Аргентинское танго

каблучков. Это стук кастаньет. Это стук секунд. Время. Время любви. Время смерти. Время судьбы.

Мария, отогнув шею и наклонив голову, сцепив колесом руки за спиной, отшагивала от бросающегося к ней Ивана, перестукивали ее каблучки. Там, та-та-та-там. Иван настигал ее, как коршун. Властно хватал за плечо. Поворачивал к себе. Миг они глядели друг другу в глаза — две хищных птицы, два зверя, сошедшихся на лесной тропе. Мужчина и женщина — вечные враги. И не победит никто. Если не победит никто — кто-то из двоих должен умереть. Он так любит ее, что убьет ее любовью. А она? Она любит его?

Она молчит. Она отвернула голову. Ее глаза глядят в пол. Потом внезапно вскидываются ресницы, и черные радужки ослепляют, и черные зрачки вонзаются двумя огненными стрелами прямо в сердце. Она молчит о любви. И никому о ней не скажет. Даже ему, кто, раскинув руки, как крылья, налетающим из облаков коршуном нависает над ней.

И маленький барабанчик стучит, выстукивает жесткий, жестокий ритм, неуклонно, механически отбивая смертную чечетку: суждено. Суждено. Суждено.

Они успели подготовить всю сюиту «Латинос» в Праге.

Из Праги в Аргентину они вылетали с уже готовой программой. Так, два-три штриха осталось доделать, не больше. Они тщательно подобрали с Иваном музыку. Аргентинское танго и хабанера шли под запись. Самба, румба и болеро — под живую музыку. Станкевич выписал из Гаваны гитаристку Анну-Лизу Амиго, из Монтевидео — ансамбль «Анды», из Мадрида — гитарное трио «Лас Вегас», и только из Москвы выслал в Буэнос-Айрес одного-единственного исполнителя, зато самого важного: барабанщика. Партию маленького барабанчика в «Болеро» Равеля должен был исполнять в новейшем супершоу Марии и Иоанна «Латинос» не кто иной, как с виду такой же маленький, как сам его барабанчик, плюгавенький, зачуханный, с белесым хохолком жидких волосенок на темени, растерянно, враскосец глядящий, будто бы на него напали из-за угла или он тяпнул двести грамм красного, чуть раскосый, как китайчонок, вечно в мятом и грязненьком пиджачке. — одиозная фигура оркестра Гостелерадио, барабанщик, ударник-профессионал Матвей Петрович Свиблов.
* * *

Когда там, в вышине, на высоте одиннадцать тысяч метров, они болтались в самолете, забрасывавшем их в Буэнос-Айрес, Мария подумала: да, они две птицы, две перелетные птицы, а Ким — охотник. Он прицелится метко… и выстрелит — в кого?..

Ей сильно хотелось спать. Она дремала, склонив голову на плечо Ивана. Их руки соприкасались на подлокотнике самолетного кресла. Их пальцы… Их пальцы сплетались… Скоро на их безымянных пальцах будут гореть золотые кольца…

Аэропорт в Буэнос-Айресе был похож на все остальные аэропорты мира. Гул самолетов, толчея у стоек и касс. Она вздрогнула, вспомнив аэропорт в Монреале. Что было тогда в том свертке? Она не узнает этого уже никогда. А что, если никогда больше не возвращаться в Москву? К Станкевичу? На свою Якиманку? К щедрой на крики «браво!» московской публике? В лапы к Аркадию Бееру? Что, если Москва — уже прожитая