Аркадиана

Когда она уходит, я глажу серое платье. Лучше б смотрела телевизор... Зря я пила у Веры кофе с коньяком. Коли так хотелось, надо было пить один коньяк. С кофе я начинаю фантазировать, мне вспоминаются Верины слова про выпавших из окна компьютерщиков, и мне уже страшно, перед глазами возникает злобное востроносенькое лицо Галины Михайловны. Сумасшедшие бабы - они способны на все, а в этой есть что-то параноидальное. В самом деле, разве нормальный человек станет ни с того ни с сего орать на другого? Нет, было в этой Галине Михайловне что-то подозрительное... И волосы эти распущенные... Я оставляю утюг, осторожно подкрадываюсь к открытой балконной двери и заглядываю вниз. Высоко... Страшно... Я вообще боюсь высоты... Когда Бодров в "Брате-2" поднимается по пожарной лестнице, мне становится плохо... Вот черт меня дернул... как будто мир прожить не может без моего мнения. Звонит телефон. Я подпрыгиваю на месте, но трубку не снимаю. Телефон звонит четыре раза, и потом смолкает. Больно долго. Нормальные люди пропустят три звонка и вешают трубку. А тут четыре... Очень, очень подозрительно...Или валерьянки выпить?... Я иду на кухню. Пузырек с валерьянкой высох. Я облизываю горлышко, потом вытаскиваю пробку, наливаю воды и взбалтываю. Выпиваю. Легче не становится. Телефон звонит опять. Снова четыре звонка. Руки дрожат еще сильнее. Я наливаю сока и развожу водкой. Включаю снова телевизор. Не помогает. По одной программе - передача для дебилов... по другой... вообще черте что... Симпсоны - двадцать два... Семейка придурков - сто сорок шесть... Звездные войны - пятьсот... Еще лучше: криминальные новости. Я выключаю телевизор. Звонит мобильный. Я подлетаю на метр в высоту. Нет, к мобильному надо подойти... никто его номер не знает... стоп! Я его Мишке давала. А вдруг Мишка приехал из Вьетнама и хочет свести со мной счеты? Я сажусь и, вздрагивая, слушаю переливы мобильного. Снова тихо. Я облегченно допиваю сок с водкой. Что это я, в самом деле, психую? Кому я нужна. Мало ли в Москве производственных конфликтов... все в порядке... Кажется, наконец полегчало. Я немного успокаиваюсь, и тут раздается звонок в дверь. Все. За мной пришли. Трясясь мелкой дрожью, я медленно выползаю на лестничную клетку. Ни за что не открою. И кругом как на грех никого. Когда не надо, по любому шороху выскакивает сто человек, а тут, может, убивать пришли, и фиг кого дозовешься. Я заглядываю в глазок. Там что-то мутное. Стоило делать глазок, в который ничего не видно.

-- Кто? - спрашиваю я негромко.

-- Ниночка, я, открой, - весело кричит голос из-за двери.

Опять "здравствуй, это я". Кто я? Где это "я" воспитывали? Вежливые люди представляются. Я, например, всегда представляюсь. Но визитера я сейчас определяю. Георгий Александрович не представляется никогда. Он считает, что весь свет его должен узнавать по одному произнесенному слогу.

Я запахиваю халат и поспешно открываю дверь.

-- Здравствуй, дорогая моя, - заявляет он мне приветливо. - А я чего-то звоню, звоню, никто не подходит. На всякий случай решил подняться.

В этом весь Георгий Александрович. Не подходят - значит, не хотят разговаривать. Может, я не одна. Может, у меня мужчина. Но Георгий Александрович обязательно должен подняться и или разобраться в чем дело, или же убедиться лично, что меня нет.

-- Ой, проходите, пожалуйста, - говорю я.

Тут до меня доходит, что глаза у меня косые, хожу я нетвердо - все-таки три стакана сока с водкой и чашка кофе с коньяком - и водочная бутылка там стоит на столе, на самом видном месте, и метаться убирать уже поздно. Но боюся, господине, похулениа твоего на мя.

-- А я на дачу к своим еду, вот, думал, загляну, - говорит он, проходя в квартиру. - Сто лет тебя не видел. У Сашки спрашиваю, как дела, да разве он путем расскажет... Чайку не дашь мне? О, да у тебя, как видно, дым столбом, - он обращает внимание на бутылку. - Что это? - и он хмурит брови. - Балуешься?

-- Это... - бормочу я. - Это сейчас... подружка заходила... у нее повод там...

Искоса я настороженно посматриваю на Георгия Александровича. Он как обезьяна с гранатой - никогда не знаешь последующей реакции. Иногда он радуется очевидному безобразию, а иногда разражается гневом по непонятной причине. Предугадать, что будет, невозможно.

-- Подружка? - переспрашивает он и ухмыляется. - Ну вот, всегда я опаздываю. А то попал бы в дамское общество... Ты меня б хоть позвала как-нибудь, к подружкам-то..

-- В любое время, - говорю я охотно. Трудно, что ли, собрать ему подружек, если хочет? Позвать Веру, Ирку отпросить у Рената, Элю из ателье... Можно позвать еще Аню из второго корпуса, ее как раз из психушки выпустили, все равно она дома сидит.

-- Ну вот, - повторяет он и чинно садится на табуретку. - Всегда опаздываю...

Я ставлю на плиту чайник.

-- Хотите? - спрашиваю я осторожно и прикасаюсь к бутылочному горлышку.

-- Ты что, я за рулем, - он снова хмурится. - Уберрии...

Он чуть не рычит. Все-таки рассердился.

-- Сей секунд, - говорю я быстро. Правда, сей секунд не получается, меня поводит, как новичка по палубе. И зачем я одела этот чертов халат?.. Ходила бы в платье... Пьяная, в халате, волосы растрепаны - сейчас он решит, что я совсем опустилась. Спиваюсь тут на его девять тысяч. Слава богу, чашки у меня чистые, мытые...

Он сидит и хлюпает носом.

-- Простудился я, понимаешь, - говорит он. - Шашлыки делали, а тут уж как начнешь... полночи просидели... дымом обкурились... простудился вот... - он хмыкает, как будто ему самому удивительно. - Черт знает что...

-- Комары небось тоже, - говорю я участливо.

Он смотрит на меня непонимающе.

-- Какие комары?

-- Ну на шашлыках, - говорю я. - Комары, - и, так как в разговоре возникает некоторый ступор, я добавляю: - Сейчас я вам горячего, в самый раз.

Пока соображает, что за комары, а я кручусь вокруг и заплетающимся языком приговариваю:

-- Таджики, они не зря в любую жару чай горячий пьют. Они еще и халаты стеганые носят. Вам, Георгий Александрович, сейчас бы еще халат... Они знают... Не зря их, Георгий Александрович, Советская власть считала за людей... Есть у них народная мудрость...

Георгий Александрович принимает чашку и смотрит на меня несколько оторопело.

-- Ты как живешь-то? - спрашивает он. - Замуж не собралась?

Издевается, что ли, гад.

-- Что вы, Георгий Александрович, - говорю я. - За кого ж сейчас выйдешь. Такие люди - старой закалки, как вы - все женатые.

В нем еще не угасло настороженное недовольство, и я решаю, что надо его удивить - пусть отвлечется.

-- Замужество, Георгий Александрович, это дело легкомысленное, - говорю я, садясь за стол и подпирая подбородок руками, чтобы голова не качалась. - Я лучше решила продолжить образование.

Он смотрит на меня поверх чашки.

-- Ну да, знаю, - говорит он. - Сейчас многие учатся. Юристы, экономисты... - он солидно кивает. - Ну что ж, время у тебя есть, обеспечена ты тоже хорошо, я тебе вот помогаю... Что ж, можно учиться.

Непонятно, то ли он меня считает за полную дурочку, то ли всерьез верит тому, что говорит. Я ему, конечно, очень благодарна, но не надо же называть девять тысяч хорошим обеспечением.

-- Нет, Георгий Александрович, - говорю я. - Я решила стать историком.

-- Историком? - спрашивает он удивленно. - У тебя ж вроде не было склонностей... С чего вдруг?..

-- Что вы, - говорю я с серьезным выражением лица. - Это сейчас самое перспективное направление рекламной и маркетинговой индустрии. Передовой край, можно сказать. Сейчас, знаете, в Китае это проект государственного масштаба. Ну и к нам скоро тоже придет. Знаете, строящееся постиндустриальное общество нуждается в новой мифологии. Вот я недавно прочитала одну книжку, там написано, что Петр Первый - он на самом деле сын одного немецкого князя. Они проверяли разные портреты методом наложения, так Петр Первый с этим князем совпал просто совершенно. Научный метод. С наукой не поспоришь...