Когда диктует ночь

— Это старший лейтенант Сальседо, преследую машину. Необходимы данные, так как есть подозрение, что в ней взрывчатка.

— Простите, лейтенант, но в такую ночь, как сегодня, голова идет кругом, — ответил металлический голос.

— Может, сделаете мне плевое одолжение и запросите данные? Это приказ, — хрипло отчеканил Луисардо.

— Слушаюсь, мой лейтенант, сейчас, не вешайте трубку.

Минуты через две дежурный недоумок вернулся с данными, которые Луисардо постарался запомнить.

— Мой лейтенант, машина марки «ауди» номер СА-54513 принадлежит Иларио Техедору Гутьерресу, проживающему по адресу Пуэрто-де-Санта-Мария, улица Рибера-дель-Мариско, три, рядом с Ромерихо. К ответственности не привлекался.

Луисардо повесил трубку.

На террасе Наты хозяйка «Воробушков» вся как на ладони. Не скроешь ни лица, ни шеи, обвешанной жировыми складками и медальонами. Между коровьих грудей свернулась клубком собачонка, которая скорее визжит, чем лает. Она беспокойно высовывает мордочку и нутром чует жажду мести, которая голодной мышью копошится в желудке хозяйки.

Больше всего Патро боится, что неприятное происшествие запятнает ее дядю, рыжеволосого и румяного прелата, того самого, который в подтверждение связывающих их семейных уз разрезал ленточку при открытии «Воробушков». Если не ошибаюсь, он воспользовался для этого единственными оказавшимися под рукой ножницами, которыми племянница подстригала ногти на ногах. Но вернемся в настоящее, на террасу Наты, где ни с чем не сравнимый запах серы разнесся в воздухе. Это вина Патро, которая не перестает ломать себе голову, соображая, как обойти закон, терзаемая навязчивой мыслью, что к ней нагрянет инспекция санэпидемнадзора, а чтобы попонятнее, нечто вроде полиции, специализирующейся на вопросах иммиграции. А если они что-нибудь пронюхают и за здорово живешь закроют заведение, нет, милочка, это в мои планы не входит. А если какой-нибудь писака из «Эль Мундо» или «Интервью» станет раскручивать это дело и доберется до филиалов ее заведений в Осаке, Лондоне, Монреале и Альбасете и старые грешки подточат корень ее славного генеалогического древа, замарают святая святых ее семейного герба, если кто-нибудь плюнет ей в душу? Ах-х-х-х-х. Подумать только — нет, пусть ужлучше черти утянут ее в преисподнюю. «Кто угрожает моему клиенту, кто? — не переставала спрашивать она себя, когда йоркширская ветчина удалилась. — Кто?»

Он приехал на ночь глядя, под самую завязку. Уже собирались запирать, когда он возник снова с дымящейся трубкой, грузом вины на плечах, в костюме, непонятно как вмещавшем столько мяса. Голову он склонил набок, словно не мог держать такую тяжесть, и глаза у него прыгали с запыленного письменного стола на ржавые лопасти вентилятора и на пальцы ног Патро. Когда она увидела его, сердце ее забилось где-то в кишках, по-утробному, потому что клиенты с такими бумажниками долго не забываются.

— Чему обязаны такой честью, дорогой? Выпей чего-нибудь. Хочешь то же, что в прошлый раз? «Кровавую Мэри», угадала?

Она закуривает одну из своих сигарет, и кольца синего дыма поднимаются к потолку. Лопасти вентилятора развеивают их в клочья. У человека с трубкой глаза по-прежнему не на месте.

— Нет, нет. Я хотел бы с вами поговорить.

Патро впадает в задумчивость.

— Еще какие-нибудь услуги? Может быть, что-то исключительное: гидровибратор с зондом?

Человек с трубкой кашляет.

— Нет, тоже нет, — удается ему выговорить.

После чего Илариньо достает из кармана пиджака конверт. А из конверта — письмо, и все так нервно. Только лопасти вентилятора рассекают тишину, когда Патро, взгромоздив очки на нос, углубляется в чтение письма, которое передает ей Илариньо. Оно написано от руки какими-то каракулями, которые Патро приписывает небрежности автора.

Автор хотел затронуть чувства получателя, и ему это удалось.

— И что? — важно спрашивает Патро, возвращая письмо.

— Недавно, десять дней назад, мне первый раз позвонили домой, подошла жена, какой-то хриплый голос спрашивал меня. «Не будь кретином, жеребчик, и приготовь к завтрему сто тысяч песет, иначе твоя „улыбка паяца“ станет достоянием общественности». — «К завтрашнему дню?» — переспросил я. «Что-то случилось?» — спросила жена из постели. Именно тогда я заподозрил, что моей профессиональной карьере конец. И браку тоже.

Тут Илариньо чувствует острую боль в распираемых газами кишках и начинает крутить и стискивать руки, словно пытаясь открыть банку консервированной чечевицы, которую так любит.

Патро закуривает и глубоко затягивается; потом выпускает две толстых струи дыма из ноздрей плоского, приплюснутого носа, такого же, как у ее собачонки. Глаза ее загораются гневным мстительным огнем, в то время как торговец Библиями продолжает объяснять ситуацию. В животе у него революция, и он нервно перебирает пальцами.

— Я попытался скрыть, в чем дело, и дал тому человеку номер своего мобильника. Знаете ли, уж лучше брать быка за рога, знаете ли, и продолжал разговаривать с ним. «Завтра, ладно, — сказал я, — договорились, заметано, позвоните мне на мобильник». Потом он попрощался, напевая песенку, такую же оскорбительную, как письмо. Я так больше и не уснул, глаз не мог сомкнуть, вы только представьте себе — такая вдруг хвороба. На следующий день я получил инструкции, анонимное послание, «ник», как они это называют.

Илариньо изо всех сил сдерживается, чтобы не пустить газы, и уши у него становятся ярко-красными. Он сжимает ягодицы и снова начинает ломать руки, на этот раз еще отчаяннее, при этом продолжая говорить быстро и сбивчиво, без пауз, но с бесконечными отступлениями.

— Без обиняков, дорогой, без всяких там родео, мы не на Диком Западе, — роняет Патро, одновременно стряхивая пепел на пол из черного камня, который называется «тарифенья».

Тем временем торговец Библиями, стиснув ладони и купаясь в адреналине, последним усилием воли сдерживает первый порыв в преддверии, иначе говоря, в той части кишечника, что заключена между слепой и прямой кишками и которую врачи называют ободочной кишкой.

— Короче, я получаю послание, где говорится, чтобы вечером я с деньгами в чемодане был за дискотекой «Ла Хайма», рядом с водоочистной станцией. И не забыл прихватить мобильник.

Сказав это, он испустил долгий красочный звук, поток газов, похожий на чечевичную похлебку, которая стекает по его брюкам до самого низа. Тррррррр,неудержимое, бесконечное трррррррр,Илариньо.

— Ты совершил ошибку, дорогой, — замечает Патро. С высоты своего привилегированного положения она разговаривает, не выпуская сигареты изо рта. — Совершил ошибку, дав ему номер своего мобильника, — говорит она, выпуская дым прямо в лицо Илариньо.

Жеребчик, расслабившийся, но со все еще полыхающими ушами, смотрит недоверчиво, как будто все это подстроила она, Патро. Сейчас Илариньо размышляет точь-в-точь как Красная Шапочка, которая, убежав от волка, попала прямо волку в лапы. Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?Бабушкина пасть плюс чечевичная похлебка — одно к другому, — бабушка, бабушка,все это, вместе взятое, выводило Илариньо из себя.

Патро пускает струю сигаретного дыма и с осуждением смотрит на него.

— Тебе надо было прийти раньше, как только тебя начали шантажировать. А не на девятом месяце, дорогуша. — Она держится холодно, хотя внутри у нее мечется скорпион в огненном кольце. Месть клокочет в ней, и, прежде чем попрощаться, она не без любопытства спрашивает: — Так, говоришь, наш друг предупреждает тебя за день?

Торговец Библиями отвечает, что да, именно так. И что у него еще день в запасе, чтобы приготовить сумму.