Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

У Бекки было полно хлопот.

По утрам она уходила рано, возвращалась поздно. Куда идет, не говорила. Когда Филипп и Александр спрашивали, где пропадает, она отвечала: «Not your business! Будет что рассказать — расскажу, а покамест не приставайте».

Анни снова взялась за готовку и жаловалась, что у нее болят ноги. Она собиралась на три недели во Францию, повидать семью, и решила заодно сходить к флебологу.

— Такое чувство, что у меня тело меняется, — говорила она, рассматривая свои ноги как что-то отдельное.

— Все мы меняемся, — загадочно отвечал Филипп.

Александр тоже собирался на каникулы. Он ехал на месяц в Португалию с приятелем, у его родителей был дом в Порту. Он раскладывал по полу огромные карты Европы и вычислял, куда они едут, сколько километров, каким маршрутом… Остановимся здесь, и здесь, и здесь… Анни ворчала, что парень еще мал ехать без отца. Филипп возражал, что бояться нечего.

— Пускай привыкает справляться сам. И потом, Анни, он будет не один. Я знаю родителей этого мальчика, вполне приличные люди.

Анни в ответ бубнила: «Знаете, знаете… Видели их от силы пару раз на родительских собраниях, это, что ли, называется кого-то знать? Александр, — прибавляла она, — еще ребенок…»

— Какой он ребенок? Ему скоро шестнадцать!

— В мире сейчас небезопасно…

— Будет вам, Анни, всего бояться!

— Почему вы не едете с ним?

— Потому что, во-первых, меня никто не приглашал. А во-вторых, ему только на пользу пожить месячишко своей жизнью.

— Надеюсь, с ним ничего не стрясется, — с тяжелым вздохом отвечала Анни замогильным голосом.

Ужинали они вчетвером на кухне. Бекка, по своему обыкновению, помалкивала о том, как прошел день. Анни сокрушалась, что пересолила луковый пирог.

Александр спросил, как дела у Дотти. Почему она съехала? Он по ней соскучился…

Филипп объяснил, что Дотти нашла работу. Вот и отлично. «Передай-ка мне хлеба, Алекс».

«Значит, не так уж он и был влюблен, — рассуждал про себя Александр, поглядывая на отца. — Даже грустным не выглядит. Даже, скорее, повеселее, чем раньше. Может, он теперь любит другую? Как я? У меня тоже что ни день — новая любовь. Ну не могу я любить только одну!.. Хотя отец все-таки старше, он-то должен уже знать, чего хочет… Интересно, чего хочешь — это начинаешь четко понимать с возрастом или для этого надо прожить всю жизнь? И как я пойму, что люблю кого-то по-настоящему? Когда Салика спрашивает, люблю ли я ее, надо ли ей соврать? А видно, когда врешь? Похоже на этих, кто торгует старыми машинами, по телевизору?.. Во всяком случае, отец выглядит довольным, а это главное». Дотти в один прекрасный день распрощалась и съехала — с напускной беспечностью, но беззаботность эта была до того деланая, что смотрелась едва ли не похоронно. Дотти подхватила свой цветастый, розовый с сиреневым, чемоданчик и, теребя ручку и ярлыки, промолвила, что желает им всем всего самого доброго… Александр хорошо относился к Дотти. Она научила его играть в нарды и потихоньку наливала ему апельсинового сока с чуточкой водки…

И вдруг как-то вечером Бекка разговорилась.

Она дождалась, пока они с Филиппом останутся в гостиной одни. Высокие окна с видом на парк были широко распахнуты. Ночь была тихая и теплая. Филипп собирался на ужин, но передумал. Ему не хотелось никуда идти.

— Мне надоело ходить в гости. Не тянет к людям. Скажите, доктор Бекка, со мной все в порядке? Того и гляди заделаюсь старым занудой…

Бекка глянула на него лукаво. Ее это вполне устроит. Ее проект почти готов, теперь она может ему рассказать.

— Я нашла. То, что нужно. На северо-востоке Лондона, маленькая церквушка, при ней большое свободное помещение. Пастор готов нам его отдать. Я долго искала… Хотела найти такой район, чтобы в нем имело смысл разместить приют.

— А что вы хотите сделать?

— Приют для одиноких женщин. Из бездомных, им хуже всех. Их избивают, обворовывают, молодых насилуют, старух просто бьют, выбивают зубы… Они не могут за себя постоять… Начнем с пятнадцати коек, если пойдет — расширим. Столовую тоже надо. Горячие обеды и ужины. Только действительно хорошие, вкусные! А не такую прокисшую гадость, как обычно выдают бомжам, в бумажной посуде. Свежие овощи, фрукты, нормальное мясо, не гнилое… Еду будем подавать, а не так, чтобы люди стояли в очереди, как в тюрьме. На столах чтобы белая скатерть. Я уже все продумала. Вы меня слушаете?

— Слушаю, Бекка, — улыбнулся Филипп.

Разгорячившись, Бекка выкладывала ему свой план, как архитектор собора разворачивает чертежи арок, нефов, колонн и стрельчатых сводов.

— Я хочу устроить так, чтобы бездомные женщины чувствовали себя как дома. Да, это должен быть дом. Не такой холодный, безымянный приют, где у человека каждый вечер другая комната, другая постель — нет. И не резервация. Наоборот, надо, чтобы они могли встречаться с другими женщинами, обычными… — тут Бекка запнулась.

— Дальше, дальше, — ободрил Филипп.

— Чтобы они могли общаться между собой. И это будет не просто благотворительность! Мы заведем занятия, уроки рисунка, танцев, гончарного дела, фортепиано, йоги, готовки… Мне вот ведь как помогло — готовить! А за изделия будем награждать. Например, в уплату за обед или ужин будем просить, чтобы они испекли пирог, или связали шарф, или слепили фигурку из глины… Это, конечно, утопия, но я хочу попытаться. Начнем с малого, тогда, если ничего и не выйдет, хоть не так будет обидно.

— А моя какая роль? Кроме как дать вам денег на этот приют?

— Вы будете вести счета и заниматься оргвопросами. Чтобы все эти люди ужились вместе, надо будет очень потрудиться.

— Я все равно работаю по полдня. Могу утром работать, а во второй половине дня помогать вам.

— Кстати, хорошо бы им тоже подыскать работу. Надо помочь им снова стать самостоятельными людьми. Чтобы они умели себя подать, работать — пусть мелкая, какая-никакая, но работенка. Тогда приют для них будет просто промежуточным этапом. Когда поночуешь под дождем и поспишь вполглаза, потому что под боком кто-то дерется или скандалит, рано или поздно разучишься представляться, обращаться к людям… Теряются манеры, словарный запас, чувствуешь себя грязным… Давайте займемся этим вместе! Там для порядка понадобится мужская рука.

— Рукоприкладство?

— Необязательно. Авторитет люди чувствуют и так. Тумаки вам раздавать не придется.

— Мне очень нравится ваш план, Бекка, правда, очень нравится! Когда приступим?

— Ну… Когда будут деньги.

— Вы, надо полагать, уже примерно знаете, сколько хотите?

— Да, мы с пастором Грином уже прикинули бюджет, вот… — Бекка стала показывать цифры: на месяц, полгода, год. — Оптимально, если будем рассчитывать на год.

Филипп внимательно рассматривал цифры. Бекка основательно подготовилась: все ясно, четко, подробно. Она смотрела на него с беспокойством.

— Вы не пойдете на попятный?

— Конечно, нет! — улыбнулся он. — Ни за что!

— Тогда, — прибавила Бекка, — если за лето поработаем, к сентябрю уже все будет готово.

Филипп пригласил домой представителей «Сотбис» и «Кристис». Он предложил им полотно из бабочек Дэмиена Херста, восемьсот тысяч долларов, и канделябр работы Дэвида Хэммонса, миллион триста тысяч. Было решено, что торги возьмет на себя «Сотбис».

Затем Филипп позвонил своему приятелю — лондонскому галеристу по имени Саймон Ли — и продал ему работу Синди Шерман. После этого выписал Бекке чек. Увидев, на какую сумму, та так и села.

— Это слишком много!

— Знаете, если я все правильно понял в вашем плане, вам потребуется много денег. Спальни, ванные комнаты, отопление, кухня… Это все недешево стоит.

— Только чек, пожалуйста, не на мое имя, а на фонд, — попросила она. — Надо придумать название и открыть счет…

Она немного помолчала и воскликнула: