Игрок

Господин Пирожков восторженно засуетился. Он стал разгуливать по своей комнатке и, теребя указательным пальцем ушную раковину, радостно размечтался: он востребован! Пусть даже по счастливой и нелепой случайности, но у него появился отменный, дарованный Небом шанс раскрыть свой актерский талант на совершенно новой площадке — в вагоне, в купе поезда! Привычный к неудачам, к тяжелой борьбе за средства и формы существования, преданный своей актерской профессии и чрезвычайный оптимист, господин Пирожков с той самой минуты, когда осознал всю авантюрность полученного предложения, почему-то глубоко уверовал, что есть какая-то таинственная связь между последней, не сыгранной, но до мелочей подготовленной ролью священника в «Анне Карениной» и упавшей как снег на голову, так великолепно оплачиваемой ролью священника, венчающего на колесах чугунки союз любви. Еще минуту назад на него жалко было смотреть. Растерянный, с отсутствующим, затуманенным взглядом, измученный тоской, он безучастно, без досады, возмущения и радости наблюдал за меняющимися картинками телеэкрана — и вдруг такой захватывающий финал ничего не обещавшего июньского вечера! Триста долларов за работу, которую он знал, в которую был влюблен всю жизнь, которую готов был выполнить в любую секунду, — перевоплотиться, на мгновения стать другим, с чужим именем, днем рождения, платьем, заботами и багажом знаний. В душе артиста Пирожкова молекулы страсти стали разгоняться с какой-то космической скоростью. Это свое состояние Алексей Алексеевич любил самозабвенно. Да что может быть милее сердцу русского человека, чем азарт душевной страсти! Надо помнить, что клептомания была рождена в его сознании как феномен необузданного актерского стремления к вечной игре и совсем немного была связана с практической стороной. Буквально задыхаясь от восторженности, слепо отдавшись безумству чувств, он, православный, совершенно не обратил внимания на предстоящее святотатство, осквернение литургических канонов и Божьх заповедей. Он, как игрок сцены, увлекся лишь самой интригой предстоящего действа, его авантюристическим сценарием и возможностью бросить свой, по его мнению, необыкновенный талант на алтарь профессии.

«Милый друг, Никанор Григорьевич, — взмолился он, — помоги мне через твои пожарные связи открыть костюмерную, чтобы взять стихарь, лиловую рясу, камилавку и орарь, сшитые на меня девять лет назад. Там и оловянный крест, и Евангелие. Подумай, брат, своей головкой, как рабочую одежду вытащить, одолжить на денек-другой. Бог даст, может, эта роль и дальше пригодится. Так что, если десять процентов требуешь, помогай, дружок Никанор, создай условия для успешной работы, стань моим антрепренером, агентом по организации публичных зрелищ на свадьбах и отпеваниях, в местах, где церкви порушены, а попов с лампадкой не сыщешь. Но поп без рясы — что Россия без Москвы, что храм без клироса, что женщина без любви!» — «За такое дельце, ты, блин, мне еще десять процентов прибавь, агенты нынче деньги зарабатывают крутые. Согласен мне двадцать процентов платить? К твоей поповской униформе, для гарантии твоей безопасности, я еще брандспойт поставлю». — «Согласен, согласен! — рассмеялся господин Пирожков. — Когда мне на вокзал подойти, готовым быть, бороду, усы приклеить, по ризе орарь пустить?» — «Ты бы о текстах думал, Пирожков, простыми словами венчать не положено, тут, блин, специальные слова требуются». — «Я, Никанор, как вчера все помню, а уже прошло девять годков, как роль заучивал: “О еже ниспослатися им любви совершенней, мирней и помощи, Господу помолимся”», — молитвенным басом пропел Алексей Алексеевич. «Еще чего-нибудь, Пирожков…» — взмолился пожарный. «Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый им неразрушимый, благословивый Исаака и Ревекку, наследники я Твоего обетования показавый; сим благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое. Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки ве-ко-о-в», — разлился мощный открытый бас областного артиста. «Ты даешь, блин, как настоящий владыка! Я вот что, Леша, подумал: у тебя, брат, это чудесная мысль родилась, да чтоб, блин, не зачахла — в дальние деревни на свадьбы и поминки ездить. И людям слово Божье будем доносить, и свой достаток пополним… — лицо Никанора Пуговкина от неожиданной глубокой радости еще больше сморщилось в улыбке, напомнив мордочку мопса. — В ноль двадцать мы встречаемся с заказчиком на вокзале. Он вручит тебе обручальные кольца, даст билет до Красного Узла и назад и деньги». — «А невеста где?» — «Жених и невеста уже давно в поезде. Заказчик, блин, — друг жениха». — «Пошел, неси, Никанор, платье священника! У меня осталось совсем немного времени до выхода на сцену — около трех часов. Пылкая любовь не терпит отлагательств! Мне хочется вовремя сказать сегодня сакраментальные слова и венчать возлюбленных хождением вокруг аналоя».

«Это был самый восхитительный спектакль в моей жизни, — Яна Врубельская смотрела на господина Алтынова опьяневшими от счастья глазами. — Вы играли как самый настоящий дьявол, утонченнее, чем Гир, вдохновеннее, чем Гибсон. Если бы я наблюдала за вами из зрительского зала, я аплодировала бы каждому вашему жесту и слову, движению и реплике. Одноактный сценарий был просто великолепен, столько динамики, экспрессии! Вы перещеголяли сегодня Агату Кристи, Конан-Дойля и Жоржа Сименона. Но сознайтесь, Юрий, и я была роскошна…» — «Как Джулия Робертс! Вы тоже вписали этим вечером блестящую страницу в историю российского и мирового камерного театра. Без репетиций, вы изящно вошли в роль и своим гипнотическим напором, неистовым талантом напомнили мне Фаину Раневскую». — «Molto grazie, dottore!» — «Prego, signora!» — «Как часто пишите вы такие замечательные сценарии?» — «Вы имеете в виду — с доходным финалом?» — «Вот именно! Лучше не скажешь». — «Чаще, чем встречаю таких очаровательных женщин, как вы». — «Вы мне льстите». — «Нисколько. Я действительно доволен вами. Вот, возьмите свою часть профита. Здесь полторы тысячи долларов. Это ровно пятнадцать процентов от вырученной суммы. Расходов на организацию спектакля у нас не было, так что высчитывать нечего». — «Я не привыкла носить с собой такие огромные суммы». — «Приучайтесь— очень полезная привычка». — «Я же говорила: меня ограбят местные сутенеры». — «Человек, владеющий деньгами, должен быть осмотрительным. У меня есть идея!..»