Высшее общество

– Я шку сандаловое дерево, – объяснила она, – чтобы почувствовать себя Клеопатрой, пофелевающей водам Нила остановиться.

– Кнутом, – сказал Ходдинг.

– Нет, на сарском корабле. Она не индеец, чтобы плавать на кнуте.

Сибил так рассмешило это воспоминание, что ей пришлось сменить тампоны на веках, которые сгорели уже на второй день охоты. Она побывала и на самой охоте. Это вышло в большой мере благодаря тому, что Ходдинга не взяли на охоту в первый день и он так расстроился, что Баббер Кэнфилд позволил «вывести новичков на отстрел кроликов».

Кэнфилд серьезно относился к «убийству животных» и не желал, чтобы его опошляло невнимание, сарказм или сторонние наблюдатели.

– Есть три вещи, баловства с которыми я не терплю, – сказал Баббер. – Первое – делать деньги, третье – охота. Я бы закончил перечень, но среди нас есть дамы.

Тем не менее, помимо своих обычных спутников – Гэвина Хеннесси, Жоржи Песталоцци и набоба из Чандрапура, Баббер включил в список Ходдинга, Сибил и одну незнакомую девушку, которую Сибил раньше никогда не видела. Ее звали Сонни Гварди, и рядом с ней Сибил чувствовала, как ее собственная красота становится обычной и заурядной.

Сонни, чье настоящее имя было Донна Франческа Тонет деи Гварди, как и Вера Таллиаферро, была венецианкой и аристократкой. Тонкая рыжеволосая девушка, которую уже в двадцать пять лет почитали признанным драматургом, Сонни выросла в артистической среде, тогда как Вера – в среде политиков и военных. Она как бы и впрямь сошла с полотна восемнадцатого столетия, и с таким трепетом относилась к своему венецианскому происхождению, что ее пьесы были написаны на городском диалекте, как пьесы Гольдони. Поэтому ее работы были фактически непонятны тому, кто не владел причудливо журчащим, певучим говором Венеции.

Ее возлюбленная, прекрасная парижская манекенщица, пришла в отчаяние, когда убедилась, что не в состоянии понять произведения Сонни. Та, не тушуясь, объяснила: «Если ты уроженец Венеции, то рискуешь тем, что тебя признает Хемингуэй и еще пара идиотов, которые считают, что понимают нас лучше, чем мы сами. Лучше, когда тебя понимают единицы, чем гладят по головке сотни. Хемингуэй, – добавила она бесстрастно, – уже мертв, так к чему менять привычки? Они слишком сильно во мне укоренились».

К несчастью, манекенщица, возлюбленная Сонни, вскоре тоже умерла. Заражение при аборте оборвало ее жизнь в Гендайе. Сонни, ехавшая на юг, чтобы повидаться со своей возлюбленной, узнала о ее смерти в Эксе. Она машинально порвала на клочки коротенькую телеграмму на голубом бланке, точно так же машинально развернула свою маленькую «Альфу» и поехала назад. Все это случилось два месяца назад, и с тех пор она так и путешествовала.

Сейчас, когда Сибил тихо стояла в кустах рядом с Холдингом и ждала, когда зверя подгонят к ней на расстояние выстрела, ей вдруг стало ясно, почему Сонни приняла участие в охоте. Подумав немного, она решила, что стоит намекнуть об этом Холдингу.

– Похоже на то, – сказала она, указывая на Сонни, хорошо видную ярдах в ста от них, – что Вера не бросила бы на время твою мать, если бы у нее не намечался новый роман.

Ходдинг нахмурился. Ему не хотелось отвечать, но в то же время ему казалось, что молчание может быть истолковано как враждебность, – он не мог сразу сказать, по отношению к кому.

– Это у них вроде безумия. Нет, не безумие, а страстность. Нет, даже не это. Господи, я хочу сказать: а почему бы и нет? Они же никому не причиняют вреда.

Сибил удивила его горячность. Она уже собралась было сказать ему что-либо утешительное, как вдруг ощутила теплую руку на своем локте и услышала настойчивый шепот в нескольких дюймах от своего уха.

– Не дрожите, – сказал голос. – Внимательно прицельтесь и нажмите на курок. Но не дергайте.

Это был набоб из Чандрапура; его лицо покрылось капельками пота и стало похожим на инжир, который вот-вот лопнет. Сибил посмотрела туда, куда указывала его усыпанная драгоценностями рука, и машинально подняла ружье, как будто всю жизнь провела на охоте. Ярдах в семидесяти пяти Сибил увидела то, что потом оказалось небольшой антилопой. Животное, казалось, было в недоумении. Оно посмотрело назад, туда, откуда оно бежало. Потом повернуло голову вбок и попробовало пройти несколько шагов вправо. Затем остановилось и пошло в другую сторону. Даже на таком расстоянии Сибил видела, как неуверенно и испуганно оно шагало.

Сибил подняла было ружье и снова опустила его. Животное пошло прямо на нее с широко раскрытыми от ужаса глазами, и было ясно, что оно неотвратимо идет к своей смерти. Участь его была решена и теперь оно просило – всей своей робкой, изысканной походкой – приблизить конец, о котором подсказывал инстинкт и который неоспоримо предвещали столь странные звуки и запахи. Какой-то миг оно, казалось, рассматривало свои элегантные черные копытца.

Ружье грохнуло. Антилопа подпрыгнула, изогнулась и неуклюже рухнула на землю: ее влажный нос все еще блестел, глаза начали тускнеть.

Сибил поразило, что она выстрелила, сама того не замечая. Она тупо глядела на ружье. Потом Сонни Гварди вышла из своего укрытия, помахала рукой, чтобы привлечь к себе внимание, и прокричала на чистом английском:

– Я думала, ты боишься животных. Извини.

Сибил взглянула на Ходдинга, затем на набоба. По их лицам ничего нельзя было понять, лишь глаза набоба слегка щурились от удовлетворения.

– В следующий раз вам будет проще, – мягко сказал он, поглаживая ее локоть. – Это и вправду очень маленькая антилопа. Не стоит из-за нее волноваться.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ходдинг, пытливо вглядываясь ей в лицо.

Сибил едва слышала его. У нее все еще звенело в ушах после выстрела. Она кивнула головой и покорно пошла вслед за Холдингом и набобом. Сонни уже склонилась над убитым животным.

Набоб вынул из нагрудного кармана золотой свисток на ремешке и уже собирался в него свистнуть, но Сонни остановила его.

– Прошу вас, – твердо сказала она, – я хотела бы сделать это сама.

Она протянула руку, и набоб вынул из чехла у себя на поясе широкий нож и вложил рукоятку в ее маленькую руку.

Сибил не отрываясь смотрела в то ли мертвые, то ли еще потухающие глаза животного. А то, что произошло затем, потрясло ее. Сонни опустилась на колени рядом с антилопой, крепко сжала ее морду и загнула ее шею в тугую дугу. Сверкнул нож, блестящая касательная задела дугу, и руки Сонни стали скользко-красными по самые запястья.

Земля медленно перевернулась вверх ногами, рванулась к Сибил и с потрясающей нежностью прижалась к ее лицу.

Сибил привезли в лагерь и отдали в руки массажиста. Когда ее растерли и размяли, она окончательно пришла в себя и снова стала хозяйкой своего тела. Раньше ей не случалось падать в обморок, и теперь ощущение неуверенности угнетало ее.

Стараясь больше не думать об этом, она села на походной кровати, надела платье и отправилась на поиски Холдинга. К своему несчастью, подходя к палатке, в которой жили Вера Таллиаферро и Сонни Гварди, – их с Холдингом палатка стояла поодаль, – она встретила Сонни Гварди, шедшую с охоты. Вера сидела в шезлонге и, увидев Сибил, радостно улыбнулась ей и предложила выпить. Сонни она не замечала, пока та не подошла к палатке.

На мгновение Сибил почувствовала внезапный укол стыда. Она болезненно ощущала свою наготу под платьем.

Подошла Сонни с рябым от пыли лицом, ее рубашка была покрыта пятнами засохшей крови. Сонни положила руку на плечо Сибил, в другой руке она держала маленький узелок из мешковины.

– Ты перегрелась на солнце? – спросила она у Сибил.

– Не-нет, – запинаясь, пробормотала Сибил. – Извини.

– Com'e andata la caccia, cara? [18] – пропела Вера.

– На редкость глупо и уныло, – ответила Сонни; ее голубые глаза отяжелели от усталости. Она обернулась, отступила на шаг назад, встряхнула узелок, и сердце убитой антилопы упало на колени к Вере.