Почти луна

Я сидела в машине со спящим Хеймишем и смотрела на холмистые земли через верхушки деревьев, подсвеченных огнями, окружавшими башни. Мы с Натали поговаривали о том, чтобы совершить вылазку к станции — проверить, как близко мы сможем подобраться, но из наших планов так ничего и не вышло. Похоже, мы молчаливо и обоюдно согласились, что далекий образ лучше всего, что реальность не воодушевит, а разочарует. Мы всегда называли этот вид «будущим, у которого не было будущего».

Когда я обнаружила, что беременна Эмили, то позвонила отцу в контору. Я была в студенческом медицинском центре в Мэдисоне и сдала анализ крови. Медсестра, которая перезвонила сообщить результаты, посоветовала мне записаться на консультацию по планированию рождаемости. Я сидела в кругу других девушек, часть из них была беременна, другая — на волосок от этого, и только одна улыбалась. Я хотела ребенка — девочку, мальчика, все равно, — который был бы наполовину Джейком, а наполовину — мной.

— Не всем по душе заводить ребенка так рано, — сказал отец. — Я счастлив, Хелен. А Джейк?

Джейк сидел за нашим расшатанным обеденным столом, молчаливо предлагая мне поддержку.

— Тоже.

— Девочку или мальчика? — спросил он у меня. — Кого бы ты хотела?

— Неважно, папа. Я думала об этом, но мне все равно.

— Тогда я эгоистично пожелаю внучку. Все равно что если б маленькая Хелен приезжала к нам в гости.

Настало время позвонить матери. Когда я набрала домашний номер, то услышала Кей-уай-дабл-ю — новостную радиостанцию, которую она слушала целыми днями. Сводки убийств, пожаров и необычных смертей.

— Итак, ты собою гордишься? — спросила она.

— Что?

— Ты в курсе, что выбрасываешь свою жизнь в помойку? Смываешь ее в унитаз?

Я посмотрела на Джейка.

— Мама…

— Что?

— У меня будет ребенок.

— Медалей за это не раздают, — отрезала она.

Что-то в выражении моего лица заставило Джейка встать и забрать трубку из моих рук.

— Миссис Найтли, — произнес он, — ну разве не чудесная новость? Я невероятно счастлив, что стану отцом.

Я села на его место за столом и восхищенно уставилась на него. Мать часто вгоняла меня в замешательство, но я чувствовала, что если буду смотреть на его лицо и слушать его голос, то вернусь в новый мир, который создали мы с Джейком. Мир, над которым у матери нет власти.

Примерно через восемь лет я вновь разыскивала в местной католической церкви именно отца. Будучи в городе, я ничего не рассказала матери, когда позвонила: не хотела ее видеть, пока не поговорю с ним.

Коллега по работе рассказал отцу, что затраты на содержание прихода Святого Павла растут, и отец предложил совету прихожан поразмыслить, не завести ли овец. Древние надгробия торчали во все стороны неровными рядами, и овцы справились бы с травой лучше любой косилки, ведь жуют они что надо.

«Обойдетесь без ножниц», — сказал отец.

Он даже вызвался присматривать за ними в свободное время, хотя не имел к церкви отношения.

Мы с девочками шли к нему с приходской парковки. Я несла Сару, хотя в Мэдисоне сказала ей, что в четыре года она уже слишком большая, чтобы мамочка таскала ее на руках. Эмили, однако, улыбнулась впервые после того, как я запихала дочерей и три чемодана в «жука».

— Дедуля! — завопила она.

Когда мы дошли до стены церковного кладбища, Сара соскользнула по моему боку на землю. При виде нас отец обернулся и уронил грабли. Эмили сама перелезла через стену, воспользовавшись ступенькой для посадки на лошадь, а Сару подсадила я, и та присоединилась к сестре.

После того как девочки познакомились с овцами Салли, Эдит и Филлис, отец показал, как ухаживает за ними — чистит деревянные стойла, наполняет кормушки и поилки, — и поговорил с Эмили о драчуне, которого та боялась. Дети принялись увлеченно играть между могилами, а мы с отцом решили пройтись.

— Я по лицу твоему вижу, — тихо произнес он, когда мы пересекли старое кладбище и вышли на ту его часть, где газонокосилки, а не овцы отвечали за пристойный вид могильных плит.

— Мы разводимся, — сказала я.

Молча мы присели на белую мраморную скамью, которую пожертвовало семейство, потерявшее трех своих членов в автокатастрофе.

Я заплакала.

— Я всегда удивлялся, как много жизни здесь, на кладбище, — сказал отец. — Цветы и трава растут лучше, чем где бы то ни было.

Я склонила голову ему на плечо. Открыв новый уровень близости с Джейком, я знала, что буду тосковать по нему. Отец чуть-чуть повернулся: ему явно было не по себе. И я села прямо.

— Ты видела мать? — спросил он.

— Я бы не вынесла. Я позвонила из автомата, и она сообщила мне, где ты.

— Ты вернешься домой?

— Я хотела бы быть рядом с тобой, — ответила я, — но мне кажется, девочкам нужно…

— Конечно, — сказал он. — Конечно.

Я видела, что его мысли текут именно так, как и надеялась. В памяти всплыли часы со стеклянной задней крышкой, что стояли у него на комоде; ребенком я зачарованно следила, как латунные шестеренки крутятся за четырьмя скошенными гранями.

— У мистера Форреста есть друг, агент по недвижимости, — произнес он. — Ведется новая застройка рядом с тем районом, о котором мы с твоей матерью когда-то думали. Неплохие двухэтажные домики, никаких тебе полуэтажей.

— Но…

— Это будет моим подарком.

Он погладил меня по руке.

Я встала и расправила юбку. Переезд из Висконсина был долгим и жарким. Я виновато смотрела на спину отца, который шел к церковному кладбищу и своим внучкам. Мне не хотелось быть такой же, как мать. Не хотелось зависеть от него.

ШЕСТЬ

Не помню, когда Хеймиш наконец проснулся. Пока он спал, я смотрела в темноту, на лимерикские атомные башни и думала об отце.

Ночью, каждый раз в разное время, огни в Лимерике начинали мерцать то зеленым, то красным — один цвет откликался на зов другого. Мы с Натали всегда воображали, что это сигнал бедствия, словно обитатели реактора пленены в его расплавленной сердцевине и под покровом темноты общаются неизвестно с кем вовне.

Когда Хеймиш потянулся ко мне, я почти все забыла: как и почему очутилась там, где очутилась.

— Я верил, что у меня где-то в мире есть сестра-близнец, — прошептал он.

Я тупо уставилась на него, но тяжесть его ладони на моем бедре рывком вернула меня в реальность.

— Это не было бредом, — произнес он. — Я серьезно.

Я медленно поцеловала Хеймиша, словно те детские мечты были истиной, — что нас усыновили, что мы упали с неба, что наши родители на самом деле не наши родители, а голографические проекции, доказательство существования другого мира, в который можно сбежать.

Огни то вспыхивали, то гасли вдалеке, и Хеймиш навалился на меня. Я чувствовала его вес, его дыхание, его упругость. Он потянулся на мою сторону водительского сиденья и дергал за ручку, пока оно не опустилось. Мы молчали. Мы боролись с неудобством рычага переключения передач и руля, но упорство наше было обоюдным и совершенным. Я знала, что мне не покинуть вершины холма, пока мы с Хеймишем оба не будем удовлетворены, каждый в своей пустоте. То был секс решимости и воли, секс подъема на гору, и напряжения, и вычеркивания цели из списка, составленного всего пару мгновений назад. Страсть проистекала из недостатка воздуха и времени и явной недозволенности.

Когда мы достигли места, в которое оба стремились — два лихорадочных пациента в погоне за зудом, — я наполовину провалилась в заднее сиденье, и голова моя торчала почти под прямым углом. Хеймиш опирался на руки, чтобы снять с меня часть своего веса, и смотрел вперед. Я видела лишь теплую влажную границу между нашими животами, в то время как голова его подпрыгивала к крыше машины. Я закрыла глаза и встретила удары его бедер. Мне не хотелось выходить ни из машины, ни из мгновения. Я отправлюсь в погоню за зверем, который хотел убить мою мать с тех пор, как я была совсем ребенком. Я поняла, что до сего дня это было невинным побуждением, которое я несла внутри подобно селезенке, необязательным, но неизменно присутствующим, в некотором роде частью целого.