Другой

В это время в гостиной появилась с подносом, на котором расположились чашечки кофе, весьма энергичная старушка — мать Жени, Вера Андреевна.

Филипп тут же умчался в кухню за пирожными. Тем не менее, разговор продолжался.

— Вы все о России, — проговорила вдруг Вера Андреевна, остановившись. — О ней можно сказать в двух словах: Россия — страдалица, мученица и жертва. Именно так получилось в XX веке, да и раньше.

Разговор затих.

— Это истина, — тихо сказал Вадим.

Вера Андреевна продолжала:

— Моя мать, царство ей Небесное, в гражданскую войну в 19 году видела такую картину: полустанок в Сибири, поезд, в котором они были, остановился. И вот что она увидела: на небольшой поляне стоят на коленях много народу, перед ними священник с Евангелием в руках. Все они превратились в ледяные статуи, замерзли, но Евангелие не упало — оно примерзло к рукам священника. На улице — сибирский мороз, деревня сожжена красными или анархистами, кто их там разберет. Деваться было некуда — только замерзать. Люди замерзли, слушая чтение Евангелия. Страница была открыта на Евангелии от Иоанна…

Алёна в эти минуты повторяла про себя стихи о России. Они всплыли в ее уме сами по себе, неожиданно:

Вошел Филипп с пирожными. Донеслись непередаваемо гнусные голоса и звуки с телеэкрана.

— Да выключите вы эту мерзость, — крикнул Филипп кому-то в глубину квартиры.

Вера Андреевна улыбнулась и ушла. Филипп внес все-таки свои оптимистические ноты в разговор.

— Друзья, — как-то весело сказал он, — не надо так уж переживать за то, что происходит в мире. Зачем брать работу Бога на свои нежные человеческие плечи… В России все не так уж плохо сейчас. Есть любящие страну предприниматели. Да и телевидение стало намного лучше: появились приемлемые программы и достойные люди. Постепенно, может быть, с трудом, но социальные и материальные проблемы решатся. И дай Бог, придем к какой-то модели европейского социализма, — французского, например, или же на худой конец придем к капитализму с человеческим лицом…

Лера рассмеялась:

— Такого не бывает!

— …или еще к чему-нибудь просто здравому и нормальному, без крайностей.

— А человек?! — воскликнул Вадим и отодвинул от себя чашечку кофе.

— О, это уже другое дело. Это всемирная проблема, а не только наша! — ответил Филипп.

— Последние времена неотвратимы. Цикл заканчивается, — резко сказала Алёна и погладила кошку.

— Конечно, развитие идет циклами, а не идиотским прогрессом. Тут все ясно. Вопрос: когда? — подтвердил Филипп. — Кто может думать, что эта стагнация будет продолжаться бесконечно или столетиями.

— Филипп, — вздохнул Вадим, — какое нам до этого дело? Судьба современного человечества уже определена — назови это всеобщей кармой или лучше Промыслом Божиим — все равно. Зло в человеке должно проявиться в истории до конца, во всем своем великолепном сиянии. До тех пор, пока оно не проявится полностью — конца цикла не будет.

— Может, стоит подтолкнуть в смысле зла-то? — хихикнула Лера, и Алёна подмигнула ей, чуть не поперхнувшись кофе.

— Для такого дела, чтоб ускорить, эдакий мессия должен появиться, своеобразный такой, — все же внятно проговорила она.

— Хватит, девочки, издеваться над бедным родом человеческим, — нерешительно буркнул Филипп.

— К данному моменту истории, — невозмутимо продолжал Вадим, — как это ни прискорбно, возможности зла в человеке еще не исчерпана до конца. Так что все впереди. То ли еще будет.

— И только по завершении этого цикла, — начал Филипп довольно уверенно, — появится новый человек. Ведь фактически, по-настоящему история меняется в зависимости от направления человеческого ума, этого демиурга, и от других глобальных явлений. Присутствовали боги, как во времена Трои, и люди и цивилизации были совершенно другие, чем сейчас, потом воплотился Богочеловек, и появился совершенно другой по сравнению с языческим человек, и мир стал другим. С течением времени направленность ума сосредоточилась на материальном мире, и все стало иным, худшим. Следующее изменение придет не только когда исчерпаются данные возможности зла, но и когда появятся новые прорывы сверху, когда человек увидит, в какой тупик его завел звериный материализм и власть денег, иными словами, когда у него появится возможность увидеть истинное положение вещей, истинные ценности, когда приоткроется опущенная сейчас завеса… Тогда никакие политические силы не смогут остановить приход нового цикла, нового человека. И вся эта так называемая современная наука будет бессильна и объяснить, и остановить этот приход.

— Когда человечество выбросит все эти игрушки высокой технологии и индустрии, обнаружив их опасность и бессилие разрешить что-либо действительно существенное, то это уже будет хороший знак, — заключил Вадим. — Одно дело проникать в другие миры и воочию видеть бессмертие своей души, другое дело — жить среди роботов.

— Да просто наличие вертикальных духовных каналов поможет выжить в этом мире, — добродушно добавил Вадик.

На столе появилось чилийское вино, и Вадим уже собрался разливать, как загудел телефон.

Филипп снял трубку и сначала ничего не понял:

— Как?.. Не может быть!.. Но зачем, зачем?.. Это точно?.. В конце концов, здорово!

Гости смотрели на него.

— Алёна, поздравляю! — чуть торжественно, но искренне сказал Филипп. — Твою картину «Нездешние твари» украли из галереи. И больше — ничего не взяли.

Алёна расширила глаза:

— Вот этого я не ожидала!

Три картины Алёны, впервые попали в коммерческую галерею две недели назад.

— Странно, в высшей степени странно, — пробормотал Вадим, очнувшись от шока. — Алёнушка, какую цену они назначили?

— Да ерунду. Это же мой первый шаг в социуме, так сказать. «Нездешние твари» — 3.000 рублей. А кстати, рядом висели картины какой-то знаменитости, не помню фамилию, но цена — тысячи долларов, сколько точно, не помню.

— Вот так, — авторитетно заявил Филипп, — как мне сказали, грабеж осуществлен был мастерски. Там же надежная охрана. Представляете? А взяли только одну картину стоимостью в 3.000 рублей.

— Значит, преступник разбирается в живописи, — заявил Вадим.

Лера пожала плечами:

— Ну откуда среди ворья нашего, причем совершенно дикого, могут появиться ценители живописи, да еще со взглядом вперед.

— В России невозможное, как известно, становится возможным, — усмехнулся Филипп.

Гости призадумались. Алёна не знала, восхититься ей или пригорюниться. Вадим разлил вино, нервно прогнал кошку, прыгнувшую на стол, и заявил:

— То, что картины нашей Алёны исключительны, я в этом уверен. Там есть предвосхищение. Но то, что это могло предвидеть ворье — нелепо.

— У нас в России, все, слава Богу, нелепо, — заметила Алёна, придя в себя.

— Ох, как хорошо жить в такой стране, — потягиваясь, словно кошечка, сказала Лера.

— В конце концов, какой-нибудь коллекционер мог просто заказать это преступление, — сказал Вадим и расхохотался.

— Понятно, — улыбнулся Филипп. — Легче организовать и заказать сложную кражу, чем заплатить 3.000 рублей.

— Да, вот то, что у вора или коллекционера не нашлось 3.000 рублей на эту картину — заводит всю ситуацию в полный тупик, — развел руками Вадим.