Из жизни непродажных

- Пытаюсь разобраться, когда это началось и кто может за этим стоять. И кажется, начал что-то понимать… но тут ты пришла. - Олег снова хотел ее поцеловать, но она вдруг отстранилась и несколько мгновений внимательно смотрела ему в глаза. Потом молча встала, и, по пути сняв с себя куртку и сапожки, пошла в ванную.

- Ты куда?

- Ванну тебе приготовлю. Ты тюрьмой пахнешь, - услышал он сквозь шум льющейся воды и пошел следом за женой.

Она сосредоточенно готовила все для купания: доставала свежее полотенце и халат, трогала рукой воду и в сторону мужа не смотрела. Олег постоял-постоял - и развернул ее лицом к себе.

- Что тебя так расстроило?

- Ванна готова, давай ныряй.

Лана отвернулась, но Олег взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

- Говори, о чем думаешь.

- Да ты раздевайся! Ты уже принюхался к себе и не представляешь, как… благоухаешь! - Она начала стягивать с него свитер и майку. - Давай-давай, откисай… - И быстро вышла за дверь.

Пять минут назад его запах не мешал ей самозабвенно целоваться с ним…

- Брезгуете мужем, леди? - обиженно крикнул он вслед. - Ладно-ладно, вот сейчас как откисну, как отмоюсь, да как отбреюсь, да как отдушусь - а потом как отвернусь да как отстранюсь - будете тогда знать, как в трудную минуту… - бормотал он, блаженно погружаясь в душистую пену.

Чистый, благоуханный, закутанный в банный халат, Олег вошел в кухню, где его приветствовали запахи жареного мяса и разогретого борща. Лана сидела на диване перед накрытым столом. Подшивка газет аккуратненько лежала на валике.

- Олежка, как мы будем реагировать на то, что написала «Параллель»?

- А никак! - весело глянул он на жену. - Приду завтра, как всегда, на планерку в мэрию - и пусть они реагируют. - Он плюхнулся на диван, потирая руки. - Ух, какой я голодный! Лань, давай по рюмочке коньячку, за освобождение?

- Французский коньяк и украинский борщ - это мезальянс! - засмеялась она, но достала пузатую бутылку и рюмки.

Сначала они ели, потом пили кофе, потом ходили встречать сыновей, и все это время оба старательно избегали прерванного на кухне разговора.

Только вечером, когда мальчишки ушли к себе наверх, а Олег наслаждался сигаретой, лежа на любимом Диване, Лана, домыв посуду, подсела к нему.

- Тебе не понравится то, что я собираюсь сказать, Олежка… Но я все равно скажу. И я не только скажу - я буду с тобой спорить и ссориться, пока ты не согласишься со мной.

Олег заинтересованно приподнялся, опираясь на локоть. Такой… учительский тон, такая выверенность фраз… Готовилась.

- Ну так вот: я знаю твой характер - ты всегда идешь до конца в поисках истины. А я тебе скажу: не надо мне никакой истины, никакой победы над негодяями, если это дается такой ценой! Мы сейчас не рядом с догадкой ходим - а по самому что ни на есть краешку пропасти!… Нет, Олег, если ты намерен кого-то искать, я…

Но тут ее горячую речь прервало тиликанье домофона. Олег глянул на часы:

- Скоро одиннадцать. Кто бы это? - Он поднялся с Дивана и пошел в прихожую. Взглянул на экранчик домофона и успокаивающе крикнул Лане: - Это Саша!

- Извините, что поздно и без звонка, - вместо приветствия сказал Саша, когда Олег открыл дверь квартиры.

- Ты чего такой бледный? Заходи, давай! Сейчас чайку…

- Мне почему-то кажется, что чай ему сейчас не поможет. Ему надо поесть… а сначала - выпить чего-нибудь покрепче, - вглядевшись в лицо Матросова, сказала Лана.

- Вот от коньяка точно не откажусь! - Саша улыбнулся тенью своей обычной улыбки. Он сел к столу и полез в один из множества явных и скрытых карманов своего неизменного джинсового жилета. - Вот что мне сегодня… преподнесли. Я бы раньше пришел, но пока мама спать не легла, не мог это распечатать.

Он одним глотком выпил налитый Олегом коньяк и болезненно зажмурился.

Лана охнула при виде изображения мертвой собаки и надписи.

Саша открыл глаза. В них была боль и растерянность.

- Они мне целый фильм прислали, как мой Вулкан…

как он с двумя бойцовыми псами сражается и…

Бойцовые собаки… В голове Олега мелькнуло воспоминание.

- Постойте! Мы же летом писали о том, что какие-то собаки козу загрызли. Вроде в загородном доме у Царькова питомник…

- Да, Олег Дмитриевич, так оно и есть.

- Что ж, это либо оплошность, либо вызов.

- Какая оплошность? Какой вызов? - закричала Лана. - Олег, ты что, не понимаешь? Эти собаки могут нагрызть и съесть любого! И косточек не останется! О господи, спасибо тебе, что этого еще не случилось… Олег! Тошка и Тимка дети, ты представляешь, что…

- Лана! Замолчи сейчас же, успокойся! Все я понимаю.

Они долго сидели молча. Наконец Олег сказал:

- Ладно. Оставим их в покое.

Ох, и гадко стало у всех троих на душе…

Имена врагов были названы.

Желание врагов решено было исполнить.

Значит, все трое - трусы?

Олег трус, потому что велел Матросову молчать. Отменил бросок на амбразуру.

Саша трус, потому что почувствовал облегчение, получив распоряжение от главного редактора закрыть тему. (Кто теперь будет охранять твою маму?)

Лана трусиха, потому что… потому что у нее два сына.

Что тут непонятного? Все мы люди, все мы человеки…

Во дворе Саша присел у будки Вулкана, рассматривая огрызок цепи. Вулкана растерзали собаки. Олег прав: хоть и косвенно, и слабенько, но это доказывает, что его украли по приказу Царькова. Да, Вулкаша, жизнь свою ты отдал не сразу, в борьбе, это хоть как-то утешает. А я не могу так, как ты. Потому что кто тогда защитит мою маму? Я не могу, не могу подвергать ее опасности…

И жить с этим я не могу. Что же делать-то?

Саша, не чувствуя холода, все сидел на корточках, опершись локтем на крышу будки, из которой пахло псиной. Он вдруг вспомнил, как семь лет назад, тоже зимой, Вулкан появился в их доме.

Саша тогда еще был студентом. Однажды ночью он возвращался со свидания. Шел по аллее парка, остановился, чтобы закурить, и услышал слабый жалобный звук. Саша замер, прислушиваясь. Звук повторился, он шел из-под тяжелых от заледеневшего снега веток кустарника. Саша присел на корточки и стал шарить в холодной темноте. Вдруг рука его наткнулась на что-то мягкое. Он потащил это что-то, и оно запищало громче, отчаяннее… Щенок! Почти замерзший… Саша сунул его за пазуху и побежал домой.

Остаток ночи он провел, отогревая щенка и отпаивая его теплым молоком. Заснул, пристроив сыто сопящего, вполне ожившего щенка на своей подушке, прикрыв до носа одеялом. В таком положении их и увидела утром мама, тихонько вытащила псеныша, вымыла, снова напоила молоком. Когда Саша проснулся, щенок уже крутился на кухне у ног Елизаветы Кирилловны, и его звали Вулкан…

А теперь эти твари безжалостно погубили его пса. Чтобы он, Александр Матросов, испугался?!

Олег и Лана лежали в кровати, каждый на своей половинке, притворяясь друг перед другом, что спят. Это было очень трудным и абсолютно новым для них занятием. Хотелось ворочаться с боку на бок, вздыхать, Олегу вдобавок еще и курить хотелось. Но самым неприятным было то, чего им обоим не хотелось. А не хотелось им делиться друг с другом одолевавшими их мыслями. И это с ними тоже произошло впервые за пятнадцать лет.

Перед глазами Ланы словно крутили кинопленку, на которой был заснят тот страшный день, когда Олега увезли с пулей в легком. Они шли из редакции обычным путем вместе, когда это случилось: Олег вдруг словно поперхнулся словом, споткнулся, и изо рта у него хлынула кровь… А только что они смеялись, вспоминая, как забавно ползает их полугодовалый Тошка. Он мог тогда умереть… И она гордилась бы, что ее муж не изменил профессиональному долгу, что он - герой. Неужели это могло быть так? Неужели она была такой идейной идиоткой?! Ведь когда он выжил и снова начал заниматься делом Стечкина, она отнеслась к этому как к само собой разумеющемуся. И изо всех сил старалась быть такой же принципиальной, последовательной, смелой, как он.