Йенни

Они долго молчали. Йенни сидела, слегка повернув голову, и любовалась Кампаньей, залитой солнцем.

В то время как они шли обратно в остерию, он болтал весело и непринужденно о всякой всячине. Йенни изредка посматривала на него искоса. Таким она никогда его еще не видала – уверенным и непринужденным. В сущности, он был красив… Светло-карие глаза его сверкали на солнце золотыми искрами.

VIII

Йенни не зажгла лампы, когда вошла к себе в комнату. В темноте она ощупью нашла свой капот, переоделась и вышла на балкон.

Над бесчисленными крышами расстилалось тихое небо, черное, как бархат, с ярко мерцающими звездами. Ночь была морозная.

Когда они расставались, она сказала:

– Я думаю, что зайду к вам завтра утром, чтобы спросить, не желаете ли вы поехать со мной за город…

В сущности, ничего особенного не произошло. Правда, она поцеловала его, и в этом не было ничего особенного, но она в первый раз поцеловала мужчину, и все произошло вовсе не так, как она ожидала… Впрочем, это была только шутка.

Она ни чуточки не влюблена в него. Она оставалась совершенно равнодушной, когда целовала его… Господи, стоит ли из-за этого так волноваться! Она поцеловала его, – и кончено…

Ведь он даже не просил ее любить его, он умолял ее только подарить ему этот единственный поцелуй. Не произошло ничего такого, чего она могла бы стыдиться.

Ческа – другое дело, ей ничего не стоило позволять мужчинам целовать и ласкать себя. Она оставалась холодной и равнодушной. Все сводилось только к тому, что их губы прикасались к ее коже. Даже Ханс Херманн, которого она любила, не мог разогреть ее холодную бледную кровь.

Она, Йенни, была совсем другая. У нее кровь была и красная и горячая. Любовь, к которой она стремилась, должна была быть горячей и всепоглощающей, но в то же время чистой и безупречной. Она сама решила быть честной и верной по отношению к любимому человеку. А потому она хотела, чтобы это был такой человек, который мог бы завладеть ею всецело, чтобы ни одно из ее чувств не осталось неиспользованным где-нибудь в тайниках ее души. Нет, нет, она никогда не посмела бы… не хочет быть легкомысленной.

И с ней был однажды такой случай, что один мужчина как-то ночью пригласил ее к себе в дом… таким тоном, будто он приглашал ее в кондитерскую. Как это ни странно, но на мгновение цинизм этого нахала подействовал на нее. Однако она очень сухо ответила ему отказом. А он, этот дурак, начал говорить ей комплименты и разные сентиментальности относительно молодости, весны, права и свободы любви. Она только улыбнулась ему в ответ на все это, взяла проезжавшего мимо извозчика и уехала.

Нет, она чувствовала, что никогда уже не расстанется со своей маленькой, старой моралью, заключавшейся в умении владеть собой и в правдивости.

Эту ночь она долго не могла заснуть. Одна мысль за другой, одно воспоминание за другим проносились у нее в голове, и как она ни уверяла себя в том, что маленький эпизод с Грамом не имеет никакого значения, она все-таки созналась в том, что Грам ей нравится, что ее прельщает его молодость и жизнерадостность.

Когда она проснулась утром, то решила, что он не придет и что так будет лучше. Но, услыхав стук в дверь, она все-таки обрадовалась.

– Знаете, фрекен Винге, у меня ничего еще не было во рту, – сказал весело Хельге. – Не дадите ли вы мне чаю и кусочек хлеба?

Йенни осмотрелась по сторонам и крикнула:

– Но ведь здесь еще не убрано, Грам!

– Не беспокойтесь, я закрою глаза, а, кроме того, вы можете выгнать меня на балкон, – ответил Хельге. – Мне ужасно хочется чаю!

– Ну, хорошо, подождите немного… – Йенни наскоро прикрыла кровать одеялом и прибрала умывальник. На себя она накинула длинное кимоно.

– Ну, вот. Входите, побудьте на балконе, а я приготовлю чай.

Грам прошел на балкон, а Йенни стала хлопотать о завтраке. Она поставила на стол хлеб и сыр и заварила чай. Грам смотрел на ее обнаженные белые руки, выглядывавшие из-под широких рукавов кимоно, которые колыхались в такт ее движениям. Кимоно было из темно-синей материи с желтыми и лиловыми ирисами.

– Какой у вас красивый капот, можно подумать, что он с плеча настоящей гейши.

– Да, он действительно настоящий. Мы с Ческой купили себе эти капоты в Париже, чтобы было что накинуть по утрам.

– Знаете что? Мне ужасно это нравится… то, что вы так мило одеваетесь, когда бываете даже совсем одни. – Он закурил сигару и следил взором за колечками дыма. – Вот у меня дома… наша служанка, да и мать и сестры ходят в ужасном виде… Вы не находите, что женщины всегда должны заботиться о своей внешности?

– Да. Но ведь это трудно, когда приходится исполнять домашнюю работу. Грам… Ну, вот вам чай, по которому вы так страдали.

Тут Йенни заметила, что светлые чулки Чески висят на балконе, и она поскорее убрала и спрятала их.

Грам с удовольствием пил чай и ел хлеб с сыром. Вдруг он сказал:

– Знаете… вчера я долго не мог заснуть, я лежал и все думал. Заснул я только под самое утро. Вот почему я проспал и не успел зайти в свою молочную, где я обыкновенно завтракаю. Как вы думаете, не пойти ли нам сегодня в Виа Кассиа, где растут анемоны? Ведь вы говорили, что знаете это место.

Йенни засмеялась и ответила:

– Хорошо, только я должна одеться.

– Пожалуйста, наденьте то платье, которое было на вас вчера, – крикнул он ей вслед, когда она вошла в комнату.

– Оно запылится, – ответила Йенни, но она сейчас же раскаялась в своих словах. Почему бы ей и не надеть это старое черное шелковое платье, которое давно уже служит ей парадным мундиром? Пора уже перестать обращаться с ним так почтительно.

– А впрочем, все равно! – крикнула она ему, но сейчас же спохватилась. – Да, но беда в том, что оно застегивается сзади, но Чески нет дома.

– Выйдите сюда, я застегну его… Я, видите ли, специалист, потому что мне всю жизнь приходилось застегивать платья матери и Софии.

Йенни не удалось застегнуть только двух пуговиц посреди спины, и ей пришлось обратиться к помощи Грама.

На Грама пахнуло нежным благоуханием от ее волос и ее тела, пока она стояла к нему спиной на ярком солнце и он застегивал ей платье. Он заметил, что в одном месте платье было тщательно заштопано. Сердце его наполнилось нежностью к ней, когда он увидел это.

Когда Йенни возвратилась домой под вечер, она сейчас же зажгла лампу и села писать письмо матери. Однако письмо вышло очень короткое, так как мысли Йенни были заняты другим.

Весь день она провела с Хельге за городом, они обедали в остерии, и он много рассказывал ей про себя и про свою семью. Нет, Йенни нечего было бояться Грама, он ни одним словом не обмолвился о том, что произошло между ними накануне. Она могла спокойно принять его дружбу, ведь между ними было так много общего.

Ее трогало его отношение к ней. Когда она вспомнила, как он сказал ей, что влюблен в нее или думает, что влюблен, она улыбнулась про себя. Нет, если бы он действительно был влюблен, то он не говорил бы так. Но он – милый мальчик…

Сегодня он сказал, между прочим, что если бы он когда-нибудь действительно полюбил женщину, то он способен был бы желать, чтобы она была счастлива с другим. Это ее тронуло. И как мило выходит у него, когда он говорит: «Не правда ли?» и «Вы не находите?». И это он говорит очень часто.

Да, ей нечего бояться его дружбы.