Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства

А кем, при внимательном психологическом взгляде, оказываются воспетые предводители напавших на Трою ахейцев — братья Менелай и Агамемнон? Так ли уж воплощениями святой мести, как то они сами о себе сообщают в «Троянском цикле»? В «Антигоне» единственного в своём роде Еврипида (однако не неугодника, а всего лишь оригинала) устами стоящего на пороге смерти старца Пелея без обиняков говорится, что вожди похода против Илиона — нравственные уроды. С Менелаем всё понятно: он возвратил себе женщину-вождицу, которая осквернила их супружеское ложе, забравшись под другого мужчину (мужчины на женщин, которым они безразличны, не покушаются, тем более что жена Менелая — вождь) — то, что возвращение подобного «материала» — мерзость и вернейший признак внутренней дегенеративности, говорится не только в Библии (Втор. 24:4), но и в других книгах мудрости. И это понятно: всё, что не половинка, в конечном счёте — мерзость).

Агамемнон в делах супружества в точности такой же, как и его брат Менелай, опять грязь того же рода, отличился только тем, что по возвращении с развалин Трои Агамемнон был зарезан своей женой Клитемнестрой при деятельном участии Эгисфа, её давнего любовника. Тождественность вкусов братьев Менелая и Агамемнона говорит о том, что и мать у них была такой же шлюхой, как и их жёны, а отец — таким же нравственным уродом. Дегенеративность братьев и определила их вождистско-царственное положение и преданность им толпы вплоть до мучительной смерти вдали от отечества.

Подобное — к подобному. Ещё один вождь, царь острова Итаки Одиссей был того же роду-племени, что и основные вожди бойни. Приведя всех своих спутников к мучительной смерти — в корчах на вертеле или на унавоженном полу свинарника (они, видимо, не раз пожалели, что не были умерщвлены под стенами Трои), — Одиссей вернулся домой и застал двусмысленную картину: десятки женихов проедали и пропивали его имущество. Женихи навозными мухами слетаются отнюдь не на розы, мужчины вообще не идут к тем, кто их не подманивает, жена Одиссея Пенелопа явно ублажала себя тантрическим «сексом» с ними как группой (истинная царица, Уна из того же рода!). Одиссею бы дать ей пинка под зад, но он уподобился Менелаю с Агамемноном и со своей «Еленой» продолжил поклонение скверне*.

* А Пенелопа на «бульваре» (многотысячелетнем!) считается образцом верной жены — потому, дескать, что «явной» (для «бульвара») измены не было! (Примеч. ред.)

Итак, все высокопоставленные ахейцы были правоверными (истинными верующими, православными) Афродиты, они сучили ногами рядом со многими юбками и, верно, обиделись бы, если бы им сообщили, что они застряли на самом примитивном уровне взаимоотношений с противоположным полом — анально-накопительском (в верной классификации Фрейда). О возможности более высокого уровня они не знали, да и не хотели знать, — как не знали и не хотели знать и присоединившиеся к этим царям-уродам гипнабельные исполнители со всей погрязшей в гомосексуализме (эвфемизм: бисексуализме) Эллады.

И во всём остальном в стане осаждавших царил точно такой же мрак.

Не только наши современники, но и авторы-толпари давно ушедших веков расставляли акценты, чт`о есть белое, а чт`о — чёрное, таким образом, что в мантисе Кассандре толпа видела богопротивницу, а в шлюхе Елене, явной чемпионке по некрофилии (влюблены были поголовно все мужчины, женщины вокруг неё тоже пресмыкались), которая была поводом ко множеству мерзостей с той и другой стороны городских стен Трои, видела воплощение богопослушания.

Контуры же смыслов неугоднического Протопроизведения — а оно называлось «Предсказание», не знаю только, сохранилось ли его название в письменных источниках или нет — можно восстановить и чисто логическим путём. Для этого достаточно удалить все возвеличивающие или уничижительные определения действующих лиц (перестать называть мерзости Менелая «подвигами» и т. п.), также удалить все суверенитизматические объяснения-мотивировки (рационализации) их поступков, а основываться исключительно на анализе сюжетных противостояний и отождествлений — все сюжетные повороты толпарям искажать было не с руки: исчезло бы дуновение гениальности произведения. После же завершения очищения от скверн «бульвара» вывод о том, что в действительности есть тёмное, а что светлое, основывать на Евангельской нравственной системе.

Итак, кто кому противостоит в «Предсказании»? Антагонистически?

Так ли уж цари ахейцев — царю Трои?

Троянский царь Приам — в нравственном и, соответственно, мировоззренческом отношениях, естественно, не лучше, чем уроды-«ахейцы»: он приказал ввезти в пределы Трои деревянного коня, и тем обрёк бездумно преданных ему исполнителей на гибель или порабощение. Один из его сыновей Гелен, плоть от плоти папаши, позволив захватить себя в плен, начинает прислуживать захватчикам и чувствует себя там явно как среди своих. Складывается впечатление, что царь Приам той же масти, что и цари-агрессоры.

Может, и жена Приама на самом деле такая же, как и жёны этих уродов?

Жена Приама Гекуба в буквальном прелюбодеянии авторами «Троянского цикла» показана не была, однако её потаённые вкусы раскрываются в её благоволении к хамским поступкам сына — Парис поклонился Афродите, он одобрил выбранную ему Афродитой Елену, её при живом муже не постыдился привезти в стены Трои. Гекуба этих поступков сына не осудила, хотя они привели к гибели и самого Париса, и других её детей, и даже внуков. Она, окружённая гадателями и прорицателями, не могла не знать последствий некрофилических поступков своего сына, но хотела ему «счастья», в том смысле, в котором она его жаждала сама.

Но это было в начале осады.

Может, от горестей Приам с супругой поумнели, как это случается с неугодниками?

Спустя десять лет приамисты, читай — Гекуба, ввезли в город символ страсти, который посвящали только Приапу, «господу» лупанариев. Только одержимый Афродитой идиот мог так разоблачить себя и в последний день существования Трои.

Таким образом, хотя со времени начала совокуплений Париса с королевой красоты Еленой прошло десять лет, иерархи в Трое не поумнели ни на йоту. Эта мертвенная неизменность указывает на их полное разобщение с Истиной.

Словом, субиерархии по обеим сторонам стен Трои доказали свою духовную идентичность. И не только духовную, но и психологическую: они входили в одну иерархию преданных Афродите.

Афродитиане — один лагерь, частью вне Трои, частью внутри.

Они противостояли другому лагерю, тем, кто возлюбил Истину. Эти были не в Трое, а в Илионе.

Авторы «Троянского цикла» упоминают лишь двоих илионцев: жреца Аполлона копьеносца Лаокоона и мантиса деву Кассандру.

Лаокоон мелькнул — и нет его, образ Кассандры столь же лаконичен — оба они авторам «Троянского цикла» мало интересны, чужие.

В веках образ Кассандры менялся: если у Еврипида она психически здорова, во всяком случае, в большей степени, чем не понимающая её толпа, то, спустя несколько столетий, у того же властительного Сенеки, воспитателя Нерона и премьера, упорно пытавшегося «закосить» под философа, Кассандра уже исступлённая менада. Аналогично Сенека оговаривал и Пифий, жриц Аполлона в Дельфах.

То, что Пифии были исступлёнными, надышавшимися неких испарений истеричками, в наше время знают все, прошедшие через мельницу обязательного образования, — эту чушь активно внушают во всех учебных заведениях с соответствующими дисциплинами. Но психическое нездоровье Пифий — абсолютное враньё. Прошло уже больше столетия (!), как завершены раскопки на месте храма в Дельфах — среди камней сохранившегося основания не было обнаружено не только испарений, но даже и следов расщелины. И вообще, храм стоял на скальном выступе из такой геологической породы, в которой расщелин не бывает. Не бы-ва-ет!

Потрясённые археологи, до тех пор подобно прочим веровавшие в исступлённость Пифий, обратились к античным первоисточникам — и тут выяснилось, что об исступлённости и расщелине пишут только бульварные авторы, не имеющие никакого отношения к Дельфам. А вот те, которые отношение имели, скажем, Плутарх, который был жрецом Дельфийского храма, всегда писали в том смысле, что Пифия — разумная, особо одарённая женщина, никогда ни в какие болезненные исступления не впадающая.