с удовольствием записывая все книги и раскладывая их по темам и алфавиту.

Из двух безопасных лезвий для бритья, привязанных к дощечке обычной ниткой, ребята сделали мне кипятильник. В местном магазинчике, поскольку это Монголия, можно было купить дефицитный в СССР растворимый кофе, и под настольную лампу и гитару мы, разжевав, сплевывали день за днем. Живущие, на самом деле, каждый в своем родном городе и мире.

Что еще надо человеку, чтобы отдать долг? Но не концы…

ЗАЕЗЖЕННАЯ ПЛАСТИНКА

«Архи», монгольская водка, годилась только для наших молодых солдатских желудков. Но ее было на редкость достаточно. Цирики, в своей зеленой форме с четкими, как офицерские, погонами, стриженые и очень похожие друг на друга, принимали нас после концерта у себя в коптерке.

– «Самбайну, кампан»… – «Здравствуй, товарищ…».

Вечер советско-монгольской военной дружбы где-то в глуши бескрайней степи плавно перетекал в братание.

– Ребята, – просил я, – чаю дайте, сушит…

– Подожди, – говорили цирики, – наш фирменный подгоним.- А вы откуда?

Они цокали языком и с уважением повторяли за нами:

– Из Минска? Из Ташкента? Из Баку? Из Львова? Большая у вас страна.

Чай оказался белым. Из топленого бараньего жира. От чистого сердца.

– Спасибо, здорово.

Я выскочил на мороз и согнулся за углом деревянного домика. Никогда не забуду этот привкус братской кухни.

На крыльцо вышел их старший:

– Эй, земеля, – закричал он по-русски. – Иди, мы тебе сюрприз приготовили.

– Уже сыт, – окончательно напугался я.

Но вернулся. Идти-то все равно некуда.

А цирики уже ставили на проигрыватель пластинку. Они бережно дули на нее, хихикали и говорили, что это их самая любимая музыка. Ребята плеснули в алюминиевые кружки еще «архи», и вдруг громко, поскольку проигрыватель подключили к колонкам, прямо на нас рванули «Песняры» – «Касiў Ясь канюшыну…».

– Видишь, это твои, – толкали в бок монголы. – Твои лучшие.

И метель, мартовская, тридцатиградусная, крутила свою волынку на промерзлой дороге в двух часах езды до наших бараков. И ребята, захмелевшие от водки, вместе с монгольскими солдатами подпевали по-белорусски. Завывая от тоски по своему Ташкенту, Баку, Львову.

Нам было за что пить. Хотя мы и знали, что настоящие патриоты остались дома, в тепле, рядом с нашими девчонками и брошенными за тысячи километров матерями.

Так они нас учили Родину любить – издалека. И дружбе народов – на выживание.

– Берите, – цирики подкладывали в наши миски лучшие куски мяса и показывали свои фотографии из дома.- Баранину надо есть горячей. Баранина – как песня.

«А дзяўчына жыта жала…».

КОСЯЧОК

– Зря ты это, – повторил замполит и затянулся. То же самое мне сказал комбат, когда я отнес накануне рапорт.- Тебе что, у меня плохо? Половину отслужил. Пережди еще год спокойно и вернешься домой…

Но я настаивал. Ребята в штабе шепнули, что группу наших солдат, человек пятнадцать, должны отправлять куда-то обратно в Союз. Вот я и попросил включить меня в эту партию.