Хелл

— Понимаю. А вот мне хочется сегодня заняться любовью.

— Займешься этим после.

— Погоди, Хелл, ты же прекрасно знаешь, что Крис способен на это только часов до одиннадцати, а потом его так развозит, что он уже не мужчина…

— В таком случае, иди туда без меня.

Я кладу трубку.

Зачем все? Я хожу по бутикам и по барам, без конца покупаю случайные шмотки, которые не создают ансамбля, надеваю их на званые вечера или на танцы, где пьют и даже не разговаривают друг с другом, откуда возвращаются в одиночестве или с кем-нибудь совсем чужим, а мир катится в пропасть.

Моя жизнь похожа на прогулку в машине по Парижу в четыре часа утра, когда смотришь на пустынные улицы, слушаешь дешевые песенки, оплакивающие ничего не стоящую любовь.

Андреа в своей машине всегда слушал Игги Попа «Ночь в клубе» и из группы «INXS» — «Ты нужна мне сегодня вечером…» или группу «Рейдиохед», главным образом их «Крип» и«Высокий и бесстрастный», еще он обожал Стинга и группу «U2», хотя и не признавался в этом.

Я приучила его к нашей музыке, открыла для него «Жестокое намерение», он никогда этого не слышал.

Когда Андреа был маленький, его отец ушел из дома и поселился в отеле «Ритц»… Как-то ночью Андреа проснулся, тайком вышел на улицу, добрался до «Ритца» и привел отца домой. Ему было восемь лет.

Сейчас ему двадцать два года, он нашел себе какую-то дурочку, невзрачную блондинку, необыкновенно «примерную девочку». И теперь в Париже со мной разговаривают как с вдовой. И в приветствии «добрый день» звучат нотки соболезнования.

Это конец.

Каникулы я провела словно в тумане. Сен-Тропез, Ибица, потом Бали с родителями. Делала вид, что мне весело, что я развлекаюсь, пила и развратничала с утра до вечера, даже на пляже, даже в лодке. Катилась по наклонной плоскости… Все, что я делала во время каникул, я предпочитаю забыть.

Две недели назад Андреа позвонил мне. Мы не виделись три месяца. Он хотел узнать, что у меня нового. Что нового?

Мы договорились встретиться в полночь в баре отеля «Пренс де Галь», были уверены, что знакомых там не окажется.

Я пошла туда, нарядившись во всё цвета беж, не один час потратила на макияж, чтобы скрыть синяки под глазами и грустное выражение лица, сотворила себе ослепительнуюулыбку.

Когда я приехала, он уже был там, все такой же, в черном костюме, вид непередаваемый. Он читал «Философию в будуаре», водка с тоником стояла перед ним нетронутая.

Изображая из себя потаскушку, я одну за другой выкурила несколько сигарет, с отсутствующим видом вертела головой, оглядывала бар. Два саудовца подошли поздороваться со мной.

Андреа рассказывал мне о том, как он провел каникулы на Майами, о судебном процессе своего отца.

В этом тихом баре, среди бесцветных людей, мы были двумя бесцветными личностями, и в наших душах ничего не всколыхнулось. Тогда я встала, схватила его за запястье и потащила на улицу, к его машине.

— Ко мне.

Это все, что я сказала.

Он включил музыку, я выключила ее, и мы доехали в тишине, ее нарушало только урчанье мотора.

С лихорадочной торопливостью мы разделись и предались любви. Увы, так недолго.

Потом он спокойно рассказал мне, какие чувства он испытывает к своей дурочке, какие чувства, «как он тогда поверил», испытывал ко мне, сказал, что мой уход — это счастье, ибо наша связь была ошибкой, мы оба ошибались, но он все же рад, что сегодня вечером мы разбили лед между нами и в будущем, он надеется, сумеем сохранить дружеские отношения.

— Диана — женщина моей жизни, Диана — мать моих детей.

Он что, хочет, чтобы я завыла? Даже нет, ему просто на меня наплевать. Он так влюблен в свою бесцветную ломаку, что ему все равно, с кем говорить о ней.

Что ж, не повезло, значит, в этой постели сейчас только я одна, и я до крови впиваюсь ногтями в ладони, чтобы заглушить боль, она все сильнее затопляет меня, я приговорена слушать из уст любимого мужчины панегирик своей сопернице, и это после того, как отдалась его усталым объятиям.

Его размеренный голос, такой дорогой мне голос, окончательно рушит мои последние надежды. Одно его слово, одно его движение — и я бы не выдержала, во всем призналась ему, объяснила, почему ушла, сказала, что люблю его по-прежнему.

Мне безумно хочется разрыдаться, но я сдерживаю себя. Возможно, мои глаза блестят немного больше, чем обычно, и на них уже набегают слезы, но нет, он их не заметит. Я стараюсь, чтобы он не заметил. У меня еще есть силы. Я загоняю в глубину свою безобидную боль, заменяю ее желанием мстить. Пусть он страдает, как страдаю я. Я сажусь на край постели, глажу его волосы, в тишине звучит мой голос, и я сама не узнаю его.

— Люби ее, эту девочку, дурачок, люби ее, может быть, она сумеет заставить тебя полюбить жизнь. Может быть, благодаря ей тебе удастся оставить в покое свой нос, ты перестанешь трахаться с проститутками, может быть, ради того, чтобы она поверила, что ты не совсем пропащий, ты дойдешь до того, что даже решишься работать, может быть, когда ты представишь ее своим родителям, они снова начнут смотреть на тебя как на своего сына. Твой отец перестанет размышлять, не лишить ли тебя наследства, твоя мать не будет больше ночи напролет лить слезы из-за того, что горничная без устали стирает следы кокса с твоего ночного столика, который лишь для того и служит тебе, она перестанет принимать прозак, а может, даже перестанет пить.

Все станет прекрасно в этом лучшем из миров. Ты будешь вставать в часы, когда привык ложиться спать, будешь ездить в свой офис в «берлине», а в пробках слушать последние известия. Ты будешь усаживать свою ухоженную задницу в кожаное кресло и говорить комплименты своей секретарше, а она — плевать в твой кофе, потому что ей осточертело каждый день стирать пыль с фотографии в рамочке на твоем столе, где ты красуешься со своей женой, своими двумя робкими детишками и собакой на фоне вашей «хижины» в Сен-Тропезе. Ты будешь читать газеты, у тебя появятся собственные воззрения на политику, пусть даже ошибочные, ты будешь голосовать за программу, которая снизит налог на богатство. По вечерам ты будешь оглядывать свое жилище, не отдавая себе отчета в том, насколько абсурдна твоя жизнь, в розовом пуловере «поло-гольф» будешь ужинать со своей дурочкой, рассуждая о том, что адюльтер принимает характер эпидемии, что он процветает в кругу ваших друзей, но умолчишь, что он не обошел и вас. Ты потеряешь свою молодость и даже не догадаешься об этом. Вы будете дрыхнуть бок о бок в каюте теплохода на постели в четыре квадратных метра, даже не касаясь друг друга, но тебе будет наплевать на это, ведь ты предпочтешь ходить в бордель или к проституткам на бульвар Ланн. Ты станешь таким же, как твои родители. Станешь их живым клише.

Впрочем, нет… Ты думаешь, что и правда кончишь свои дни так же благополучно, как они?

Ты размечтался, Андреа, это было бы слишком легко. Добропорядочный буржуа, это слишком хорошо для тебя, ведь ты даже на это не способен. Ты загубил все, Андреа, даже твое аристократическое имя загублено, по отношению к тебе оно звучит карикатурно. И сам ты всего-навсего карикатура на беднягу, который имеет все и не представляет собой ничего.

К концу этих шести месяцев ты мне до чертиков надоел. Почему я ушла молча, как ты думаешь? Да я просто не знала, как тебе сказать, что для меня все кончено, я не хотела,чтобы ты умолял меня остаться, не хотела оставаться из жалости. Ушла и все, это было самое простое. И хуже всего то, что ты даже не способен быть постоянным в своих мелких ничтожных чувствах, до чего ты дошел со своей путаной уже через месяц? Ты забыл, какими отчаянными воплями «Вернись!!!» ты заполнял мой автоответчик.

А теперь ты доволен, фокусничаешь, прикидываешься влюбленным, сам же трахаешь по десятку шлюшек из предместий в неделю, а твоя кретинка в это время мечтает о тебе, лежа в простынях «Бемби»! Ты с утра до вечера пичкаешь себя дурью, а ведь ты умел контролировать себя во всем… И ты еще держишь себя за уравновешенного мужчину, который переживает прекрасный роман с очаровательной девушкой! Но мы оба отлично знаем, что это вопиющая ложь. Уравновешенный? Ты? Это ты сам сделал такое открытие? Потеха!