Моя лю... (си)

- Вот, здорово! Сто лет не была в кино! - захлопала в ладоши девушка.

В который раз непосредственность девушки удивила и покорила Лялина. В отличие от него, Оля, видимо, была совершенно не способна на лукавство и обман даже в мелочах.

Памятуя о необходимости экономить наличные средства, предложил пешком прогуляться до кинотеатра "Художественный" на Новом Арбате. Оля с радостью согласилась. Они направились к эскалатору на выход.

Часть 5. Точка перехода

Оля Барсукова первой зашла на движущуюся ленту эскалатора. Лялин, пропустив одну ступеньку, встал за ней.

Девушка повернулась к нему лицом, и на подъёме их лица оказались на одном уровне и глаза их встретились...

Лялин услышал звук, будто где-то рядом щёлкнули электрическим выключателем, и тотчас над ним загорелся не яркий, но особенный свет, в лучах которого он не сразу узнал свою спутницу - настолько прекрасной она ему показалась. Произошло нечто необъяснимое, в результате чего Лялин стал видеть и чувствовать Олю Барсукову по-другому: иначе, чем секунду назад или, точнее, до щелчка.

- Как же раньше я этого не замечал?! - вместе со стоном вырвалось у Лялина.

На прекрасном лице Оли не дрогнула ни одна жилка, чего в принципе не могло быть, если бы эти невольные слова были произнесены им вслух. "Очевидно, я просто подумал об этом!" - сказал себе Лялин.

Оля улыбнулась, и улыбка её тоже стала другой: она будто говорила - "вот и всё, теперь ты мой, и я могу делать с тобой всё, что захочу!".

От счастья у Лялин закружилась голова. Он чувствовал себя человеком, обрётшим, наконец, смысл своего существования. "Вот оно - счастье!" - ошарашено думал он.

Забыв обо всём на свете, Лялин вглядывался в лицо человека, вдруг ставшего ему родным и близким, до того родным и близким, что хотелось на месте, тут же, немедленно умереть за него. И вдруг, ни с того ни сего, ему показалось, что не успеет эскалатор довезти их до верха, как Оля Барсукова опомнится, рассмеётся ему в лицо и скажет, что она пошутила, и никуда с ним не пойдёт! Ему сделалось так страшно, что губы сами собой прошептали её имя, как мольбу о пощаде.

- Оля, Оленька!

- Не волнуйся, всё будет хорошо, - улыбнулась она.

Лялин мог дать голову на отсечение, что Оля понимала его состояние лучше, чем он сам. Из чего Лялин сделал вывод, что в жизненных вопросах Оля бесконечно мудрее его.

Лялин совсем расклеился. Он не мог, да, и не хотел замечать никого, кроме Оли. Как ребёнка, за руку она привела его в кинотеатр и усадила в кресло.

Начался фильм. Перед взором Лялина кадры проходили в виде бессмысленных световых пятен. Он дышал теплом сидевшего рядом с ним божества и был способен думать только об одном - о том, что с без этого человеком он не сможет прожить ни дня.

Они поцеловались. Это произошло как-то само собой, очень естественно. Точно так же, очень естественно, рука Лялина проникла под плащ и свитер Оли и нашла её груди. В этом не было ничего пошлого и развратного: поскольку он чувствовал, точнее, знал, что Оле самой этого хотелось, и сделал он ради неё.

Они оба испытывали при этом ни с чем не сравнимое наслаждение. Фильм пролетел, как одна минута.

Лялин взялся проводить Олю домой. Был поздний вечер. В метро было малолюдно. Они сели на свободное место. Оля положила ногу на ногу, взяла Лялина под руку и опустила голову ему на плечо. В поле зрения Лялина оказалась её маленькая, аккуратная туфелька и та часть ножки, которая, кажется, имеет название лодыжки. Этот вид был столь прекрасен и притягателен, что у Лялина пересохло в горле от желания. Ему удалось сдержать похотливый стон. Однако это не осталось незамеченным.

- Подожди, милый, всё ещё будет, - сказала Оля.

Просто непостижимо, как Оле удавалось без всяких слов понимать Лялина. Его немного настораживала та открытость, с которой Оля наслаждалась своей победой над ним, но он сам получал от этого удовольствие и, быть может, даже немного переигрывал, хотя и без всякого хитрого умысла, но в силу неудержимого желания сделать своей любимой как можно больше приятного.

Они пересели на другую ветку метро. Подошедший поезд оказался битком забит футбольными болельщиками, возвращавшимися после матча в Лужниках.

Кое-как они втиснулись в вагон.

- Ой, ма...мамочка! - громко вскрикнула Оля.

Лялин заглянул ей за спину и увидел некое существо мужского рода: грязное и пьяное, с вывернутой нижней губой и с огромным, во всю щёку алым родимым пятном алого цвета. От него разило мочой и гнилью. Мужчина имел явное намерение пристроиться и уже запустил руки с длинными чёрными ногтями между Лялиным и Олей, и начал втискивать ногу. Невозможно было и представить, чтобы бомж проехал с ними, хотя бы, одну остановку.

- Куда прёшь, скотина! - крикнул Лялин

Видимо привычная к такой реакции на своё появление "скотина" с профессиональной угодливостью посмотрела на Лялина, продолжая при этом пристраивать ногу.

Изловчившись, Лялин ткнул бомжа кулаком в грудь. Он невесомо отскочил назад и, запутавшись в ногах, упал на спину.

Двери вагона захлопнулись. Натужно взвыв двигателями, поезд тронулся и, стремительно набрав скорость, въехал в туннель. Перед глазами Лялина продолжала стоять картина поверженного бомжа, провожавшего его испуганно-укоризненным взглядом. Впервые в жизни Лялин ударил человека и кого?! Больного, слабого, не способного постоять за себя.

- Жалко его, - сквозь грохот сказала Оля.

- А мне нет, - сказал Лялин, вопреки своему мнению.- Я считаю - этих типов вообще нельзя пускать в общественный транспорт.

- Ты сильный! Наверняка занимался спортом? - сказала Оля.

Трудно, почти невозможно найти мужчину, которому не лестно было бы услышать в свой адрес подобный комплимент.

- Ничего особенного: немного занимался вольной борьбой и в школе бегал на лыжах, - скромно пояснил Лялин.

Они простились у подъезда её дома, который оказался на самом конце Москвы. Они простились в спешке, не зная, как проститься. И не потому, что было поздно, а просто потому, что Лялину уже не терпелось остаться одному, чтобы привести в порядок свои чувства и мысли, чтобы разобраться в себе и в том, что с ним случилось.

Занятый своими переживаниями, Лялин не обратил внимания

на предупреждение Оли, что завтра она уезжает на две недели с родителями.

Часть 6. Это невозможно!

На следующий день Лялин с трудом дождался вечера, когда по его расчётам Оля должна была вернуться домой после работы. С бьющимся сердцем он набрал номер телефона, по которому он звонил, чтобы передать неведомой ему ещё Ольге Борисовне слова Блидмана - "дело сделано". "Это - судьба!" - думал он. Лялин звонил долго, но трубку никто не поднял. Странно, неужели Оля не ждёт его звонка?! Он перезвонил через десять минут с тем же результатом. После двух часов непрерывных звонков, взявшись за голову двумя руками, чтобы не развалилась на части, Лялин бросился на диван. Вперив глаза в потолок, он громко произнёс:

- Это - конец! Она бросила меня! И в этом виноват я сам!

Вина его состояла в том, что на свидании он так себя вёл, что ей не стоило труда раскусить его обыкновенность и слабость характера. Полностью подчинившись ей, он сделал непоправимую ошибку. "Зачем, зачем я открыто демонстрировал ей свою любовь, свой страх потерять её? Настоящие мужчины так себя не ведут!" - думал он.

Была почти ночь: начало двенадцатого, когда Лялин, не находя себе место, решился было поесть - восстановить силы. Из этой затеи не вышло ровно ничего: куски пищи застревали в горле. Он вернулся на диван и сделал попытку уснуть, чтобы быстрее пришло утро, а с ним хоть какое-то решение. Но с этим тоже ничего не вышло: спать он не мог решительно.

Прокручивая последние минуты свидания с Олей, он вдруг явственно вспомнил её слова, сказанные при прощании и не услышанные им, слова о том, что она уезжает с родителями недели на две. Кровь ударила Лялину в голову. Он вскочил с дивана, как ошпаренный и набрал номер Марка Наумовича Блидмана. Бывший начальник, кажется, не удивился позднему звонку Лялина. Узнав, что тот разыскивает "по делу" Олю Барсукову, предложил позвонить её отцу и дал его рабочий телефон.