Алфавита. Книга соответствий

Заблудившийся трамвай

Слово "поэт" в юности ассоциировалось у меня с возвышенностью и без оглядной отвагой, граничащей с безрассудством.

Первые мои стихи (см.) опубликовал журнал "Памир", который

(царство ему небесное!) многие годы был единственным изданием, признававшим меня как автора, за что я ему благодарен и по сей день.

Стихами занимался Л., ответственный секретарь журнала, известный в республике поэт.

Мы сидели в его кабинете, Л. просматривал плоды моего труда, что-то мычал и хмыкал.

– Ну что ж, – сказал он в конце концов. – Неплохо, неплохо.

Попробуем парочку протолкнуть в девятый или в десятый номер… А вот знаешь, я где-то, кажется, уже слышал такое название. Нет? Не припоминаешь?

И протянул мне лист, на котором мной собственноручно было напечатано недавно написанное мною же стихотворение, название которого явилось плодом моих собственных напряженных и честных раздумий:

"Заблудившийся трамвай".

Я недоуменно помотал головой:

– Не знаю… Я не встречал.

– Да?.. Ну, ерунда. – Поэт Л. махнул рукой. – Бывает так, знаешь.

Показалось. Все, оставляй!

Он хлопнул руками по столу и поднялся, показывая тем самым, что разговор окончен.

Я вырос (см. Родословная ) в семье, не имевшей никакого отношения к филологии, учился в Нефтяном институте, и, в конце концов, в силу причудливых представлений советской власти о добре и зле мне было простительно в ту пору не знать, что "Заблудившийся трамвай" – это известное стихотворение Николая Гумилева, поэта, путешественника, офицера, расстрелянного большевиками в 1921 году в связи с не то реальной, не то гипотетической его причастностью к белогвардейскому заговору.

Когда я узнал это (очень скоро, буквально через пару месяцев), то подивился, что известный в республике поэт Л. тоже страдает подобной неосведомленностью.

И прошло еще несколько лет, прежде чем я понял, что поэт Л., разумеется, знал, кому принадлежит стихотворение "Заблудившийся трамвай".

Но не сказал мне этого.

Это нужно представить себе: поэт не сказал поэту! Скрыл от него!

Поэт – поэту!!!

Но почему, почему скрыл?! Ведь поэт – поэту! И не сказать?!

Думаю, ход рассуждений поэта Л. был прост.

"Я сообщу сейчас этому юноше, что стихотворение с точно таким же названием есть у Николая Гумилева – поэта, путешественника, офицера, расстрелянного большевиками в 1921 году в связи с его не то реальной, не то гипотетической причастностью к белогвардейскому заговору. Юноша вежливо поблагодарит, простится – и направит стопы прямехонько в приемную ЦК КП ТаджССР, в отдел культуры. И скажет там, скорбно кивая, что поэт Л., занимающий должность ответственного секретаря журнала "Памир", сеет плевелы враждебной нам идеологии, используя свое служебное положение для пропаганды в среде начинающих авторов произведений белогвардейских поэтов, справедливо расстрелянных за участие в заговорах против советского строя и страны рабочих и крестьян. После чего меня уволят, на мое место сядет А., на место А. переедет Б., на место Б. – В., и в результате последнего перемещения освободится местечко, на которое вправе будет претендовать этот милый и бдительный юноша, плохо знающий историю отечественной словесности".

Что же касается стихов поэта Л., то некоторые из них и впрямь были довольно неплохими.

Но увы – с годами как-то вымылись из памяти.

Зависть

Зависть – плохое чувство. Избавляться от него лучше всего в раннем детстве.

Мальчика Сережу мама отдала на пятидневку.

Не то чтобы она специально хотела ему насолить. Просто жизнь так складывалась, и другого выхода не было.

Утром понедельника Сережа оказался в детском саду. Есть он не хотел, но воспитательница сказала, что нужно идти завтракать.

Сережа вяло принялся за манную кашу и вдруг заметил, что все остальные дети перед тем, как сделать то же самое, достали откуда-то темные пузырьки с откручивающимися крышками, налили из пузырьков полные ложки какой-то жидкости, проглотили, облизали ложки и только после этого приступили к еде.

Сережа заозирался в тревоге. Но никто не обращал внимания на то, что он здесь единственный мальчик, у которого нет темного пузырька с откручивающейся крышкой.

Возможно, будь Сережа характером побойчее, он бы не стерпел такой несправедливости и стал бы кричать: почему у меня нет темного пузырька с откручивающейся крышкой?! Дайте мне темный пузырек с откручивающейся крышкой!..

Но Сережа был тихий домашний мальчик и кричать не стал.

Однако чужие пузырьки не давали ему покоя, потому что и на следующий день, во вторник, и через день, в среду, и в четверг, и в пятницу утром дети, перед тем как приняться за манную кашу, доставали свои темные пузырьки с откручивающимися крышками, а Сережа только горевал и мучился.

Как хотелось ему иметь такой же темный пузырек с откручивающейся крышкой! Он бы все за него отдал. Он беспрестанно думал: ну почему, почему у меня нет темного пузырька с откручивающейся крышкой?! Разве другие дети лучше меня?! Достойней?! Да нет же! Петя, например, ковыряет в носу. Галя – та вообще вся в соплях. Вера – глаза б мои не смотрели на эту Веру. И почему же тогда у них есть темные пузырьки с откручивающимися крышками, а у меня нету?! Разве это справедливо?!

Насилу дождался Сережа вечера пятницы и, когда пришла мама, поведал ей свою боль.

– Не плачь, сынок! – сказала мама.

Она подошла к воспитательнице, спросила, получила ответ, взяла

Сережу за руку и повела домой.

В понедельник утром Сережа, перед тем как приступить к манной каше, ликуя, открутил крышку своего темного пузырька. Он делал это медленно и торжественно, чтобы все видели – у него тоже есть темный пузырек с откручивающейся крышкой! Он не хуже других!

Осторожно налил, как все, в ложку и, замирая от столь уже близкого наслаждения, вылил жидкость в рот.

Это был рыбий жир.

С тех пор Сережа никому никогда не завидует.

А ведь совсем уже взрослый дядька – с бородой и папиросой.

Замок

Не знаю, как другие, а сам я жил в Замке с удовольствием.

Замок стоял на берегу озера (точнее – системы озер) Ван-Зее, расположенного на западной окраине Берлина, в самой богатой части города.

Замок был высок и величественен. И был знаменит двумя вещами.

Во-первых, в 1944 году в этом Замке, отобранном у еврейского банкира, успевшего сбежать за границу, обитал некий гитлеровский адмирал, имя которого история умалчивает. Напряженные раздумья о судьбах мира и прогресса натолкнули его на мысль о создании торпеды, управляемой пилотом-смертником, – что, несомненно, являлось грандиозным прорывом в военно-инженерной сфере… Во-вторых, много позже, когда нужда в пилотах-смертниках на время отпала, Замок стал называться Literarisches Colloquium Berlin, и одним из его стипендиатов был сам Джон Стейнбек! Кто знает, может быть, я спал на его кровати!..

Рядом с Замком Literarisches Colloquium Berlin высились другие замки. И виллы. Среди них встречались не менее знаменитые. Так, минутах в десяти ходьбы за красивой железной оградой, увитой зеленью, в глубине ухоженного сада стоял мощный серый особняк.

Честно говоря, он выглядел несколько мрачновато. Оказалось, именно здесь в 1942 году синклитом государственных и партийных мужей было принято решение об окончательном решении еврейского и ряда других вопросов, в соответствии с классификацией (см.) по национальному

(см. Национальность ) признаку, разработанной нацистскими умниками.

У меня была большая комната с огромным окном на втором этаже.

Створки окна закрывались с помощью сложной реликтовой системы железных штырей и ручек, являвшихся, судя по всему, ровесниками самого Замка. Окно смотрело на озеро. Внешность озера незаметно менялась каждые четверть часа – оно голубело, лучезарно сияло, хмурилось, гнало волну, угрюмо покачивалось, снова голубело…