Лавина

— А в чем дело?

— Понятия не имею. Он сказал, что завтра я все узнаю.

Четверо одетых в темные костюмы мужчин сидели напротив меня, тесно прижавшись друг к другу, хотя многосекционный диван был достаточно длинным и занимал всю стену огромной комнаты.

Саша сдержанно и официально поздоровался со мной, подвел к креслу, а потом сам сел на диван рядом с четырьмя мужчинами. Из соседней комнаты вышел Ларс. Он тоже официально, как с чужим, поздоровался со мной и уселся в кресло.

Четверо господ сурово и испытующе уставились на меня, как будто здесь предстояло обсудить и решить что-то такое, что касалось меня лично. Единственный, кого я, войдя, сразу же узнал, был доверенный Гебхардт, но и он держался отчужденно. Все господа проявляли холодную сдержанность, словно я был здесь хотя и нежелателен, но необходим, они оценивающе разглядывали меня, будто выясняли мою пригодность для какого-то определенного дела. Я все время интуитивно хватался за грудь, как бы намереваясь поддержать фотокамеру, но ее со мной не было.

Один седовласый господин, похожий на бывшего тренера национальной футбольной команды, взял с массивной яйцевидной столешницы из оникса лежавший на ней скоросшиватель и гнусавым голосом произнес:

— Наш долг, господин Вольф, проинформировать вас, что мы располагаем письмом, которое касается и вас. Это письмо покойного Бёмера своей жене, которое, к сожалению, слишком поздно было вскрыто.

Он снял очки и посмотрел на меня.

— Позвольте сперва выяснить, кто такие «мы»? — сердито спросил я. — Мне кажется, будто я предстал перед трибуналом. Господин Саша Бёмер просил меня явиться, я приехал сюда, даже не зная зачем. Если уж вы не хотите быть вежливыми, то объясните хотя бы, в чем дело. Пока еще я с вами не знаком.

Саша смущенно поднялся.

— Вы должны нас извинить, господин Вольф, суматоха последних недель всех немного сбила с толку. Это доктор Паульс, многолетний консультант нашего отца по экономическим вопросам, — и он показал на мужчину, похожего на тренера. — Это господин Гебхардт, прокурист нашей фирмы, это господин Вольфарт, адвокат и нотариус отца.

— А какое отношение имею я к этому сиятельному обществу? — спросил я. — Может быть, руководство фирмы закажет мне фотоальбом к ее юбилею?

— А это господин Цирер, — добавил Саша, — консультант по производственным вопросам и тоже друг нашего дома.

— Оставьте при себе ваши шутки, господин Вольф, — не удержался этот Цирер.

— Я не собираюсь ни от кого получать указания, — упрямо ответил я и пристальнее посмотрел на Цирера. Он был лет сорока пяти, с ниспадавшими на плечи каштановыми волосами, мясистыми губами и выдающимся вперед подбородком — тип преуспевающего человека, любезного, энергичного и беспощадного одновременно. И вдруг я понял, откуда он: на правом столбе ворот виллы Бёмера в долине Рура его фамилия красовалась на медной табличке.

— Позвольте мне теперь продолжить, — сказал доктор Паульс. — Господин Вольф, я должен официально известить вас об одном деле, которое касается непосредственно вас. Начать придется издалека, тогда вы поймете, почему господин Бёмер-младший пригласил вас сюда.

Доктор Паульс говорил ровным отеческим тоном; иногда он листал свой скоросшиватель и зачитывал оттуда. Сначала он зачитал отрывок из письма Хайнриха Бёмера своей жене в Авиньон:

— «Дорогая Клара, я собираюсь подписать договор, беспримерный в истории немецкого бизнеса. Ты всегда одобряла мои поступки, одобри и этот, который, возможно, будет последним, но самым успешным, самым дальновидным. Вместе с адвокатами и нотариусами я подготовил и разработал договор, равносильный завещанию. Он обеспечит существование фирмы, твои доходы и доходы наших сыновей. Твоя личная собственность не затрагивается».

Затем следовало пространное рассуждение об управлении заводом после смерти Бёмера, о распределении — пятьдесят на пятьдесят процентов — доходов между заводчанами и наследниками, потом перечислялись другие подробности плана. Последняя фраза гласила: «На завтра у меня назначена встреча с адвокатами и доктором Паульсом. Я поставлю свою подпись под этим договором, чтобы он мог вступить в силу после моей кончины».

Письмо было датировано 10 августа 1983 года, то есть вероятным днем смерти Бёмера, может быть, за день до нее.

Лишь после того, как зачитали постскриптум, мне стало ясно, почему меня сюда пригласили.

«Я хотел бы восполнить свои упущения перед моей сводной сестрой Кристой. Не деньгами, это было бы дешево. Поэтому я предписываю, чтобы вместо нее в создаваемое и точно определенное договором правление фирмы был введен ее муж, Эдмунд Вольф. Я надеюсь прожить еще долго, но умный человек приводит в порядок свои дела, не дожидаясь смерти».

Затем снова последовали комментарии доктора Паульса, но на сей раз он говорил запинаясь.

— Это письмо пришло в Авиньон в тот день, когда госпожа Бёмер уже летела в Дюссельдорф на похороны своего мужа. После возвращения в Авиньон она не сразу обратила на него внимание — очевидно, немного боялась прочитать его. Во всяком случае, опасалась вскрыть письмо от покойника. Сделала это через несколько недель. Госпожа Бёмер забеспокоилась, лишь когда из конторы Цирера ей позвонили и официально сообщили, что сыновья серьезно намерены продать завод американскому концерну «Уорлд электрик», чьим представителем в Дюссельдорфе является господин Вагенфур, старый друг господина Бёмера. Господин Цирер просил ее согласия на продажу, заверяя, что все они, разумеется, будут стараться получить самую высокую цену. Она посоветовалась с одним бывшим юрисконсультом, который доживал свои дни неподалеку, был связан узами дружбы с ее мужем и отцом, и этот юрисконсульт уговорил госпожу Бёмер считать последнее письмо мужа завещанием и потребовать исполнения его распоряжений, пусть даже юридически письмо и не имеет законной силы. Госпожа Бёмер переслала копии письма в контору Цирера и мне, господин Цирер поставил в известность Сашу и Ларса Бёмеров, а вскоре после этого госпожа Бёмер приостановила переговоры о продаже. Ее сыновьям этот шаг до сих пор непонятен.

Я заметил, что доктор Паульс неважно чувствует себя в официальной роли, но он исполнял долг перед близнецами. Вероятно, он, как и я, был удивлен переменой во взглядах этой гранд-дамы. Она, которой в прошлом завод был малоинтересен, вдруг воспылала желанием исполнить последнюю волю своего мужа. Близнецы в свою очередь осуждали нерешительность матери, но просто не считаться с ней не могли.

Доктор Паульс продолжал:

— Я лично считаю модель Бёмера, хотя и участвовал в ее разработке, неудачной и неосуществимой. У господина Бёмера были социально-романтические странности. Поэтому мы просим вас, господин Вольф, отказаться от должности, о которой шла речь в письме. И мы просим вас решить это сейчас, время не терпит.

«Черт побери, — подумал я, — попробуй-ка тут разобраться». От Кристы я знал, что вечно болезненная гранд-дама никогда не проявляла к заводу ни малейшего интереса, хотя ее подлинные или мнимые болезни не мешали ей посещать оперу в Париже или Милане или разыгрывать роль меценатки молодых художников и скульпторов. И вот теперь такой сюрприз.

— Мне понятно ваше желание побыстрее покончить с этой историей, — ответил я. — Такой поворот дел для меня совершенно неожидан. У вас было время для размышлений, мне тоже нужно время.

«Может быть, — подумал я, — Шнайдера уже приглашали сюда и он отказался, а может быть, с ним в этот час тоже беседуют».

Пока я раздумывал, Ларс сказал:

— Вы сделали бы нам большое одолжение, господин Вольф, если бы прямо сейчас без обиняков заявили, что отказываетесь от той миссии, которую предназначил вам господин Бёмер своим последним волеизъявлением. Тогда не подписанный им договор не вступит в силу.

— Так просто? — язвительно заметил я. — Как в церкви: повторяйте за мной?

Я испытующе взглянул на сидящих передо мной мужчин, потом обратился напрямую к Паульсу: