Трения

Как-то утром, видя, что я сижу на террасе в задумчивости, Кароль спросила, чем я расстроен.

– Он даже не докрасил кухню, – ответил я. – И не брился несколько дней.

Я рассказал ей, как накануне вечером заглянул к матери и что там нашел. Атмосфера в квартире была тягостная. Точно там разрослись невидимые джунгли. Мать ходила с каменным лицом. Чтобы заполнить томительные паузы, мы распили на троих полбутылки белого мартини.

– Знаешь, приезжай сюда на несколько дней, – предложила Кароль. – Расслабишься немного. Они там без тебя сами разберутся.

Ришар регулярно ездил в город и обратно, а я никак не мог решиться. Не хотелось усложнять – и без того все было сложно. И потом, меня целиком поглощали приключения матери.

– Мои родители ведь развелись, – продолжала Кароль. – Я тебе не говорила? Слава богу, я не стала влезать в их дела. И твои сами разберутся.

Она предложила пойти искупаться, но я сел в машину и вернулся в город.

Вся эта история действовала мне на нервы. До такой степени, что однажды ночью случилось то, чего не случалось никогда прежде: включилась сигнализация.

Потом я долго лежал на кровати, сердце все еще бешено колотилось. Ободранные веревкой руки горели. Я снова и снова вспоминал, как из машин выскакивали полицейские, а я бежал от них, таща в каждой руке по сумке, затем перемахнул через забор – и чудом сумел скрыться.

Я ходил взад-вперед по комнате и бил кулаком по ладони.

Как я мог позволить себе отвлечься хоть на миг? Как мог расслабиться в тот момент, когда все современные технологии работали против меня? Я что, сбрендил? Или сам себе враг? Или обманываю себя?

На следующий день я наблюдал, как Лили качается на качелях, сделанных из шины, и думал о том, что жизнь – это такой большой спрут.

Однажды мать опоздала в магазин.

Когда она вошла, я поднял голову, и мне вдруг показалось, что передо мной старуха. Это длилось секунду, но я наконец все понял и решил снова с ней поговорить, когда мы ели салат на террасе кафе.

Начал я с того, что взял ее за руку. Потом я эту руку поцеловал. Потом стал умолять не молчать, не держать меня на расстоянии, не относиться ко мне как к врагу, потому что я не могу этого вынести.

– Я же вижу, что у тебя не все ладно. Я хочу помочь тебе, дорогая моя. Чем же еще я, по-твоему, занимаюсь все эти годы?

– Ты меня попрекаешь?

– Да нет же! Просто ты моя мать, и у тебя проблемы. Если хочешь, решим их вместе. Ведь именно для этого я и существую. Жалко, что ты не поняла этого до сих пор, вот и все.

К трем часам дня мы заказали по пятьдесят шестой чашке кофе. Мать долго не сдавалась. Пришлось воскресить в памяти множество событий нашей давней совместной жизни, напомнить про места, где мы жили, про все хорошее, что с нами случалось. Мы начали вспоминать, смеялись, пересказывали друг другу подробности, кто как их запомнил, и без конца пересаживались за столом вслед за тенью от зонтика.

В последний раз я видел отца в одиннадцать лет. Всю последующую жизнь я провел рядом с матерью. Я напомнил ей, что она никогда не умела долго что-нибудь от меня скрывать.

– Ты в этом как будто не уверен, – ответила она.

– Конечно не уверен. У каждого свои слабости.

Она смотрела на меня, покачивая головой. Как будто изучала каждую черточку моего лица.

– И все же я делала то, что считала лучшим – для тебя и для себя, – произнесла она наконец.

– Да, только сделать ничего невозможно. Мы об этом, кажется, достаточно говорили. Я живу так, как мне хочется. Перестань думать, что ты в этом виновата. Прошу тебя.

– Но вот только в любви ты не понимаешь ничего. Ты не знаешь, что это такое.

– Кто же тут виноват? Никто. И от меня это тоже не зависит. Что я, по-твоему, должен делать? Объявление повесить? Что ж, я готов. Действительно готов.

Она снова долго меня разглядывала, потом решилась наконец признаться: Венсан пьет не просыхая.

– Ну, значит, ты меня понимаешь, – ответил я. – Ведь нет никакой гарантии, что попадется хороший человек. Вероятность крайне невелика.

Однажды утром я зашел к матери и застал Венсана перед телевизором. Рядом стояла початая бутылка. Он смотрел религиозную передачу.

Я схватил его и поволок в ванную. Он не особо и упирался. Я стащил с него одежду, намылил жидким мылом с тонизирующим эффектом и стал поливать из душа. Потом побрил и одел. Он нес какую-то невнятицу, но я не обращал внимания.

– Его песенка спета, – заключил Борис после беглого осмотра.

Пока Венсан одевался в соседней комнате, Борис объяснил мне, что печень у него практически разложилась, причем началось это не вчера.

– А ты не хочешь поучаствовать в покупке «Турбо Скайлейн»? – предложил он, когда Венсан вышел к нам, с грехом пополам застегивая рубашку. – Я беру на себя парашюты.

– Не знаю. Подумаю, – отвечал я.

– Тебе разве не хочется стать легким как воздух? Испытать ощущение невесомости? Сбросить с себя тяжесть этой хреновой жизни? Чего тут думать!

На обратном пути я остановился на заправке и подвел Венсана к кофейному автомату.

– Плевать я хотел на то, что он там плетет. Хрень какая-то, – бормотал он.

Я молча кивнул. В тот момент я бы дорого дал, чтобы оказаться в маленьком самолетике – хотя лучше бы это был планер – на высоте двадцати тысяч футов над землей. Пусть даже с таким пилотом-любителем, как Борис.

Едва войдя в квартиру, Венсан снова плюхнулся в кресло перед телевизором и включил тот же канал. На сей раз за круглым столом обсуждалась проблема безбрачия священников.

– Интересно? – спросил я.

– Расслабляет, – буркнул он. – Не могу смотреть ничего другого. Тут хоть думать не надо.

– А о ней ты думаешь?

– Только о ней и думаю. Вообще-то говоря, это мало что меняет.

Я стоял напротив и изучал его. Надо было немедленно принимать какое-то решение. И я принял.

Два дня спустя – мне понадобился целый день, чтобы раздобыть пушку, и еще один, чтобы по телефону утрясти все детали с девицей из агентства, которая, как улитка в траве, запуталась в картотеке, – мы с Венсаном приехали вдвоем в уютный домик на берегу озера. Все было готово к заключительному раунду.

Озеро подступало вплотную к нашей веранде, а ближайшее жилье пряталось далеко за деревьями, в чаще леса.

Выгрузив чемоданы и рыболовные снасти, мы проветрили дом и отправились в ближайший супермаркет за провиантом.

Было одиннадцать утра, но Венсан уже принялся стонать. Он был не в состоянии ответить ничего вразумительного, когда я предлагал выбрать консервы и замороженную еду для микроволновки. Он сложился вдвое и почти лег в тележку.

В отделе спиртного он распрямился и взгляд его просветлел. Я взял несколько ящиков пива. Он тем временем рассматривал бутылки с виски, взвешивалих в руке. Потом вопросительно взглянул на меня. Я сказал, чтобы он не стеснялся и брал сколько хочет, плачу я. Я даже почувствовал себя примерным сыном. Стояло жаркое утро, немного пахло тиной и сильно – хвоей. Я дал ему возможность спокойно выпить, а сам стал укладывать продукты на заднее сиденье, раскаленное от солнца. Именно это я называл «быть примерным сыном».

Отказавшись проглотить хоть что-нибудь из еды, он завалился спать до вечера.

Часок я почитал: рукопись одной дамы, которую Коринна и Сандра непременно хотели издать. В принципе, я тоже был не против, хотя не видел особого смысла в том, чтобы из романа делать головоломку, но Коринна и Сандра лучше меня разбирались в литературе. Потом я пошел купаться.

Венсан все спал, и я поехал на другой берег озера навестить Кароль и Ришара. До них было километра три по сельской дороге, которая вилась между высоченными соснами в косых лучах солнца, клубящихся легкой пылью.

– А я как раз поселился на той стороне, – показал я, подняв Лили на плечи. – Вон там, точнехонько напротив. И если мы вооружимся биноклями, то сможем помахать друг другу рукой.