Из чего созданы сны

— Выходите! — крикнул Сиверс.

Никакого ответа.

— Немедленно выходите или мы двинемся к вам!

Никакого ответа.

— Ну, погодите! — Прижавшись к причальной стенке, нащупывая ногой ступени, он шагнул вниз к понтону. Он схватился за свою куртку, и сразу вслед за этим загорелся яркий фонарик. Я двинулся за Сиверсом и за второй опорой понтона, на распорке над водой увидел лежащего вниз лицом, с широко раскинутыми руками человека… нашего беглеца.

Лютьенс задержал толпу, устремившуюся вниз. Люди остановились: запыхавшиеся, вооруженные, без оружия, полицейские и гражданские, немцы и иностранцы.

— Помедленнее. Так дело не пойдет…

Я сидел на каменной ступени и смотрел, как комиссар наклонился над неподвижным телом. Луч фонарика скользнул по моторной лодке, накрепко привязанной к третьей опоре.

— Лодка! Он приплыл сюда на моторной лодке и так же собирался удрать! — еле выдохнул Лютьенс.

— Фройляйн Скиннер! Господин Мырный! — раздался в тишине голос комиссара. — Спуститесь-ка сюда!

Лютьенс пропустил обоих.

Они пролезли по сходням под понтонный мост к Сиверсу. Я беспрепятственно последовал за ними.

Светлое пальто человека быстро окрашивалось в красный цвет. Из того места на спине, где было сердце, вытекала кровь.

Мы трое, Тамара, Мырный и я, подошли теперь совсем близко. Под нами бурлила вода и лизала наши башмаки. Сходни были скользкими. Я держался за поперечину.

— Ну, — произнес склонившийся над трупом Сиверс, — покажи нам свое личико!

Он осторожно перевернул тело на спину.

Я смотрел в лицо слуги Олафа Нотунга.

18

В семь пятнадцать на следующее утро я прибыл на Центральный вокзал Бремена. Пастор Демель ожидал меня на перроне. Мы пожали друг другу руки и молча проследовали к «фольксвагену». Демель выглядел бледным после бессонной ночи и совершенно измотанным. По дороге, в машине он еще долго молчал.

Его звонок застал меня в три ночи на Давидсвахе. Это Хэм посоветовал ему попробовать разыскать меня там, когда он позвонил к нему. Демель был сильно взволнован и просил меня непременно приехать первым поездом в Бремен, что я и сделал, сам крайне потрясенный тем, что он рассказал мне по телефону…

Мы выехали на автобан. Здесь по обочинам лежал свежевыпавший снег. День был пасмурным, низко висели облака.

— Вы, наверное, захотите узнать, как все произошло.

— Разумеется, — сказал я.

— Я могу вам все рассказать достаточно полно и в хронологическом порядке — после всех показаний свидетелей, которых мы опросили за это время… Итак, по порядку. Вчера вечером в половине десятого фройляйн Луиза, в пальто и шляпке, появилась у домика охраны при въезде в больницу Людвига…

Привратнику, как я узнал дальше, который, как и весь персонал больницы, хорошо знал фройляйн Луизу, бросилось в глаза, что она просто сияла, счастливая, как никогда. Казалось, что она никуда не спешила.

— Мне снова надо выйти, — сказала фройляйн. — Господин профессор попросил меня. Он ведь часто не может заснуть, и тогда курит, а сегодня у него кончились его любимые сигареты. Выйду, куплю ему пару пачек.

— Хорошо, фройляйн Луиза.

— А как себя чувствует ваша Элизабет? Со свинкой шутки плохи!

— Уже лучше, фройляйн Луиза. Доктор говорит, скоро она совсем поправится.

— Я очень рада. Знаете, у меня как-то был ребенок…

И фройляйн Луиза рассказала историю с осложнениями после свинки, а потом еще поболтала с привратником о двух других его детях. В конце концов она заторопилась и вышла на темную улицу. В это время шел сильный снег…

Когда через полчаса фройляйн все еще не вернулась, привратник позвонил в частное отделение и сообщил о происшедшем ночной сестре. Та разбудила дежурного врача. Чисто случайно им оказался длинноволосый доктор Гермела. Тот по телефону попробовал наехать на привратника, мол чего это ему взбрело в голову выпускать фройляйн из больницы в такое позднее время.

— Прошу прощения, господин доктор, — ответил привратник с подчеркнутой вежливостью, — но я подумал, что если у нас сейчас идет демократизация психиатрии и уже вводится парламент пациентов, то это будет совершенно в вашем духе…

Таким высказыванием привратник хотел показать этому доктору Гермеле, которого он терпеть не мог, как и всю его тщеславную банду молодых революционных врачей, во что он его на самом деле ставит. Позже, ночью, когда на ноги была поднята вся клиника, он, конечно, получил строгий выговор.

Сначала Гермела побежал в комнату фройляйн Луизы и обнаружил, что она забрала с собой шарф, перчатки, шляпку, пальто и все сэкономленные деньги — подношения дочери профессора Леглунда. В надежде узнать что-нибудь от Леглунда, Гермела бросился к нему. Старый профессор еще не спал.

— Фройляйн Луиза? — удивился он. — Что значит, где она? Она же умерла двенадцать лет назад…

Теперь Гермела уже по-настоящему струхнул. Он поднял тревогу.

А в это время фройляйн Луиза уже ехала в такси по ночному автобану. Она выбрала одну из машин, которые парковались недалеко от больницы в ожидании клиентов. Таксист, вернувшийся из этой поездки на то же место у клиники, услышал от привратника о том, что произошло, и сообщил о своей встрече с фройляйн.

— Она была очень любезна, — рассказал он доктору Вольфгангу Эркнеру, который теперь руководил поисками фройляйн Луизы. — Только я подумал, что она из какой-то секты.

— Почему это?

— Потому что…

— …так что, знаете ли, человеку в вашем возрасте должно быть стыдно! — сказала фройляйн через несколько минут поездки.

Она сидела рядом с шофером. И с укором показала на раскрытый номер «Плейбоя», лежащий между ними. Очень неудачно раскрытый.

— Перестаньте грешить, — говорила фройляйн. — Вот только когда вы окажетесь в другом мире, тогда вы и почувствуете, какой ерундой занимались здесь. Было бы лучше, если бы вы уже сейчас готовились к тому миру…

«Правда, очень милая фройляйн, только уж очень религиозная», — скажет шофер позже.

Снегопад внезапно прекратился, покров облаков разорвался, и засветила луна.

— Побыстрее, — попросила фройляйн шофера. — Вы можете побыстрее?

— Как пожелаете.

— Я, понимаете ли, очень спешу.

— Спешите? А почему?

— Ах, видите ли, возможно у меня только один этот вечер! Меня уже давно зовут мои друзья. Беспрерывно! Мне надо к ним! Я должна к ним прийти! Как можно скорее! Тогда наступит развязка одного важного дела.

— У вас друзья в Нойроде? — спросил шофер, потому что Нойроде фройляйн назвала как конечный пункт.

— Да. Хорошие друзья. Самые лучшие. И они ждут меня. Мне надо поторопиться. Вы можете еще быстрее, пожалуйста!

— Ради Бога, — ответил шофер.

Но на разбитой дороге ехать так же быстро было уже нельзя. Перед восточным въездом в Нойроде фройляйн попросила остановить.

— Но мы еще не доехали до Нойроде!

— Знаю. Но… но я хочу немножко пройтись пешком. Подышать воздухом, — ответила фройляйн. — Сколько с меня?

Шофер назвал сумму. Фройляйн расплатилась, причем деньги вынимала из бумажного мешочка — это еще бросилось шоферу в глаза. Она дала ему пять марок на чай.

— Благодарю вас, — сказал таксист. — И всего вам доброго!

— Вам также! — радостно ответила фройляйн Луиза, выходя из машины на свежевыпавший снег. — И вам, мой дорогой! И кончайте с вашими глупыми грехами, хорошо?!

Таксист рассмеялся, доехал до того места, где можно было развернуться, а на обратном пути уже не видел фройляйн Луизу, да он ее и не высматривал.

Сообщение шофера доктор Эркнер получил в двадцать три сорок пять. Он тут же позвонил в лагерь «Нойроде». По ночам телефон подключали к спальне директора лагеря доктора Хорста Шаля — коммутатор не работал.

Услышав вопрос, а потом и рассказ Эркнера, доктор Шаль выскочил из постели. Он разбудил лагерного врача доктора Шимана, шофера Кушке и пастора Демеля. Вместе они помчались по лагерю, опросили старого охранника, дежурившего у ворот, уже без надежды заглянули в кабинет фройляйн Луизы, а потом начали громко звать ее.