Приключения бывшего мичмана(СИ)

Для понимания сути дела слегка углублюсь в историю вопроса.

Примерно года три тому назад Геннадий Александрович, уроженец и гражданин России, объявился в Минске на день Военно — Морского флота и тогда впервые после долгого перерыва встретился с Василием Юрьевичем. С тех пор два закадычных друга довольно регулярно видятся, а еще чаще созваниваются. Однако Алеся Геннадьевна, супруга Геннадия Александровича, недовольная тем, что в этом мужском коллективе ей не нашлось места, решила изменить это положение вещей и повлиять на ситуацию чисто по–женски. С учетом того что Василий Юрьевич живет один, она предложила проводить встречи да посиделки на своей территории. Однажды Василий Юрьевич отважился и навестил друга в его семейном доме. И остался жив–невредим. Однако это было давно. Зато после этого Геннадий Александрович побывал у него с ответным визитом бог знает сколько раз. Короче, как ни крути, а предложение по всем статьям было своевременное и дельное.

Пригласив Василия Юрьевича, Геннадий Александрович позвонил Алексею Михайловичу.

— Что ты делаешь в следующее воскресенье, ничем не занят?

— В общем–то, ничем.

— Это хорошо. Я приглашаю тебя в гости. Будет Василий Юрьевич, я и моя супруга. Посидим, пообщаемся. Приносить ничего не надо, у нас все есть.

— Спасибо, постараюсь быть.

Алексей Михайлович когда–то тоже имел отношение к флоту — служил мичманом на атомных подводных лодках. Кроме того, он являлся соседом и близким товарищем Василия Юрьевича. Поэтому, получив приглашение, тут же отзвонился ему, и они сговорились, где и когда встретиться, чтобы вместе проследовать к месту сбора за столом.

Через пару–тройку дней наступило воскресенье, когда надо было отправляться в гости. Встретившись в условленном месте, оба приглашенные к бутылке шампанского докупили цветов и торжественно двинулись по указанному адресу.

Геннадий Александрович, внимательнейший человек, встретил их на транспортной остановке около своего дома и со всем возможным радушием препроводил на шестой этаж одного из «столбиков» по улице Сурганова. Вошли в квартиру. Тут уж они, как положено, обнялись и троекратно облобызались с хозяином, вымыли руки, осмотрели жилище.

Тем временем хозяйка накрыла стол, пригласила мужниных соратников пробовать приготовленные ею блюда. Сели, посидели, пообщались. Незаметно она ушла смотреть телевизор, а хозяин так много говорил о юности, море, своих экипажах и походах с ними, о всякой несправедливости, в том числе и со стороны любимого ими моря, что гости прониклись тем настроением. Забурлила в их жилах кровь прежними турбулентными потоками, разыгралось воображение, и они все втроем показались себе сильными, способными еще совершать подвиги.

— Эх, жаль, что молодые наступают нам на пятки, — возмущался Геннадий Александрович. — Вот и списали нас. А то бы мы еще… — он потряс в воздухе сжатым до побеления костяшек кулаком: — Мы бы не позволили такого… Что же это, а?

Под теплые, такие волнующие воспоминания гости откушали разных вкусностей, водочки. И даже всамделишной текилы попробовали.

Вели себя, в общем–то, культурно — знали меру и ушли вовремя. Даже почти помнили, как выходили из дому, как в препровождении хозяина садились в троллейбус и даже как ехали.

А дальше… с сожалением поняли, что меру за столом они знали ту, молодую… захватившую их из прошлого, опрометчиво позвавшую… А возраст не учли. Как заехали в тупик троллейбусного маршрута, уже не помнили. И последующие события их память тоже хранила как поврежденная кинопленка старую запись: вроде помощник оператора заботливо склеил ее, хоть и был бухой, а всего материала нет. Что из этого получилось судить читателям.

Смутно, словно это было не с ним, словно увидел он это на той самой склеенной кинопленке, Алексей Михайлович помнил, что схватился с высоким парнем лет тридцати. А по какой причине, зачем? Помнил, как работал руками и ногами, повалил на землю и мутузил кулаками по лицу. После того как их растащили и дали парню уйти, он видел, как тот долго сидел на скамейке и пытался сообразить, что с ним произошло. А сам он, победитель хренов, плакал от беспомощности, что опустился до избиения, что не урезонил забияку одним приемчиком, которого тому хватило бы на всю жизнь. Кабы ж не мысль о старости… страшащая, что тебе сейчас молодые накостыляют, и будешь ты валяться тут, в забытом тупике, не один час.

После драки друзья долго не могли уйти с того пятака, словно был он заколдованный, как леса в русских сказках, которые не выпускали за свои пределы заблудившихся путников. Не менее двух раз пытались они войти в троллейбус, чтобы ехать дальше, однако исходящий оттуда поток пассажиров более чем красноречиво свидетельствовал, что это конечная остановка. И каждый раз они вынуждены были с великим разочарованием выдворять себя из салона, плюясь и чертыхаясь.

Долго еще, находясь в ступоре, они топтались там да куролесили, скорее проветривая свои хмельные головы, чем пытаясь включить их в работу и с их помощью изобрести метод быстрейшего перемещения домой. Василия Юрьевича совсем развезло, и бодрость духа, молодой задор покинули его с позорной торопливостью. Он превратился в обычного противного старика, требовал от Алексея Михайловича остановить такси. Тот выходил на дорогу и махал руками, однако ни одна своло… простите, машина даже не притормозила. Видно, водители опасались вида очень воинственных и раскованных мореманов, которым по колено были уже не только моря, но и океаны, и не рисковали останавливаться. Василий Юрьевич, вконец обессилевший от драки, в которой участвовал лишь как активный болельщик, продолжал капризничать:

— Лёха, останови машину… — Затем переходил от просьб к шантажу: — Я сейчас лягу на дорогу, пусть меня милиция заберет и отвезет куда надо — домой.

За время пребывания в тупике Василий Юрьевич сделал несколько звонков любимой женщине, чтобы пожаловаться. И та готова была на крыльях любви прилететь, примчаться ему на выручку. Если б только она знала адрес, ну хоть приблизительно.

Потом Алексей Михайлович прозрел, что тем же самым троллейбусом можно уехать в обратном направлении, но для этого надо перейти улицу. Он принялся подталкивать сопротивляющегося любому движению Василия Юрьевича к нужной остановке, чтобы по–людски совершить посадку и оттуда добраться до своей Серебрянки. В конце концов, так и поступили. Правда, сколько на это потребовалось времени, оба путника умалчивали, так как и этого не помнили.

Спустя время Василий Юрьевич, обращаясь к Алексею Михайловичу, вспоминал:

— Ты наглый, а тот еще наглей. И ведь он первый начал, сказал тебе что–то очень обидное. Целых три минуты донимал и, главное, — угрожал. И ты эти целых три минуты терпел унизительные для моряка оскорбления. Он на полторы головы выше тебя, я думал, он тебя размажет. Но ты как злобный хорек подпрыгивал и бил его прямо по морде. А потом я оттянул тебя от него — забоялся, что ты его убьешь. У меня потом тоже кулак болел.

— Юрьевич, так, может, это ты меня отделал? Может, не парень?

— Да ты что, Алексей Михайлович, сбрендил что ли? Не бил я тебя. Я потом, когда пришел домой, увидел на рубашке кровь и быстренько сунул ее в стирку.

— А лично у тебя было что–то разбито в кровь?

— Нет, не было.

— У меня тоже не было, значит, это ты кровь пустил встретившемуся драчуну.

— Да не бил я никого!

— А отчего тогда кулак болит?

— Не знаю, но я никого не бил.

Алексею Михайловичу так и не удалось переложить часть своей вины или подвига на Василия Юрьевича.

Если подвести итог культпохода в гости к товарищу адмиралу, то со стороны мореманов имеют место быть следующие трофеи.

На двоих: в общем–то, положительный отзыв Алеси Геннадьевны, переданный через Геннадия Александровича: «Мне твои гости понравились».

У Василия Юрьевича: испорченная рубашка и больной кулак.

У Алексея Михайловича: ссадина на колене и голеностопе, синяк размером с кулак на бицепсе и перелом какой–то там кости ладони правой руки.