Адриан Моул: Годы капуччино

моздятся пирамиды из обшарпанных стульев, на стенах висят выцветшие фотографии летних лагерей - помешал мне испытать какие-то иные эмоции, кроме легкого разочарования. Несомненно, процедура голосования должна сопровождаться мелодией медных труб и массовым хоровым пением или, на худой конец, песнями свободы, исполняемыми под гитару. Мы должны прославлять наши демократические права. Возможно, на избирательных участках стоит подавать шампанское или пиво (строго по одному стакану на каждого избирателя) - разумеется, после того как бюллетени опущены в урну для голосования. Если сегодня вечером увижу Пандору, то расскажу ей о своей идее.

По пути домой мама взяла меня под руку. Я не возражал, потому что она выглядит теперь такой старой (ей пятьдесят три), что никто уже не примет нас за любовников. Когда мы подошли к Глициниевой аллее, мама вонзила мне в руку ногти и сказала:

- Не хочу идти домой.

Она произнесла это с интонацией маленького ребенка. Когда я спросил почему, мама ответила:

- Причины три: Джордж, Рози и Уильям. - Увидев мое лицо, она добавила: - С ними так тяжело, Адриан. - Она опустилась на низенький заборчик, на котором росло что-то подозрительно синее, и закурила. - Нет от них ни минуты покоя. А Новый Пес меня только раздражает. Я впустую трачу свою жизнь.

Я поспешил ей возразить и сказал:

- Нет, нет, не впустую.

Но больше ничего придумать не смог. Пик маминой жизни пришелся, по-видимому, на 1982 год, когда она сбежала в Шеффилд с нашим соседом, гадом Лукасом.

- Только посмотри, сколько букв понаставила Пандора перед своей фамилией и после нее. - Мама разгладила скомканную предвыборную листовку, и мы заглянули в нее. - Она доктор, бакалавр искусств, магистр искусств, доктор философии, а завтра она будет еще и ЧП. А после моей фамилии нет совсем ничего, а перед фамилией - лишь "миссис", - с горечью сказала мама. - И еще, - добавила она, - Пандора говорит на шести языках. А только и могу, что сказать на испанском "Два пива, пожалуйста".

Тут из-за угла дома выползла старуха в инвалидном каркасе и заорала:

- Вы помяли мои аубриэтии.

Я понятия не имел, о чем она говорит, но извинился перед владелицей стены, и мы пошли дальше.

* * *

Пока я ждал, когда разморозится в микроволновке лазанья из супермаркета "Сейнзбериз", зазвонил телефон. Это был Иван Брейтуэйт, отец Пандоры. Он спросил, дома ли мама.

Я вежливо ответил:

- Здравствуйте, Иван, это Адриан.

- А, здравствуй, - сказал он без особого восторга. - Я думал, ты в Лондоне. Что-то читал про тебя в "Санди таймс", по поводу то ли еды, то ли бурды.

Дорогой Дневник, неужели гнусный пасквиль А. А. Гилла всю оставшуюся жизнь будет следовать за мной по пятам? Может, мне связаться с Чарли Давкотом и попросить его написать А. А. Гиллу письмо с угрозой подать в суд, если упомянутый А. А. Гилл не заберет назад свое вздорное утверждение насчет сосисок?

Я крикнул маме, чтобы взяла трубку. Она вошла на кухню с Уильямом, болтавшимся на уровне