Русалия

Находящаяся на Острове рядом с дворцом мэлэха синагога, укрытая от взоров живущего по берегам разноплеменного людского месива кронами всяких красивых привозных деревьев, была больше похожа на драгоценную шкатулку: несмотря на отсутствие окон внутри нее в дневные часы было достаточно светло, поскольку стены были сложены из тонких ониксовых плит, как у легендарного храма, блиставшего некогда в одной из бесконечно возникающих и гибнущих в урочный срок прежних хазарий. Все, что в середине этого строения не было ониксом, было золотом, хрусталем, перламутром, янтарем, агатом, поверх чего целыми россыпями переливались более ценные мелкие самоцветные камни.

Когда весь текст из свитка, относимого к данному дню, был прочитан, рабби назначил двоих из блистательного сходбища допущенных в сей многоцветный ларец для завершающего ритуала. Вышедший перед собранием назначенный магиба ⁵⁵¹¹поднял свиток торы. Загудели слившиеся воедино голоса:

- Это – та самая тора, что передал нам Всевышний из уст своих…

Затем голель свернул свиток и передал его рабби.

Малик Иосиф все не мог дождаться, когда же этот свиток перекочует с бимы ⁵⁵²²в предназначенный ему шкаф и будет задернут золотчатый парохет ⁵⁵³³. Ныл затылок и от этого почему-то хотелось поскорее стянуть с него щедро утыканную желтыми и розовыми алмазами маленькую шапочку.

Однако если уж миры имеют свой конец, то что говорить о явлениях куда менее долговечных! Наконец в окружении нескольких человек свиты и обыкновенной своей охраны (хотя вокруг, казалось бы, никого, кроме избраннейших из братьев – сынов Израилевых и не было) Иосиф покинул драгоценные стены синагоги. Сразу за ониксовыми полосатыми ступенями крыльца его обступил еще один круг охраны.

- Туда, - слабым старушечьим голосом пролепетал великий мэлэх и, никак далее не истолковывая своего желания, шатким шагом престарелой утки заковылял вперед, в сторону круглого рукотворенного озерка, над которым во всю его немалую ширину был поставлен навес, замысловато расшитый узорной листвой разновидных вьющихся растений.

И вот свалив водяночное пухлое тело на вырезную деревянную скамью с перекидной спинкой (чтобы при желании на ней можно было не только посидеть, но и полежать), точно по волшебству в один миг вдруг покрывшуюся подушками, всякими подкладками и подложками, властитель Хазарии выставил вперед широко разведенные короткие ноги и, осторожно уложив затылок на подголовье, страдальчески смежил белые блестящие отечные веки. Несколько лекарей, закружились вокруг него, точно прилетевшие от пруда стрекозы.

- Голова… Затылок… - страдальчески растягивая вислые губы постанывал старый малик. – И перед глазами… что-то летает… Пальцы! Не чувствую…

- Господин над всеми народами, милостивый царь наш, совершенно необходимо поставить пиявки, - слишком сладко, слишком трепетно, слишком проникновенно щебетали порхающие лекари.

- Ну вот еще! – тут же открыл глаза Иосиф (вернее, открылся только один, левый, глаз, на втором веки разлепились только наполовину); преодолеть наскоки привычной болезни было проще, чем отвращение к черным кровососным червям.

- Идите. Все идите, - принялся разгонять толпившуюся вокруг него челядь малик. – Идите уже отсюда. Мозес, ты останься. А вы идите. Ну же!

Когда хворый властитель, раздраженный уже не на шутку, провизжал это страшное «ну же!», весь пучок сердобольных нянек точно ветром сдуло, вместе с каменнолицыми стражниками. Понятно, что никто из них далеко не забредал, а укрылся где-то поблизости, например, в раскидистых кустах лигуструма, одетых то и дело вздыхающими невесомыми одеялами из бабочек, таких же белых, как и собравшие их многочисленные медвяные соцветия.

- Ой, как крутит в затылке… - раздувал хазарский владыка широкие черные ноздри большого чуткого носа, без малого семь десятков лет помогавшего своему хозяину выискивать в жизненном поле наиболее безопасные и прибыльные стези. – Ближе садись, Мозес, говори, как там взбунтовавшиеся русы дурят. А то сведения, как посмотрю, скоро стану я от своей прислуги получать. Все только об одном и говорят.

Мозес совсем недавно занял высочайшую должность шада ⁵⁵⁴¹, заменив Иуду Хагриса, который пару месяцев назад скончался от мочеизнурения, иссохший донельзя, весь усыпанный зловонными гнойниками. Новый шад, будучи старшим сыном кагана – Иисуса Кокоса, унаследовал от своего отца высокий рост и дебелость тела, но во внешности сына эта рассыпчатая белая толстота, невзирая на молодой еще возраст, выглядела какой-то вялой, нежизнеспособной.

- Наше войско стоит, готовое к выступлению в любую минуту, - покорно доложил Мозес. – Но, если верить доносителям из Булгара, из Сувара… Кстати, о том же говорят наши люди, бежавшие из этих городов. Они говорят, воинство русов ужасно. Мы уже договорились с ясами ⁵⁵⁵², с князьями касогов ⁵⁵⁶³. Но и этого может оказаться мало. Нужны деньги. Нужно очень много денег.

- Ну! Кому же не нужны деньги! – сладенько захихикал малик, его бело-желтые пухлые щеки затряслись, - будто терзавшие его давеча немочи сгинули в одночасье. – Деньги – это наш взыскательный Бог, и относиться к нему следует с великим почтением. Не хочешь ли ты, чтобы я сам оплатил наемников?

- Нет… Но…

Улыбка покинула отвислые бледные щеки Иосифа:

- Эта обязанность всегда возлагалась нами на акумов. Они стоят вне защиты закона, и властелин многомилостивый, обитающий высоко, отдает их деньги нам. Мы не должны терять деньги Израиля. И шад, и тархан, и даже я, ваш великий мэлэх, все мы по крови купцы. А умный купец потому и называется умным, потому он среди нас и считается лучшим, поскольку способен заставить гоя заботиться о деньгах Израиля, как о своих собственных. Надо думать. Можно увеличить пошлину для греков, поднять подати… Пусть Самуил потребует от тагауров двойной дани за… за какую-нибудь там провину. Надо думать.

- Но если случай исключительный? – на круглом с натянутой белой кожей лице Мозеса выступили яркие свекольного цвета пятна. – Если времени нет?

Иосиф выразительно вздохнул и опустил веки, но продержался в этой молчанке недолго. Глаза его, эти выпуклые грустные глаза, вновь растворились (сначала один, потом другой) и устремились туда, где сквозь лиственный шатер три солнечных столба, наполненные подрагивающей солнечной пылью и золотыми вспышками случайно влетающих в них стрекоз, опускались в центр пруда, выбивая из сумрачно-зеленой глади три ослепительных пятна.

- Как думаешь, – жалобно простонал он, - в этом году будет хороший урожай винограда?

Мозес поспешно поборол всплывшее на его лице выражение изумления, но для ответа потщился предъявить те слова, которые, судя по всему, были бы приятны старику.

- Конечно. В этом году урожай нас ждет изобильный.

- Думаешь? – в старых грустных глазах малика вспыхнули золотистые огоньки надежды, отчего они сделались еще грустнее. – Я очень люблю виноград! Ягоды черно-пурпурные… в голубом воске. Изюм тоже люблю.

Мозес подозрительно покосился на своего странно разнежившегося собеседника.

- Вино тоже. Оно похоже на кровь… Значит хороший будет урожай? Становится жарко. Уже давно пора было бы отправиться в летний дворец к своим виноградникам… – все так же умиляясь каким-то своим мыслям, лепетал Иосиф. – А денег… денег мы найдем столько, сколько понадобится. Да только и нынешнему нашему войску эти русы, эти органы Сатаны, если даже соберут всех единокровных им собак и ослов, и тогда они нечего не смогут противопоставить нашей мощи. Скоро они позабыли урок бесподобного Песаха. Что ж, за столь дерзкое непослушание мы обрушим на их ослиные головы столько огня и железа, что у них навсегда отпадет охота сопротивляться воле истинного Бога, который предназначил их удобрять наши виноградники. Будем достойны наших праотцев, чье величие славит пятая книга Моисеева: «Предали заклятию все города, мужчин и женщин и детей, не оставили никого в живых». Да погрузим мы ногу свою, как и псы наши языки свои, в кровь врагов! Амен.