Прокол (сборник)

Ее звали Мерита — по накладной. Одно из редких имен египтянок, приятно звучащее для атлантских ушей. «Благо, не Хаквикахь, Мукарама или Рамла», я подумал и тут же ухмыльнулся нелепости этой мысли. Печальной ухмылкой.

Ее стан был хрупок как папирусный стебелек. Гладкая, смуглая, глянцевая кожа блистала слюдяными жемчужинками в разломе гранита. Шелковистый висок, верхнюю губу и предплечья покрывали едва заметные черные волоски, не выцветающие ни под каким солнцем — в отличие от рыжеватого пуха атланток. Черные волосы ложились на плечи плавными волнами, не кудрями как у большинства египтянок. Ее грудь, повседневно обнаженная, как подобает египтянке, была огрублена ветром, со следами давних царапин, не нежна и береженна, как белые, не тронутые солнцем и ветром, утаенные от атлантских глаз вожделенные округлости атланток с алыми сосками. Дикая, и тем более вожделенная. Страшаще красивая, еще не зрелая, в бутоне, ввысь упругая словно термитные гнезда, впадину между которыми покрывал черный пушок. А у затемненного подножья кончиков груди прорастали отдельные волосинки подлиннее, что меня чем отталкивало, тем вдвойне притягивало…

По атлантической традиции Мерита не была бы еще взрослой. Хотя нашу традицию тут криво примерять: мы египтян и другие темные средиземноморские племена людьми не считаем. Тем более за последние три поколения — с завета с Кионой.

Но Мериту я воспринимал человеком. Как бы ни противился. И, будь она, вопреки моей кионски-атлантической традиции, человеком, то, видимо, уже женщиной — по своей традиции. Хотя в то же время я не смог ее не воспринять и по-своему: девочкой…

Что может быть опаснее этакого двойного чуда — на тонкой грани между ребенком и женщиной! Я не мог оторвать свой взор, свои мысли, свое… Ничто не мог оторвать.

Я так не хотел. Так сложилось само собой. Я был не в силах повлиять на это.

Я не живу в Атлантиде. Уже седьмой год. Сейчас понимаю, что это было чрезмерным испытанием — жить так долго одному среди кионов. Хотя они и утверждают, что мы люди наравне с ними, я все-таки оказался животным. Или наоборот: нелюдьми оказались они. Кои сами постоянно вступают в противоречия. А атлантам остается лишь молчать. Не говоря уж о нас, дипломатах. И отчего же моему народу негодовать: пока кионы не выбрали нас людьми, не так уж и резко мы отличались от средиземноморских варваров…

Я живу на Кионе. Уже восемьдесят пор.

Киона не на Земле. И не вне Земли. С земной точки зрения Кионы нет нигде. И она везде. Ибо Киона в пространстве точно совпадает с Землей. Только в другой фазе. Земля и Киона пульсируют поочередно, мы занимаем ту же часть общего пространства точно в единый такт, только каждый в своем махе, каждый в своей вселенной. Таких миров якобы бесконечное множество. Мы не пересекаемся, не сталкиваемся, не сливаемся. Мы друг для друга не существуем.

Они нас называют параллельной вселенной. Теперь мы их тоже.

Только я уже путаюсь, кто мы, кто они, какая вселенная моя, какая — параллельная.

Я — посол Атлантиды. Полностью одинок среди кионов. Пятую часть своей жизни.

Они такие же, как мы, только… иные.

Киона такая же, как Земля. Только совсем иная. Величиной с Землю, составом тоже, в точно такой же солнечной системе, все совпадает. Только в другом времени — что нас еще ждет, спустя тысячелетия. Здесь свое солнце, свое небо, своя растительность, свой воздух, запахи, звуки… Все есть — только иное. Но привыкнуть можно.

Лишь животных нет.

И притяжение — тяжелее всего мне приходилось с ним. На Кионе все вдвое легче, чем на Земле. Если точно: пи, деленное на квадратный корень из двух. Это соотношение гравитационных постоянных в нашей и их вселенных.

Физически кионы хилы. На Земле. Здесь они справляются. Только пропорции тела другие: чуть ли не трехаршинные шесты двухпудового веса. На Земле. На Кионе кион не весит и пуда. И поэтому прекрасно справляется со своим телом.

Я киона мог бы за шиворот поднять раз этак с дюжину. Но никогда так не делал бы. Я боюсь. Нам, атлантам, особенно дипломатам, здесь, на Кионе, постоянно следует бдить за тонкой гранью… вернее, за сносом любых границ. Животная сила земных варваров — да, она на Кионе легендарна, мало видана, много слыхана. Но я же человек!

В Атлантиде мне сшили восемь нарядов, невидимо протканных медной проволокой — на все случаи жизни. Весом от одного до шести пудов. Они на мне сидят родной кожей. Все это время я их надеваю — и повседневно, и при физических упражнениях: то гири, то кросс… Именно из-за этого я к концу уже второго срока физически здоров. В отличие от большинства послов, которым приходилось досрочно возвращаться в Атлантиду по физическому состоянию — и на родине их дряхлые плоти крушились выброшенными на берег медузами.

Я уважаю кионов. Как цивилизация, они настолько сильнее нас, что я боюсь — именно так, боюсь — этим хилякам даже показать, насколько я жутко силен.

Они прожили намного дольше нас. На Кионе они единственные живые существа. В смысле, позвоночные. Но когда-то было не так. Давным-давно.

Они нас не искали. Нечаянно нашли. По крайней мере сами так утверждают. А может быть, все-таки искали… Кионы, которые в своей вселенной посреди никого другого были настолько же одиноки, как сейчас среди кионов я. Мериты не искавший. Нечаянно нашедший. Так я сам утверждаю. Однако, может быть, все-таки искал. Хотя, если бы мог жизнь повернуть вспять — даже нашедши не нашел бы. Клянусь!

Только — ничего воротить нельзя…

Варварские поставки я видел редко. Хотя информационная почта с нулевой массой оборачивалась постоянно и Атлантида была на моем 4Д-экране при первом желании, межвселенский перенос вещества являлся твердым орешком даже для кионов: в конце концов, коммерческая нужда в такой технологии появилась только после открытия Земли. Большие поставки с параллельной вселенной прибывали лишь раз в пору. Иногда они касались и меня, так что повидал я и привезенных варваров, но они меня не касались. Я кион, самый что ни на есть настоящий, без притворства. Не скрою, я лучший посол когда-либо, чуть ли не полностью идентифицировавшийся с нашей межвселенской человекостью, и у меня великое будущее.

Мои вещественные посылки в основном просто продовольствие: свежие земные фрукты и овощи, мороженая туша буйвола, свежая печенка бородавочника, замаринованная на немедленное приготовление утка, жареные крысы в томатно-чесночном соусе… Кионы с пониманием относятся к моим странностям в продовольственном вопросе, и я — взаимно: дипломатия без понимания обречена.

И кионы гурманы. У них всякие блюда, ритуалы, пиршества. И у них, как у нас, разные способы приготовления мяса и, естественно, и разновидности самого мяса, но…

Оно выращивается в бидонах на специальных плантациях. Кионы в своем мире единственные. Они умеют всё, могут изготовить всё. Кроме одного — живого существа. Зато мясо без существа — в неограниченном объеме.

С эволюционной точки зрения их плотоядность вторична. Истребив животных, они так никогда и не опустились до каннибализма, как варвары. Это общество являлось вегетарианским тысячи пор. Пока не создало технологию мясопроизводства.

Кионы сдают свои ткани мясодельням. Это не больно, не опасно, за это хорошо платят, и это дополнительный доход кионам с гастрономически благородными генами. На упаковке мяса обычно улыбчивое изображение донора, подтверждающее качество. Мясо — не привычное нам: макаки, кабана, бобра, куропатки, змеи… У них — мясо женщины, мужчины, ребенка… И разные субпродукты из них. И никто не обижен.

С микроскопического образчика мышечной или жировой, кожной или печеночной ткани наращивают тоннами плоть на самые разные кулинарные потребности. Кион может заказать даже собственное мясо: пожалуйста, сколько и когда?