В шкуре льва

1930 год. Единственное, что видит Патрик, копая в бурой скользкой темноте, — как лопата погружается в глину. Он чувствует, что перед ним целый материк. Рабочие копают туннель под одним из самых больших озер Северной Америки, рядом с шипящей лампой, соревнуясь в скорости со своими тенями. Каждый удар по толще глинистого сланца передается от ладоней к плечам, болью отзываясь в теле. Минут через двадцать на Патрика и других проходчиков наваливается свинцовая усталость, немеют руки, пересыхают легкие. Проходит еще час, потом еще четыре часа до перерыва, когда им дается полчаса на еду.

За восьмичасовую смену никто не произносит ни слова. В ответ на грубость бригадиров Патрик молчит, как молчат итальянцы и греки. Восемь часов в день воздух вокруг них колышется в тусклом свете. Издалека слышен непрестанный шум насосов, откачивающих воду, которая постоянно хлюпает у них под ногами. Все утро они, теряя равновесие, скользят по мокрой глине, мочатся там, где работают, едят там, где остались чужие экскременты.

Пока откатчики идут вперед с кирками и лопатами, торкретировщики наносят смесь бетона с песком на стены, чтобы те через несколько часов не обвалились. А вдруг они копают неправильно — всего на градус выше, чем предусмотрено безумным планом начальника строительства Харриса, задумавшего брать воду в трех тысячах трехстах ярдах от берега, — и туннель подойдет слишком близко ко дну озера Онтарио? Они представляли себе, как ворвавшийся в туннель поток обрушивается на них своей смертоносной тяжестью.

Когда проходчики наталкиваются на скальную породу или сланцы, бригадир приказывает освободить туннель и отогнать назад вьючных мулов. Из толпы рабочих выходит Патрик. Он снимает ремень с пряжкой, похлопывает по мокрой одежде в поисках других металлических предметов и ставит на плечо коробку с динамитом. С лампой в руках он направляется в дальний конец туннеля. Вокруг тишина — ни шума ветра, ни звука лопат. В темноте он слышит только собственное дыхание и хлюпанье воды под ногами.

В конце туннеля он направляет свет лампы на выросшую перед ним темную стену, пытаясь представить себе структуру скальной породы, ее форму, наличие трещин. Ставит лампу на землю и бурит шурфы для динамита. Только в это время он видит свою работу вблизи. Свет лампы льется на мокрую землю. Однажды в ее бледном свете он заметил окаменелость, головоногого моллюска, он вырезал его из грунта и бросил в карман.

Хотя Патрик иногда работает с динамитом вместо штейгеров, большую часть времени он копает вручную с откатчиками. За каждый из заложенных зарядов ему платят дополнительно. Работа в замкнутом пространстве и неопределенность исхода никого не привлекают, но в этом страшном месте, где Патрик чувствует себя изгоем, занятие это приносит ему облегчение. Он применяет старые навыки, полученные от отца, — хотя тогда они работали при солнечном свете, на реке, где бревна медленно наползали друг на друга.

Он устанавливает пороховой запал, который будет гореть со скоростью ярда в минуту, и поджигает его. Берет лампу и возвращается назад, к остальным. Он медленно бредет по туннелю с лампой в руках, и его гигантская тень перемещается вместе с ним. Добравшись до участка, где столпились другие рабочие, он слышит вместе с ними гул рухнувшей породы, которая, сместившись, раскололась на куски в далекой тьме под озером.

С каждым часом в туннеле становится жарче. Люди снимают рубахи и прибивают их к твердой стене штырями. По пути домой Патрик узнает проходчиков по рваным дырам на спине. Это их тайный знак, словно след от пули в левую лопатку. В конце дня они выбираются из туннеля на пустынную стройплощадку, где раньше был лесопарк Виктория, а теперь сооружается водоочистная станция. От их тел поднимается пар.

Патрик возвращается домой на исходе дня. В сухом воздухе глина на одежде засыхает, руки и волосы становятся белыми. Взяв нож, он отскребает грязь на ботинках и отворотах брюк, проводит лезвием но шнуркам. В своей комнате на Уайетт-авеню он бросает одежду в угол, кормит игуану и бредет к постели. В шесть утра он снова берет жесткую, как доспехи, одежду и, поднимая клубы пыли, колотит ею, пока она не сделается мягкой, по стене рядом с пожарной лестницей. В «Томпсон грилл» он за десять минут съедает завтрак. Он не читает газету, просто смотрит, как руки официантки разбивают яйца. Когда он спускается под землю, его одежда снова отсыревает, как будто он попал под дождь.

Бригада из девяти человек движется в конец туннеля, с тремя фонарями. В воздухе пахнет застарелым потом от их тел, поэтому фитиль в лампе подкручивают, чтобы выжечь запах. Слышится ржание мулов и тягловых лошадей, живущих прямо здесь, они подвозят к лестнице выбранный фунт и бочки с грязью. Когда животных спускали на веревках в шахту, они отчаянно кричали, думая, что их хоронят заживо. Патрик и остальные рабочие копают молча, не забывая о зубах животных, гораздо более опасных, чем их крик. Лошадей стреножили, чтобы они, шарахнувшись, не поранились о стены, их спустили на сорок футов под землю, и они останутся там, пока не сдохнут или пока туннель под озером не достигнет назначенной цели. Но когда это будет? Мозг мула знает об этом не больше, чем тело человека, который прокапывает ход в отвесной глиняной стене.

А на поверхности земли, подобно распускавшимся на дереве цветам, появлялись котлованы и различные конструкции. Были привезены гигантские центробежные насосы, стоившие дороже жизни, с лопастными колесами в форме раковины, — воплощая мечту начальника строительства Харриса, они погонят воду вверх, в отстойники. Подъемные краны забили в грунт восемьсот тонн стальных свай, изготовленных в Су-Сент-Мари. Грузовики доставили кирпич из Куксвилла.

Подрядчики со всей провинции предлагали свои изделия и навыки для строительства водного дворца. Тесаный камень от «Ричи компани», бетон от Раймонда, кровельные материалы и листовой металл от «Хитер энд Литтл», художественный чугун от «Акитекчерал бронз энд айрон уоркс», лифты от «Отис-Фенсон энд Тернбулл», стекло от «Хоббс глас», штукатуры от «Стросс энд Скотт», высокие двери от «Ричард Уилкокс компани». «Бавингтон бразерс» прислали маляров, «Беннет энд Райт» отвечали за отопление и вентиляцию, линолеум поступал от «Т. Итон компани», битумное покрытие полов — от «Валкан асфалт». Лабиринты проводов были уложены «Канадиан комсток», дизайн пола разработал Александер Марри, облицовку плиткой и тераццо выполнила итальянская компания.

Харрис мечтал о стенах из мрамора и медных крышах. Он уничтожил лесопарк Виктория и возвел на склоне, спускавшемся к озеру, главное здание водоочистного дворца. Архитектор Помфри спроектировал вход в виде городских ворот в византийском стиле, внутри же сооружение должно было олицетворять собой идеальный город. Изогнутые медные перила на трех лестничных пролетах, воплощавшие безупречную фантазию. Изящный скос башни, навевающий мысли о Египте. Харрис в мельчайших подробностях представлял себе здание задолго до того, как его воздвигли, знал его как свои пять пальцев — западное крыло, восточное крыло. Спад производства и протесты общественности затормозили строительство, но, несмотря на это, половина работы была сделана за год. «Очертания города меняются быстрее, чем наши бренные сердца», — любил напоминать своим критикам Харрис, цитируя Бодлера. Он вел работы точно так же, как делал это при строительстве виадука на Блор-стрит или водохранилища на реке Сент-Клер: людей нанимали ежедневно для земляных работ, вырубки кустарника, корчевания пней, выравнивания берегов реки. Начальник строительства с легкостью перечисляет факты, швыряет их журналистам, как фокусник апельсины.

Но этот дворец Харрис строит ради себя. Ради своей необычной, давнишней мечты о воде, которая, согласно его плану, потечет по виадуку на Блор-стрит. В то время никто, кроме него, еще не думал о воде. Харрис вознамерился возвести для нее дворец. Ему был нужен лучший декоративный чугун. Медный лифт, поднимающийся из служебного помещения в здание фильтрации воды с розовым мраморным полом. Неовизантийский стиль позволял гармонизировать технические элементы. На фризах изображались стилизованные лопастные колеса. Ему нужна была керамическая плитка «в елочку», которую доставляли из Сиены, часы в стиле ар-деко, высокие окна, выходящие на очистительные пруды глубиной четыре фута, задумчивые и томные, словно средневековые водные сады.