Недостойный

Я кивнул.

— За страдание?

— Нет, нет, не обращайте внимания.

— Расскажи мне.

— Ну, не знаю… Например, всякие неприятности, которые ты преодолеваешь. Любые проблемы, какие бывают у человека. Думаю, я всегда представлял: если ты их вытерпишь, понимаете… Если владеешь собой, не распускаешься, так, наверное, просто проходишь через это, не превращаясь в полную сволочь. И в конце будешь вознагражден.

— Кем?

— Не знаю… Вселенной?

Я кивнул.

— И больше ты этого чувства не испытываешь?

— Нет. Гораздо больше смысла в том, что ты делаешь, что можешь. Я имею в виду, имеешь, что тебе дано, а уж дальше просто надеешься на лучшее. Идея о том, что ты чего-то заслуживаешь, какую-то награду. Не знаю, это просто… Мне что, десять лет? Ну, скажите же, мистер Силвер.

Гилад мне нравился. Он казался очень одиноким ребенком. Редко улыбался, а когда делал это, то улыбка была циничной и сопровождалась глубокомысленным кивком, обычно в ответ на замечание, которое он считал идиотским.

Сердцебиение у меня унялось, перестала подкатывать тошнота, сменившись слабостью и ознобом. Солнце засветило в переднее окно кафе, и в помещении стало светло. Прищурившись, я отвернулся. Был почти полдень. Мы долго сидели там вдвоем, ничего не говоря.

Я вздохнул. И снова у меня появилось чувство, будто мне нужно что-то ему сказать. Но несмотря на его несчастный вид, мне нечего было ему предложить.

В тот вечер я допоздна оставался в «Ла Палетт», сидя в дальнем углу, у окна. Посетителей было немного, всего несколько пар да компания девушек, которые смеялись и пили шампанское. Я заказывал пиво за пивом седобородому официанту, который всегда называл меня mon vieux [21] и жал руку, когда я уходил. Девушки в конце концов встали и ушли, унеся с собой всякую надежду, если таковая еще оставалась в этом вечере.

Я сидел и ждал какого-то события. И затем — невероятным, чудесным образом — оно случилось. Мой телефон содрогнулся, приняв сообщение от Мари: «Я рядом. Мне зайти?»

Я подождал, делая вид, что принимаю решение. И когда решил, что времени прошло достаточно, ответил, расплатился по счету, попрощался и пошел домой.

Она поднялась по лестнице и вошла в квартиру. Длинные черные волосы. Слишком много косметики. Обтягивающая черная футболка. Короткая бледно-зеленая юбка. С трудом удерживаемое равновесие на высоких каблуках.

— Сядь.

Она выдвинула стул и села, положив свою сумочку на стол.

— Кто-нибудь знает, что ты здесь, Мари? Честно.

— Никто.

Она решительно встретилась со мной взглядом, чуть улыбаясь.

Я кивнул. От нее пахло сигаретами и алкоголем. Чем-то сладким. Губы у нее блестели. Представил, как она стоит на лестничной площадке и подмазывает губы блеском. Я смотрел на нее и молчал.

— Вам не холодно? — Она обхватила себя руками и поежилась. Посмотрела на раскрытое окно. — О, отсюда видно Эйфелеву башню. — Мари встала и подошла к окну.

Я повернулся на стуле. Обратно она возвращалась медленно, разглядывая комнату.

— Мне нравится ваша квартира.

— Так зачем ты пришла?

— А зачем вы ответили, чтобы я пришла?

— Мне было любопытно. Зачем же ты пришла? — повторил я вопрос.

Она нервничала. Прошла к длинной кухонной стойке, прислонилась к ней, стоя ко мне спиной.

Ее присутствие успокоило меня. Внезапно я словно пришел в себя. Обрел способность дышать.

— Тебе это нравится, Мари?

— В смысле? — Она повернулась ко мне лицом.

— Демонстрировать свое тело, как это делаешь ты, позволять мне разглядывать тебя.

— Вам нравится мое тело? — Она улыбнулась. — Да.

— А что именно?

Она смотрела прямо на меня — руки раскинуты, пальцами опирается о столешницу, полная грудь. Меня притягивало ее тело, предлагаемое столь недвусмысленно, все целиком. И хотя я знал, что она играет в обольщение, я придумал ее для себя, создал по своему желанию.

— Я расскажу тебе подробно. Ты не против?

Мари вспрыгнула на стойку, уселась, свесив ноги.

— Да, — улыбнулась она.

Я ждал, вглядываясь в ее лицо, отыскивая хоть какие-то признаки страха. Но там читалась одна решимость.

— Мне нравятся очертания твоей груди, нравится твой зад, то, как ты двигаешься, словно направляешься в самое важное для тебя место. Мне нравятся твои волосы. Нравятся твои губы, такие же полные, как твоя грудь. Вот что мне нравится. Во всяком случае, из того, что я видел.

Лицо ее пылало, щеки покраснели сильнее в неярком свете лампы, стоящей на комоде. Пока Мари не ответила, вздернув подбородок, она походила на девочку, которую хвалит гордый родитель. Повернув ко мне лицо, она смотрела умоляюще. Я изо всех сил постарался подавить инстинктивное стремление ответить на ее призыв. Но почувствовал, как исподволь заполняется пустота в моей груди, начинает колотиться сердце, и утратил прежнюю ясность мысли.

— Я… — заговорила она.

— Подожди, — прервал я ее и прошел в ванную комнату.

Я закрыл дверь. Встал над унитазом и вынул свой член, который несколько минут назад начал напрягаться, а теперь лежал вяло в моей руке. Закрыв глаза, пустил струю. Закончив, встал перед раковиной и наклонил зеркало.

Смочил руки в холодной воде и провел ими по шее.

Она все еще сидела на стойке, слегка наклонившись вперед, так что волосы упали ей на лицо. Я прислонился к открытой двери ванной комнаты.

— Вы знаете, зачем я пришла?

Я покачал головой. Она спрыгнула со стойки, и я почувствовал, что ночь движется все медленнее и медленнее, пока не создалось впечатление, что Мари летит: руки помогают ей продвигаться вперед, болтающиеся ноги несут ее ко мне. Я увидел, как ее руки оторвались от стойки, тело выгнулось в воздухе. Она приземлилась, и я снова обрел способность дышать. Мари посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— Вы знаете, зачем я пришла сюда, мистер Силвер? Я пришла с вами трахнуться.

Я засмеялся, но она и глазом не моргнула.

— Да, — произнесла она. — Именно за этим я и пришла.

Я ощутил запах сигарет и сладкий аромат, какой бывает у перезрелых яблок. Я запустил пальцы в ее волосы. Внутри, на затылке, они были мягкие, но по мере продвижения к лицу чувствовалась жесткость спрея для волос. Я шагнул ближе, и мои губы оказались в нескольких сантиметрах от ее губ. Дышала она часто, глаза горели упрямством, как будто она играла роль, в которую не могла до конца вжиться.

И так мы смотрели друг на друга, двое в комнате, в здании, в городе, в мире. Я был достаточно отстранен, чтобы видеть там нас двоих. Я глубоко вздохнул, и затем ее колено оказалось между моих ног, ее руки — обвили мою шею.

Она прижималась так сильно, отчаянно, со стонами, будто у нее что-то болело. Повернулась ко мне спиной. Она ерзала вверх-вниз, гладила меня. Я взял ее грудь в ладонь, целовал в шею. Я обнял Мари, сдерживая силой, пока она не замедлила слегка свои движения.

Она снова развернулась ко мне, прикусила мою губу, провела рукой по застежке джинсов, ощутила мой набухший член и победно улыбнулась. Покрепче ухватив Мари за волосы, я отвел назад ее голову и нежно поцеловал в шею. Она сильно стиснула мой член. Я залез ей под юбку, приспустил трусы и добрался до ее влаги. Стал нежно поглаживать там, легко водил указательным пальцем между губ. Она застонала, но теперь гортанно. Слишком сильно сжала меня. Я убрал ее руку. Мари открыла глаза и посмотрела на меня с испугом.

— Нежно, — прошептал я и засунул два пальца глубоко ей во влагалище.

Она стремительно выдохнула и опять издала тот же резкий стон.

— О Боже, — тихо произнесла Мари и ругнулась.

Я глубже засунул пальцы и прижался ладонью к ее клитору. И держал ее так, почти не двигаясь.

— Я больше не могу, — пробормотала Мари. — Я хочу кончить.

— Сними одежду, — велел я.

Стоя передо мной, она стащила через голову футболку, расстегнула лифчик.