Крик зелёного ленивца

…

Никсон был по телевизору, произносил речь. Если выключить звук, он может сойти абсолютно за кого угодно.

…

Обошел с работницей вокруг дома, показывал, что ей, по-моему, надо сделать. Говорил и говорил, хоть она почти ничего не понимала и только тупо улыбалась.

…

Кто-то говорит: "Ах, я совсем вас заболтал, простите, пожалуйста", а потом еще долго-долго распространяется на эту тему.

…

Удивлен твоим предложением "приостановить" журнал, на — ты так, по-моему, выразилась — годик-другой".

…

Мне больше нечего сказать, правда. Странно, да?

Целую.

Энди.

Мария,

Наверху можно не убирать. Со мной что-то не совсем ладно, и я решил не вставать с постели. И пожалуйста, не включайте пылесос. В подвале, в кладовой, есть швабра. Уж вы как-нибудь обойдитесь. Простите за грязь и беспорядок в ванной. Можете все так и оставить, если, по-вашему, это чересчур. Не выбрасывайте бутылки, в которых что-то еще есть. Grarias.

Уважаемая миссис Бруд,

Получил ваше письмо. Не знаю, как давно вы его написали, поскольку оно без даты. Если вы пишете письмо карандашом на обороте рекламы о ремонте водостоков, а потом ее суете человеку под дверь, не рассчитывайте на скорый ответ, поскольку может случиться, как и случилось на самом деле, что человек примет ваше письмо за рекламу, каковой оно во многих отношениях и является, а если вдобавок он плохо себя чувствует и не хочет лишний раз нагибаться из-за шума в груди, который, нагибаясь, он сразу ощущает вместе с легкой одышкой, при таких условиях, я говорю, он не подберет это письмо немедленно, а, напротив, в течение нескольких дней будет его топтать ногами, покуда уборщица, приходящая всего на час и только раз в неделю, притом по неопытности опасающаяся, как бы не выбросить чего-то ценного, не покажет его (письмо) ему с вопросом: "Ну как? Это выбрасывать?" — и тут только он посмотрит. Мне с высокой горы плевать, что вы рассказали мистеру Бруду. И не пытался я вас затащить в спальню. Я изо всех сил старался вас оттащить от больших фасадных окон, для вашей же пользы, как и для своей собственной. Я говорил: "ну прошу вас", я не говорил: "не пущу вас". Кроме того, вовсе я не прячусь. Меня дома не было, когда вы приходили, а значит, я никак не мог "подглядывать исподтишка". И не боюсь я мистера Бруда. И не надо мне, чтоб вы меня простили. Мне надо, чтоб вы заплатили за квартиру.

Эндрю Уиттакер.

компания Уиттакера.

Милая Викки,

По-моему, реклама — вещь главная, одна из главнейших вещей. По-моему, важно создать у людей впечатление, как будто что-то происходит, если даже ничего не происходит. А ты как думаешь?

Энди.

Пресс-релиз

"Мыло", известный по всей стране журнал, сообщил наконец о своих планах ежегодного литературного фестиваля. Хотя слухи об этом фестивале вот уже несколько месяцев как циркулируют в литературных кругах, это — первое официальное уведомление со стороны самого журнала. На многолюдной пресс-конференции в одном роскошном отеле Эндрю Уиттакер, издатель и редактор "Мыла", а также один из координаторов предстоящего мероприятия, объявил, что тема фестиваля в нынешнем году будет "Внутрь Внешнего". Мистер Уиттакер пояснил: "Мы хотим активизировать диалог между ведущими писателями современности и широкой публикой, постараться положить конец царящим по обе стороны подозрительности и вражде. Это улица с двусторонним движением". В другом месте своей речи он назвал указанный конфликт "ужасным недоразумением" и "абсолютно беспочвенным вздором".

Мистер Уиттакер сказал, что в этом году, по его расчетам, фестиваль привлечет "больше трех десятков" писателей и поэтов со всех концов нашей необъятной страны и из Европы. В отличие от прочих литературных фестивалей, которые, по словам мистера Уиттакера, "размножаются, как блохи", в разных мелких городишках, среди писателей, которые объявятся на Мыльном фестивале, отнюдь не будет бойких пустышек, жаждущих известности. "Уж я за этим лично пригляжу", — пообещал издатель "Мыла". Назвать имена "бойких пустышек" он отказался, заметив только: "Они сами знают, кто они". Рослый, плечистый мужчина, он, по-видимому, легко и непринужденно стоял перед теснящейся толпой журналистов, время от времени шутя с юной репортершей, совершенно, по-видимому, очарованной его энергией и остроумием. Отказавшись обозначить точное число ожидаемых посетителей, он под нажимом прессы вынужден был признать, однако, что не удивится, "если их будет тысяч двенадцать — тринадцать" за пять дней фестиваля, и задумчиво присовокупил: "Предвижу проблемы с уличным движением".

Помимо присутствия (за скромную плату) на многочисленных семинарах, лекциях, чтениях и при надписании книг публика сможет беспрепятственно гулять в, как выразился Уиттакер, "приятной сельской атмосфере" с живой музыкой, воздушными шарами и лотками, торгующими всеми новинками и сувенирами, какие имеют отношение к литературе.

Суббота принесет с собой приятнейший сюрприз — "Пикник в парке", к участию в котором приглашается широкая публика, далее же воспоследует фейерверк после захода солнца. Воскресенье, день пятый и последний, станет свидетелем главнейшего, венчающего фестиваль события: вручения литературной премии "Мыла" — "Краса и Гордость" — писателю с мировой славой, после чего будут иметь место торжественный обед и танцы в великолепном бальном зале Кулиджа. Имя получателя этой престижной премии в нынешнем году Уиттакер отказался озвучить, лишь проговорил загадочно: "Придет время, сами узнаете". И уточнять не стал. Самой наградой будет обрамленная фотография Мэрилин Монро в пенной ванне. Уиттакер это фото описал как "размером с поднос для завтрака, приблизительно".

Милая Джолли,

Вот скажи, ну как тебе такое?

Я стою на улице и смотрю на дверь кирпичного дома, запущенного дома, то ли гостиницы, то ли меблирашки. Стекла кое-где повыбиты и заменены кусками темного картона. Несколько металлических баков, гнутых, переполненных отбросами, выстроились по краю тротуара. Как будто муляжные мусорные баки, баки, взятые напрокат из комической книжки с картинками, из комикса, нарочно выставлены здесь, чтоб обозначить "место нищеты". И я чувствую: "приехали" — наконец они завершились, мои долгие блуждания в поисках именно этого дома. С трудом переступая тяжелыми ногами — будто налитыми свинцом, — я одолеваю несколько ступенек, ведущих к двери. Деревянная доска вокруг замка вся исцарапана, как будто кто-то пробовал сюда вломиться. Я решаю, что дверь заперта, и удивляюсь, когда она распахивается от легкого тычка, как бы сама собой.

Я вхожу прямо в большую комнату под низким потолком, вроде церковного подвала. Стены желтые, свет в комнате тоже странно желтый. Во сне я вспоминаю, что такой цвет обычно называют "мочевидным", и это слово, во сне, мне кажется смешным. Воздух густой, тягучий, прямо жидкость. На зеленом диване в центре комнаты сидит очень маленький человечек — карлик? лилипут? Он смотрит телевизор — крошечный черно-белый аппарат стоит на стуле перед диваном. Больше мебели в комнате нет никакой. Карлик — или это лилипут — немолодой, широкоплечий, кряжистый, с невыразительным, пустым лицом. Одет очень прилично: темный костюм в полосочку, котелок, галстук-бабочка. Я знаю, что он сбежал из цирка и что мне положено его поймать и туда вернуть. Я знаю, это — "важная задача", и мысль, что я не справлюсь, наводит на меня тоску.