Поперека

10.

Он еще спал, когда зазвонил телефон – не слишком ли рано, в половине восьмого? Да и воскресенье, черт побери. Воскресать, подниматься с каменного дна сизого океана еще нет сил – за вчерашний день устал, и опять-таки все эти мерзости ожидают...

Ни свет, ни заря – наверное, неугомонная Люся...

Телефон умолк и снова зазвонил. Это уже серьезнее. Не Наталья ли? А может быть, пресса? Если Галка Харцевич уже успела растрепаться по городу о великой провокации Попереки...

– Слушаю.

– Я из телефон-автомата, – послышалось из трубки. – Ты у себя?

Голос женский, приглушенный. Кто же это?!

– Да я, я... – наконец, узнаваемо замурлыкала Соня. Софья Пантелеевна Кумкина-Поперека-Кошкина... и как ее теперь... Копалова. Странно, что ей надо. – Ты один?

Надо было ответить “нет”. Но что-то остановило. Может быть, у Тумбочки со Сластями есть любопытная информация.

– Я сейчас подъеду...

Прибраться в квартире? Нет. Она из мира чиновников, долго тут не задержится. Коммунисты клинья бьют? Велели передать, что публикация не по их вине? И теперь предложат свою крышу?

Но одеться-то надо. Не в трусах же встречать женщину, если даже она твоя первая жена.

Натянув брюки и накинув рубашку, еще босой, он отпер дверь – так быстро явилась Соня. Видимо, звонила из телефон-автоматной будки внизу, возле гастронома.

– Пливет... – слегка шаловливо прошептала Соня, все еще играя в маленькую девочку. – Не ждал?

Ах, Тумбочка со Сластями Внутри. Всему свое время. Наше с тобой времечко ушло, улетело через форточки и коридоры общаги, где царствовали запахи жареной картошки и дешевых одеколонов. Ах, ты и сейчас пахнешь сладкими духами... но не чрезмерно ли?

Она подставила губки дудочкой – все как бы играя, как бы сюда забежала просто так, пару слов сказать по старой дружбе. Но столь рано просто так в гости дамы к одинокому мужчине не приходят. Да и под плащиком с меховым подкладом у нее белая блузка, через которую всякие прелести просвечивают.

Оглянулась, потом очень серьезно, исподлобья посмотрела на Попереку:

– Ты, конечно, удивлен. Да, я многим рискую, придя к тебе... но мой муж сейчас, несмотря на воскресный день, на планерке... а я как бы поехала в юротдел завода... я же консультант на алюминиевом... Но я не побоялась, пришла сказать тебе, чтобы ты поостерегся, не делал в эти дни резких движений. Как бы презрительно восприми удар. Люди уважают силу.

– Резкие движения я только с тобой иногда в постели себе позволял... – хмыкнул Поперека, наливаясь веселой злостью и желанием выпнуть ее под жопку. – Что еще, мадам Коллонтай? Вы с этим явились?

Она обиделась. Она, видимо, прежде чем прийти, серьезно подумала. У нее и любимое выражение было всегда: мне надо подумать... Так вот, подумав и придя, она, кажется, недоумевала, почему же Поперека не радуется ее приходу, не благодарит, на коленях не стоит?

– Странно, – только и пробормотала Соня. – Очень даже странно с твоей стороны. Я для тебя теперь совсем чужая?

“А кто же ты”, – хотел резануть Петр Платонович, и вдруг ему стало неловко. Он никогда женщинам не мстил, с женщинами не позволял себе быть хамом.

Только раз ее обидел при людях, когда в университете на вечере бальных танцев (ах, эти танцы! Не уходят из памяти, почти как первый лазер!) он, Поперека, стройный, верткий, как юла, отплясывал под аплодисменты с одной девицей с физмата и получил специальный приз – магнитофон, по тем временам гигантский приз, который он тут же отдал партнерше... а они с Соней были уже муж-жена. И вот она, низенькая, косолапая, подрулила к своему любимому:

– Станцуй и со мной... – он смутился. Это было бы ужасно смешно. Impossible. И он, оскалясь, буркнул. – Дома, дома, в темноте... чтобы никто не видел...

А ей так хотелось пройтись с ним перед всеми по паркету актового зала. Смертельно обиделась, насупилась, как карась.

Точно, как сегодня. И Поперека, пожалев ее, что ли, не долго думая, обхватил пышную, жаркую, и понес к постели – она же для этого пришла? Впрочем, она не сопротивлялась... только когда уже были нагие, вместе, замурлыкала, как в девичестве.

– Зачем ты меня бросил? Я бы тебе помогала... я этих людей хорошо знаю, я бы советы давала...

Как ей объяснить, что ЭТИХ ЛЮДЕЙ она узнала уже позже. И кажется, сообразив это, принялась шептать ему в волосатую грудь:

– Но я тебе буду, буду помогать... ты такой горячий... неосторожный... Мы ведь оба с тобой патриоты? Ведь ты патриот? Ты как Гарибальди...

– Гори-балда?

– Перестань паясничать!

– Это вы паясничаете над паюсной икрой... ладно, прости...

...Когда она ушла, Петр Платонович, морщась, открыл окно нараспашку – чтобы выветрился запах ее дурманных духов.

Телефон долго молчал. Но вечером, когда по телевизору показали документальные кадры, снятые вчера на секретной территории Рабиным, грянули звонки. И Поперека с мстительной усмешкой, почти равнодушно поднимал трубку.

– Да-с?

Были люди, которые его упрекали за эту детскую опасную шалость. Были те, кто хохоча, кричали: молодец! Люся восторженно визжала в трубку, декламируя сочиненные ею стишки:

– В вашу атомную ГЭС Поперека наш залез!

Сын позвонил:

– Ты, папа, глупый. Ты никогда и депутатом не будешь. – Но не верит Петр Платонович, что сын говорит это всерьез – насчет глупости. Сложный мальчик. Может быть, даже восхищается.