Бредовый суп

– Не беспокойтесь, мы доставим вам чемодан в течение двадцати четырех часов в отель.

– В какой отель? – спросил я.

– В каком отеле вы будете жить? – спросила девушка.

– В каком отеле мы будем жить? – спросила я Маринку.

– Я не помню, – сказала Маринка, – все адреса и вообще все – в этом чемодане.

– Мы не знаем, – сказал я девушке. – Мы уезжаем в Голландию.

– В Бельгию, – сказала Маринка.

– В Бельгию, – сказал я.

– В какой город? – спросила девушка.

Маринка напряженно думала.

– Мы не помним, – сказал я.

– В Брюссель, – сказала Маринка.

– В Брюссель, – сказал я, – только мы не помним названия отеля.

– Что же мне делать? – спросила девушка.

Маринка посоветовала нашей девушке попробовать обзвонить все крупные отели Брюсселя, и это сработало. И, наверное, через час мы уже выехали из Парижа.

– Все-таки действительно, – сказал я, – в Европе все немного по-другому.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Маринка. – Тебе дали майонез вместо кетчупа?

– Я имею в виду, что в машине нет кондиционера.

– Но ты же как-то приспособился?

– Да, но когда открываешь окна, становится довольно шумно и очень трудно разговаривать.

– Почему же мы не спросили про кондиционер?

– Мне в голову это не пришло.

– Мне тоже, – сказала Маринка. – Но мне, в общем-то, нормально.

– Мне тоже. Вполне можно и без кондиционера обойтись.

– Я даже не сразу и заметила это.

– Я тоже, – сказал я. – Потому что утром было еще прохладно.

– Да, наверное. Ну ничего, не так уж это страшно.

– Вполне терпимо.

– Да, – сказала Маринка, – мне так и вообще ничего.

– Да, – сказал я. – Но в следующий раз мы такими дураками уже не будем. Правда?

Мы побросали наши вещи в отеле и не стали даже отдыхать. Мы вышли на улицу и пошли просто так, не зная, куда мы идем. Я увидел название “Stock Exchange” на одном из зданий. За ним шли улочки, заставленные столиками. Почти на каждом из них стояли черные котелки, из которых горой топорщились mussels. Мы сели за первый свободный столик и заказали moules au vin blanc. И были просто счастливы, что можем так расслабленно сидеть прямо на улице за столиком, пить бельгийское пиво и есть эти mussels, совершенно, казалось бы, незатейливо приготовленные, но абсолютно не воспроизводимые более нигде.

Уже совсем поздно вечером мы ужинали на улице в каком-то симпатичном кафе. Вокруг столиков играли музыканты. И, конечно, среди них были русские. Один из них очень прилично играл на скрипке.

– Какое у него образование? – спросила Маринка.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Ну, он самоучка?

– Нет, – сказал я, – консерватория.

В сущности, он играл не на скрипке, а на каком-то инструменте, похожем на скрипку. Он легко и непринужденно сыграл “Чардаш” Монти и стал обходить столики, собирая деньги. Ему охотно платили. И давали бы еще больше, если бы он не был таким хмурым. Товарищ скрипача аккомпанировал ему на гитаре и компенсировал его угрюмость постоянной широкой улыбкой на своем простоватом лице.

Скрипач совсем не был расслабленным, как выглядят все музыканты Манхэттена. В его взгляде были усталость и презрение. Он презирал всех нас за нашу праздность. Презирал своего товарища-простака. Презирал себя за то, что должен был играть перед нами. И вообще презирал всех и все на свете.

Скрипач протянул мне свой бубен, и я бросил туда десять франков. Он поблагодарил меня, и наши глаза встретились, как встречаются глаза русских вне России. “Спасибо”, – еще раз, но уже по-русски сказал он. И его взгляд слегка смягчился.

  Г л а в а   10

– За пересказ ”L'Humanite Dimanche” без словаря – два, – сказала заведующая кафедрой. – Нет, не два.

Я поднял глаза.

– Два с минусом, – сказала она.

Я опустил глаза.

– За перевод математического текста без словаря – два. За перевод математического текста со словарем – три с двумя минусами. Какие будут предложения у членов комиссии по поводу средней оценки?

– Может быть, – сказала Ольга Николаевна, – я думаю, может быть, три?

– Да, наверное, три, – сказал кто-то из членов комиссии.

– Три, – сказала завкафедрой. – Вы согласны?

– Да, – сказал я.

Брюссельские вафли

Брюссель–Брюгге , 8 августа 1997 года

С самого утра Маринка стала говорить мне, что в Брюгге мы пойдем в музей Мемлинга. Но я наотрез отказался даже думать об этом.

– Знаешь, – сказал я Маринке, – мне кажется, что желание ходить по музеям – это русская национальная черта. Как ты думаешь?

– Не знаю, – сказала Маринка. – А с чего ты это взял?

– А как же. Русские, когда куда-нибудь приезжают, не могут пропустить ни одну картинную галерею. И добро бы, если только те, которые живопись любят или разбираются в ней. А то ведь все подряд идут.

– Но не только же русские.

– Не только. Но русские – в обязательном порядке. Вот у тебя в группе, когда народ приезжает из отпуска, о чем рассказывает?

– Ни о чем, – сказала Маринка.

– Ну в первые десять минут?

– В первые десять минут о чем-то рассказывают.

– Когда-нибудь кто-нибудь рассказывал о каком-нибудь музее? – спросил я.

– Никогда.

– Вот видишь. У нас тоже.

– Как же ты это объясняешь?

– Говорю тебе – русская национальная черта, – сказал я.

После завтрака мы поехали в Брюгге. Добрались до нашего отеля. И я убедил Маринку в том, что мы хотим просто ничего не делать сегодня.

Мы поехали на море. Там оказалось очень мелко, и нам надо было долго заходить в воду, чтобы поплавать. Мы легли прямо на песок и какое-то время лежали просто так, молча, наслаждаясь нашим бездействием и тишиной.

На ланч мы пошли в кафе, которое расположилось прямо на пляже. И я опять заказал mussels. И мы выпили много “Dubbel Ename”. Пиво было крепкое, но не горькое и очень бархатистое.

После ланча мы стали искать стоянку, где мы оставили нашу машину. И когда мы уже нашли и стоянку, и машину, Маринка сказала, что она устала. Я купил горячие брюссельские вафли с шоколадом, и мы стали смотреть по сторонам в поисках какой-нибудь скамейки. И когда мы не нашли ничего, мы стали есть наши брюссельские вафли, сидя прямо на тротуаре.

Мы вернулись в Брюгге вечером и пошли бродить по его улицам. Все здания были эффектно подсвечены. И Брюгге казался ночью еще красивее, чем днем. Когда мы уже хотели идти в отель, мы встретили Светку с Сережей. И Светка стала нас спрашивать, что мы делали, где успели побывать и каковы наши впечатления.

– Впечатлений очень много, – сказал я, – потому что на каждом шагу наталкиваешься на что-то необычное.

– Например? – сказала Светка.

– Курят много.

– Разве?

– Конечно. Ты обратила внимание, что у них в туалетах между писсуарами пепельницы приделаны?

– Что? – спросила Светка.

И тут Маринка стала на меня жаловаться за то, что я потащил ее вчера в госпиталь.

– А что случилось? – спросила Светка.

– У Илюши палец на ноге припух, – сказала Маринка.

– Только-то?

– Мне захотелось посмотреть, как тут у них медицина работает, – сказал я.

– Что же ты обнаружил?

– Ничего особенного, – сказала Маринка. – Все абсолютно то же самое.

– Ничего? – спросила Светка меня.

– Кое-что все-таки обнаружил.

– Что?

– У госпиталя машину нельзя было оставить, потому что везде были запрещающие знаки. А когда я вошел внутрь и спросил, где стоянка, мне сказали, чтобы я парковался прямо на этих знаках.

– Замечательно, – сказала Светка. – Что-нибудь еще?

– Сестра принесла мне термометр, и, когда она протянула его мне, я, естественно, открыл рот.

– Ну, что дальше?

– Ну и она стала смеяться. Посмеялась и опять протянула его мне.