Властелин дождя

Ушел старик с трубкой, ушли и ребятишки, ушли бабы. И Биш предложил парням пойти с ним к Джике Коваке, который должен ему, и обещался нынче отдать, ведро вина. Парни ушли, а Онике замешкался, завозился с веревкой, с полушубком и бросился догонять их, но тут дорогу заступил ему Нице, схватил за руку, потянул.

— Тебе чего? — спросил Онике. — А морду кто тебе так разукрасил?

— Батя бутылкой стукнул.

— Родитель мучит — добру учит. Ну пусти, мне некогда.

Но Нице продолжал тянуть его за руку, да так сильно, будто задумал руку напрочь оторвать. Онике заупрямился, уперся ногами в землю и попытался вырваться, да где там! Балбес держал его мертвой хваткой.

— Вика! — твердил он. — Вика!

Онике струхнул. Он решил, что Балбес обо всем узнал, надумал поквитаться. Нице стоял перед ним — огромный, костлявый, нескладный, с маленьким тощим безусым личиком, но его карие глаза и покрытые младенческим пушком щеки говорили яснее ясного, что он так и не перешагнул порога двенадцати лет. Онике позвал бы на помощь Биша, но парни были уже далеко, исчезли за белой занавесью метели.

Но не драться тянул его Нице, он тянул его домой, потому что об этом просила Вика. А дело было так. Выпив стакан вина, Кэпэлэу успокоился, выпив второй, разжалобился. И за что я его бил? — недоумевал он. Балбес и балбес, за это бьют, что ли? Убивают, что ли, за это? Другого бы надо проучить!.. Чем больше он пил, тем больше жалел Нице и горько сетовал, что мужик из Нице получился никудышный: титьку сосал до семи лет и теперь у бабы под башмаком. Вот она и оставляет его в дураках. А дурак, он дурак и есть. Какой с него спрос! Умный мужик уложил бы свою бабу брюхом наземь да и отхлестал вожжами по мягкому месту, тогда бы и посмотрели — осталась ли охота гулять да обзываться недоделкой? Хе-хе, любая присмиреет, если с месяц на животе поспит. А что до Онике, то это уж его отцовская забота, это он на себя берет, потому как он за семью в ответе. Женит его чин по чину, навесит ему жерновом жену на шею… После третьего стакана Кэпэлэу поинтересовался, давно ли Нице один спит.

— Давно, — отвечал Нице, — все время один сплю, вот бумаги справим, с женой спать буду.

Услышав такое, Кэпэлэу даже поперхнулся, схватил сына за руку и потащил наверх, к Вике. Но она не пожелала отпереть дверь.

— Не могу, — сказала она. — Голая я, переодеваюсь.

— Вот тебе муженек и поможет рубашонку натянуть, потому как ты его законная супруга. Для того тебя и взяли в дом.

— Не законная. Мы не венчаны.

— Хе-хе-хе, — хохотнул Кэпэлэу под дверью и подмигнул Нице. — Не венчаны! Тебя взяли с испытательным сроком, ясно? Приглядимся, какова ты есть, подходишь ли нам, а потом уж и бумаги выправим честь по чести. Отпирай, принимай мужа в гнездышко, в теплое местечко.

— На соломе ему местечко. Сучку ему положи, он и обогреется.

Кэпэлэу, пьяный-распьяный, посинел от ярости и заколотил в дверь ногами.

— Ах ты, потаскуха! Я тебя, тварь вонючая, научу, как разговаривать! Я тебе покажу, кто тут хозяин!

— Хоть лопни, не открою, — отозвалась Вика, — можешь топором рубить.

Кэпэлэу ринулся было за топором, но тут же и передумал: дверь новая, двойная, больших денег стоила, ну как ее порубишь?

— Ладно, — сказал он, — сама выползешь на брюхе. Прощения попросишь. Мне спешить некуда…

И велел Нице не отходить от двери.

— Стой здесь, на пороге, сторожи, пока не выйдет, мы ей рога-то пообломаем, плов из нее сделаем, из стервы поганой, в порошок сотрем!

Кэпэлэу вышел на улицу продышаться, поостыть немного.

Вика знала свою власть над Балбесом: поглядишь на него, он уж и не знает, куда от счастья деваться, — поэтому, как только Кэпэлэу ушел, она безбоязненно отворила дверь и, прижав к губам палец, велела:

— Пойди, позови Онике. Он на пустыре за мельницей. Скажи, чтоб немедля бежал сюда. Да вошел не двором, а задами, а то батя увидит…

Невдалеке от дома братья разошлись. Нице вошел в ворота, а Онике через сад прямо в сени.

Бесстыжая вьюга понаделала у них во дворе бед. Сломала загородку сада и, поднабравшись сил, снесла навес с копны проса. И теперь по всему двору летала солома, будто снопы искр при пожаре. Кэпэлэу исходил злостью. Увидев Нице, он велел ему притащить каменный каток, которым обмолачивают ячмень, и взвалить его на копну, куда сам он положил деревянный чурбак. Нице, памятуя о побоях в погребе, помчался со всех ног в сарай, обхватил здоровенными лапищами каток, весивший не меньше мельничного жернова, и поволок к копне.

Онике знал, что, когда старик в ярости, лучше ему на глаза не показываться — может вилами пырнуть и изувечить, с него станется. Сколько уж раз, бывало, набрасывался, и в ход тогда шло все, что попадалось под руку.

Киву Кэпэлэу не любил сыновей. Нице он и за человека не считал и Онике помыкал, как слугой. Земля была целиком на попечении Онике, он и пахал, он и сеял, он и жал, он и убирал. Кэпэлэу редко показывался в поле — все больше на рынок ездил, а в остальное время, заложив руки за спину и дыша на всех перегаром, расхаживал по деревне, и в народе прозвали его Сиплым.

«Вон Сиплый пошел. Раб на поле спину гнет, а он соломинки на улице считает».

Онике взял лестницу и полез на чердак, прихватив лопату— при такой метели чердак наверняка завалило снегом. О Вике он и не вспомнил.

А она услыхала, как он полез на чердак. И удивилась, почему же он к ней не зашел. Перетрусил, догадалась она, отца испугался, Онике у него в доме за батрака. А ей хотелось прочитать ему письмо, которое вот уже несколько дней носила за пазухой. Письмо было от двоюродной сестры, из Брэилы, она там на стройке работала.

Пойду сама к нему поднимусь, подумала Вика, открывая дверь и вглядываясь в темноту сеней. Никого. Вика тихонько поднялась на чердак.

— Зачем пришла? — испуганно спросил Онике, — А если увидят нас? Ступай, ступай в комнату. Балбес сказывал, батя гневается.

Вика с укором покачала головой и присела на мешок с фасолью. На чердаке было тепло. Полотнища паутины покачивались в пропыленном воздухе, сладковато пахло плесенью. Вика смотрела, как Онике сбрасывает снег, и, подобрав несколько сморщенных виноградинок, упавших с гроздей, что развесили здесь с осени, потихоньку их жевала. Потом взяла из мешка горсть конопляного семени, раскусила и поморщилась — горько. Она сидела в потемках почти не двигаясь, уставив глаза в землю, и только изредка исподтишка взглядывала на парня.

Онике остановился ненадолго передохнуть. Ветер свистел, будто раскрученный над головой хлыст. Онике поглядел на Вику — она сидела отвернувшись, и ему стало обидно, что она как бы не замечает его. Он положил лопату и, ступая на цыпочках, подошел к Вике сзади, обнял за плечи, она прижалась головой к его груди, а он прижался губами к ее губам. И тут же замер испуганно. Внизу Надолянка ругалась с Кэпэлэу, что не принес он соломы топить печь, а у нее тесто из квашни лезет. Онике хотел отойти от люка подальше, но Вика тянула его за полу кожуха к себе.