Центр

Так, вдогонку, расставила она еще раз, и для себя и для него, все точки над «i», немало гордясь своей тонко дозированной назидательностью и будучи абсолютно уверенной, что status quo, таким образом, сохранен и упрочен. Однако же вышло не так.

Словом, очень быстро выяснилось, что их отношения с Кардановым редуцировались до чисто служебных, что игра кончилась вничью, а новой партии не предвидится — шашки уже убраны и доска сложена. В поведении Карданова не было и в помине какой-нибудь резкости или неприязненности. В присутствии Кати он был по-прежнему оживлен и раскован. Но возникшая между ними дистанция как-то сама собой сделала немыслимой любую фамильярность, просто даже короткость, не говоря уж о доброй, старой шутке Ростовцева насчет «элементов флирта в научной организации труда». Так Катя узнала, что мужчины не просто себялюбивы, а что они эгоцентрики до патологии, до мании. Что любого из них (даже владеющего так называемым чувством юмора) можно оскорбить, оттолкнуть, смертельно обидеть, если сообщить ему, и вполне искренне, что он милый и интересный человек, но ты не теряешь с ним головы. Оказывается, что, пока не скажешь это ему прямо, трезво, тяжеловесно, он в так называемой глубине души все время будет уверен в противоположном. Оказывается, что если не влюблена в него страстно, ну просто до самозабвения, до потери пульса, то вот уже и обида. Вот уже и потрясение основ, искреннее недоумение, чувство обманутости… Ну и народ!

С Кардановым, впрочем, даже и редуцированное общение длилось недолго. Через полгода после молчаливого заключения ничьей он ушел из Института. Уволился по собственному желанию, которое, как она предполагала, было и самому Виктору не вполне ясно. Основное, наверное, в этом желании заключалось именно в том, что оно собственное. Ушел на вольные хлеба, на внештатную журналистику в предвкушении большой славы и больших денег. Ничего слишком большого он, как видно, не поимел. Ей попадались, правда, его статьи в научно-популярных журналах, это были, ничего не скажешь, вполне на уровне работы. Но… кто в наше время не пишет? А что же еще? Другого ничего до них с Юрой не доходило, а значит, скорее всего ничего другого и не было. Клеймо неудачника, человека неукорененного, перекати-поля разглядела она на нем правильно. И это тогда еще, в Институте, когда энергия и беззаботность молодости скрывают, компенсируют органическую, запрограммированную слабость. Когда человек взбегает по лестнице через три ступеньки, кому придет на ум сказать: слаб в коленках? Все видят вундеркинда, полиглота, восходящую звезду. Но энергия не вечна, она иссякает, отбегает от тебя, как волна морского отлива, вместе с молодостью и обнажает первоначальную слабину. И проступает клеймо. Если не создал, не успел или не обеспокоился создать задела, позволяющего в дальнейшем удерживаться на поверхности без рывков или сверхусилий.

VIII

Но перед самым уходом Карданов сослужил-таки службу Екатерине Николаевне. Пригласил на институтский вечер своего дружка Юрку Гончарова. Ну, натурально, познакомил его с коллегой, Екатериной Яковлевой. Остальное… что вспоминать? Остальное было, как говорят спортивные комментаторы, делом техники. Перед нею возник наконец твердый человек, занимающийся твердыми сплавами. Красив и тверд, определенен был Юра Гончаров в первой своей молодости. (Таким почти и остался.) И дело повел он (а то, что между ними есть дело, они с Катей почувствовали, просто-напросто обнаружили в первый же вечер, после первого танца) масштабно, не соблазняясь мелкими гимназическими удовольствиями. Не пришло ему в голову искать разные сомнительные уголки или, допустим, каюты с ключами на два часа. Не занимался он археологией исчезнувших культурных институтов, не выслеживал следы вымирающих московских катков. Юра жил в настоящем и при этом принадлежал к полноценному, образцовому типу хозяев этого настоящего. Он действовал так, как принято было действовать в данное время, — по стандартам, да, но по лучшим стандартам. Обычаи тайных свиданий, долгих провожаний, вечеринок и компаний нельзя было тогда даже и назвать старомодными, их время просто миновало, ушло, оставив след разве что в отстающих, как всегда, ровно на полторы эпохи, музыкальных кинокомедиях. А принято было другое: представлять «свою» девушку родителям, смотреть с нею хоккей по телевизору в семейном кругу, ездить зимой на зимнюю дачу. Он быстро приучил Катю переживать, как свои собственные, взлеты и падения его любимой «ледовой дружины», у его родителей была зимняя дача, и он представил свою девушку своим родственникам. Месяца через три, после того, как она стала его женщиной (а она стала, потому что в его присутствии действительно теряла голову и потому что ни в чем не сомневалась. Видела, что это — мужчина и это — реальность), они поженились. Кстати, родителям его, хотя это и ничего не решало, она понравилась.

Единственное, что могло бы тогда ее насторожить (но нет, какое там… Извечное «если бы молодость знала…»), так это как раз тот факт, что был Юра все-таки давним, еще с начальной школы, другом Виктора Трофимовича Карданова. Да и после школы была у них своя «капелла» и даже со своей штаб-квартирой в одном кафешке на Маяковской, которое они называли «У Оксаны» и в котором вместе с Юрой она так ни разу и не побывала. Но и то сказать, какая тут могла быть сверхнастороженность, по поводу чего конкретно?

А уж после того, как закрутила она с Гончаровым, и потом, когда переехали в Чертаново, и Юра работал над диссертацией, и появился Борька, во все это время Карданов и вовсе не появлялся на горизонте.

Но все-таки всплыло… Если не сам, собственной персоной грата, то, похоже, его мысли, мистика, путаница. Уж она-то узнала, опыт общения, так сказать, имелся. Видите ли, обнаружилось отсутствие дворов. Собственными руками бы, казалось сейчас, понастроила ему этих подворотен да пятачков, если уж в степи сыну, оказывается, в прятки и расшибалочку играть будет несподручно. Какая тут расшибалочка, оглянись, мил-человек, да они сейчас матанализ, как семечки, щелкают, когда мы с тобой в те годы еще к «а плюс б в квадрате» не подступались. Какая расшибалочка, когда на дворе сплошная электроника? (Тьфу, все-таки не выгонишь сразу из языка это дурацкое «на дворе».) Вот до чего дошло: как баба заполошная причитаешь — кабы знала, кабы ведала.

А тогда не знала, ну что ж, надо так и признать: не знала. Штампиком ерундовым успокоилась: центр есть центр. Как хочешь, так и делай. Найдешь подходящий вариант, значит, переедем. Сама заниматься этим не стану. Крайней необходимости не вижу. Да и некогда: работа и сын — это тебе не «Запорожцы» из руин восстанавливать.

Понадеялась, что на этом делу и конец. Знала, что затея непростая, с наскоку не провернешь. Но и тут пронадеялась: получив принципиальное «добро», он полностью погрузился в обменную стихию. Занялся этой материей плотно, концентрированно, как раньше занимался машиной и диссертацией. Концентрировать усилия он умел — этого не отнимешь.

В конце концов, усилия Юрия Андреевича определили их переезд сюда, в Спиридоньевский переулок. Переулок, который перпендикулярно пересекается улицами Алексея Толстого и Малой Бронной и находится почти посередине между кольцом А и кольцом Б, а точнее, между такими их отрезками, как Тверской бульвар и Садово-Кудринская. Квартира однокомнатная, но это горе — никак не беда, комната большущая, всего на пять метров меньше, чем прежние две, да кухня в полтора раза просторнее, да потолки высокие, да ванная, в которой чуть не заплыв можно устраивать. В этом отношении никак нельзя было сказать, что он прошляпил.

За что он боролся, в этом она так и не разобралась. А ведь неглупая женщина («ты же умная баба» — как гласила традиционная заставка к бесконечным, назойливо-откровенным разговорчикам Нели Ольшанской). Наверное, потому и осталось это для нее за семью печатями, что с самого начала, с ходу отмела, объявила за блажь — и все тут. Блажь это и есть, Катя и сейчас в этом не сомневалась, но если речь идет о муже, то не худо бы понять, в чем же она заключается. А почему, спрашивается, она должна это делать?! Они так не договаривались. Они договаривались быть мужем и женой, быть друг для друга только такими, как в день договора, свадьбы, обещанья. Она шла за него замуж, так ведь именно за него, за твердого человека, занимающегося твердыми сплавами. Вот так, Юрий Андреевич. И нечего теперь заниматься маскарадом, самопародией, подлогом. Договор подписан, и основной его пункт — оставаться тем, за кого тебя приняли. При каких заслугах и наградах и внесен в реестр.