Цветы корицы, аромат сливы (СИ)

Сюэли принимал скорбный вид и закрывал лицо обоими рукавами.

Появлялась Хун-нян, подружка Ин-Ин.

Сюэли отнимал от лица рукав.

Тут Ди, побледнев, поднимался на сцену и начинал биться за чистоту языка пьесы. «Это исключено! Это немыслимо в сценической речи! — ругался он. — А врагам я начистить хайло, уж наверно, сумею, — умоляю вульгарный простить оборот. Да как угодно! Только не то, что ты сказал!». Сюэли отчетливо представлял себе место мата в системе языка, что ему, собственно, случалось уже не раз доказать. Тонкая разница в степени владения русским языком у Ди и Сюэли сказывалась в отношении к эвфемизмам, замещающим табуированную лексику. Сюэли воспринимал их как безобидные, Ди их тоже ощущал как вульгарные. То есть Ди знал язык лучше.

Наконец текст меняли, спор улаживался. Дальше уже разговаривали Хун-нян и Ин-Ин, Сюэли отходил отдохнуть к краю сцены. Хун-нян пела:

Ди в роли Ин-Ин отжигал просто нечеловечески. Он мелкими шажками пятился за занавес и говорил оттуда дрожащим голоском:

Говоря это, Ди постепенно сникал, медленно, словно тающее мороженое, опускался на пол и лежал там, как увядший цветок. Цзинцзин, забывшись от восторга, хлопала и топала. Потом спохватывалась, что производит слишком уж много шума, и начинала аплодировать бесшумно, закусив нижнюю губу, растопырив пальцы и аккуратно задерживая ладони перед каждым хлопком.

После репетиции Сюэли чинно провожал Цзинцзин до дверей ее комнаты, прощался, закрывал за собой дверь и удалялся по коридору, насвистывая «bie de na yang you». Иногда он еще потом сидел на лестнице и немножко странно так дышал. Выглядело все это жутко, просто счастье, что там никого не было и никто его не видел.

В конце октября Сюэли навестил после архива Ли Дапэна на Красной площади, хотя ему нечего было чинить, он пришел в нормальных, целых ботинках.

— А, достопочтенный сюцай! Когда же вы осчастливите уже нас трактатом, сломите, так сказать, ветку коричного дерева и войдете во двор яшмового бассейна?

Ли Дапэн всегда спрашивал что-нибудь о курсовой и госэкзаменах.

— Госы через три года только, — кратко сказал Сюэли.

О курсовой ему и говорить не хотелось. Совсем недавно ФэнЦил (Китайский институт Феникса и Цилиня) переслал на геологический факультет МГУ копию его аттестата, чтобы ему зачли те предметы, какие можно. Так его преподаватели с удивлением узнали, что у него никогда не было кристаллографии, кристаллохимии, геммологии, зато был, например, вэньянь, спецкурс по «Ли сао», была наука о романе «Сон в красном тереме» (четыре семестра)… «Как, об одном романе??» — «Ну да, — пожал плечами Сюэли. — Там много нюансов. В конце концов, вы даже можете считать, что это геммология, потому что в центре романа — история драгоценной яшмы, а второе название книги — Шитоу-цзи, что значит…». Тут он бросил взгляд на научного руководителя, понял, что его сейчас убьют, и умолк.

— Ясно, ясно, — покачал головой Ли Дапэн.

— Мастер Ли, — отважился наконец Сюэли на свой вопрос. — Вы вот старше меня и лучше постигли канон, как вы считаете: двуличье — это непременно плохо? Человек, о котором говорится — «коричный цвет с ароматом сливы», непременно мерзавец?

— Я отвечу так, — сказал Ли Дапэн. — Нужно взглянуть, что за люди, которым дано видеть коричный цвет, а кто там чует аромат сливы, — то есть к кому он поворачивается одной стороной, а к кому — другой. «Законы и правила множатся, всюду торчат», — сказал Лао. Если, по мысли твоей, поведенье твое входит еще как-то в привычную орбиту чести и приличья, то и беспокоиться не о чем.

— Откуда вы знаете, что я спрашивал о себе? — сглотнул Сюэли.

— Ну, у тебя ведь по одному только зрачку в глазах, сменных нету — вся правда видна.

— Но как же, в каноне «И» записано, что отклонение в малейшей доле даст потом разницу в тысячу ли?

— И ты хочешь последить уже сейчас за этим отклоненьем? — насмешливо сказал Ли Дапэн. — А что от чего куда отклоняется, в том у тебя нет сомнений? А то выровняешь вроде бы, а на деле только еще больше скривишь.

Сюэли хотел еще что-то спросить, но тут к Ли Дапэну подошел поблагодарить его проходивший мимо большой отряд милиции, — он всем им чинил сапоги, — и Сюэли распрощался.

На занятиях по русскому читали «Черную курицу, или Подземных жителей», потом смотрели фильм в видеоклассе, потом, рассевшись на партах, стали обмениваться впечатлениями.

— Давайте — что было непонятно? — сказала преподаватель. — Вот в этом фрагменте вопросы точно должны были возникнуть:

Алёша кинулся целовáть мáленькие рýчки министра и вдруг с изумлéнием услышал какóй-то звон.

— Чтó это такóе? — спросил Алёша.

Министр пóднял óбе руки квéрху, и Алёша увидел, что они скóваны золотóй цéпью… Он ужаснýлся.

— «Целовать руки» — понятно, какой смысл вкладывается в этот жест?

— Честно говоря, нет… Целовать руки? Зачем?

— О! Я так и думала. Русский устаревший жест «просить прощения». А что этому соответствовало бы в старом Китае?

— «Встать на колени», — быстро сказал Лю Цзянь.

— «Встать на колени», однозначно, — подтвердил Сюэли.

— Заносим в наш словарик расхожде-ений… Смотрите, сколько в нем уже накопилось: поднять указательный палец, плюнуть с досады, закрыть лицо, закрыть лицо рукавом… Так, теперь почему цепь была золотая, хотя бы понятно?

— Ну… все-таки он министр, — сказал Чжэн Цин, который был несколько тормозной.

— А, и поэтому с ним так носятся? Типа почетные кандалы такие?

— Нет, конечно… надо помнить текст. Если драгоценные камни были у них самыми обычными — значит, наверное, и золото было обычным металлом. Может быть, самым дешевым, — сказал Лю Цзянь.

— Да, я за эту версию тоже. Так… ну, здесь очень простая и очевидная мораль, так что, думаю, спрашивать о ней даже не стоит…