Устал рождаться и умирать

— У нас телевизор сломался. Ну не нравится она мне, тебе-то что?

— Завидуешь просто! — хмыкнула Фэнхуан. — Противная рожа синяя, урод несчастный!

Твой сын схватил ремень её ранца, с силой потянул к себе, а потом оттолкнул, и она ударилась о ствол чинара.

— Ты мне больно сделал… — сморщилась она. — Ладно, ладно, не буду больше тебя рожей синей обзывать. Буду звать Лань Кайфан. Мы ведь с тобой вместе росли, значит, старые друзья, верно? Я хочу наказать тётку, и ты должен помочь мне в этом.

Твой сын снова зашагал прочь. Она обогнала его и преградила дорогу, выпучив глаза:

— Ты слышал, что я сказала?!

Тогда мы не собирались бежать куда-то далеко, хотели лишь переждать разразившуюся бурю в спокойном месте, а потом оформить всё по закону и решить вопрос с моим разводом.

Недавно назначенный секретарём парткома Люйдяня Ду Лувэнь когда-то работал начальником отдела политико-идеологической работы торгово-закупочного кооператива. Мой преемник, он был и моим закадычным другом. Я позвонил ему с автобусного вокзала и спросил, не может ли он помочь с укромным домиком. Поколебавшись, он согласился. В автобус мы садиться не стали, а незаметно проскользнули в восточную часть города, в прилепившуюся на берегу Великого канала деревушку Юйтуань. Там на пристани наняли лодку и поплыли вниз по реке. Под навесом к решётчатой переборке был привязан — чтобы не вылез — красной лентой за ногу годовалый ребёнок хозяйки лодки, женщины средних лет с худощавым лицом и огромными, как у оленя, глазами.

На небольшой пристани нас встретил на своей машине Ду Лувэнь и отвёз в трёхкомнатный домик на заднем дворе городского кооператива. Под напором частного бизнеса кооператив почти разорился, персонал подался в индивидуальные предприниматели, осталась лишь пара пожилых работников присматривать за помещениями. Там, где мы поселились, раньше жил партсекретарь кооператива. Он уже вышел на пенсию и уехал в город, а вся домашняя утварь осталась.

— Вот здесь и укроетесь, — сказал Ду Лувэнь. Указывая на мешок с мукой, мешок риса, две бочки растительного масла, колбасу, консервы и прочие продукты, он добавил: — Будет что нужно, звоните мне домой. Просто так ни в коем случае не высовывайтесь, тут вотчина секретаря Пан, а эта может нагрянуть непредвиденно.

Так началась наша бесшабашная счастливая жизнь. Мы готовили еду, ели, а потом только и делали что обнимались, целовались, ласкались и сливались в любви. Хоть мне и неудобно, должен признаться вот в чём. Из дома ушли впопыхах, переодеться не во что, поэтому большую часть времени мы проводили голышом. Заниматься в таком виде любовью — нормально, но сидеть друг против друга голыми с чашками в руках и есть кашу казалось нелепо и смешно.

— Мы тут как в райском саду, — смеясь, говорил я Чуньмяо.

Мы не разлучались ни днём, ни ночью, всё смешалось — сон и явь. Однажды, когда, утомлённые любовью, мы забылись глубоким сном, Чуньмяо вдруг испуганно растолкала меня:

— Мне приснилось, что тот малыш в лодке залез ко мне, назвал мамой и стал просить грудь.

Сопротивляться чарам обольстительницы Фэнхуан твой сын был не в силах. Он помог ей осуществить задуманное наказание Чуньмяо, а твоей жене знай зубы заговаривал.

Следуя за вашими с Чуньмяо запахами, которые сплелись, как две верёвочки, я безошибочно вывел их тем же путём, что прошли и вы, на пристань в Юйтуань. Мы поднялись на лодку той же оленеокой женщины, где под навесом был привязан смуглый карапуз в красном набрюшнике. Он очень обрадовался нам, ухватил меня за хвост и потащил его в рот.

— Куда вам, школьники? — приветливо спросила хозяйка. Она стояла на корме, опираясь на весло.

— Пёсик, нам куда? — обратилась ко мне Фэнхуан.

Я повернулся вниз по течению и пару раз гавкнул.

— Вниз по течению, — прокомментировал твой сын.

— Хорошо, вниз по течению, но куда именно? — уточнила лодочница.

— Правь по течению, пёс покажет куда, — уверенно заявил он.

Усмехнувшись, она выправила лодку на стремнину, и та заскользила, как летучая рыба. Фэнхуан скинула туфли и носки, уселась на борт и свесила ноги в воду. По берегам на отмелях чередой вставал ракитник, над зарослями то и дело взлетали стаи белых цапель. Фэнхуан затянула песенку, её голос звенел серебряным колокольчиком. Губы твоего сына подрагивали, с них слетали отдельные звуки. Похоже, он тоже знал эту песню, но не пел. Потом разулыбался во весь рот и стал робко подтягивать.

В Люйдяне мы сошли на берег. Фэнхуан щедро расплатилась с лодочницей, вручив ей гораздо больше условленной суммы, и та явно всполошилась.

Мы безошибочно нашли место, где вы прятались, и постучали. Дверь открылась, на ваших лицах отразились стыд и испуг. Ты свирепо зыркнул на меня, и я сконфуженно гавкнул пару раз. Мол, извини, Лань Цзефан, ты ушёл из дома и мне больше не хозяин. Теперь твой сын мой хозяин, и я выполняю его приказы, как мне и назначено от природы.

Фэнхуан сняла крышку с небольшой жестяной банки с краской и окатила оторопевшую Чуньмяо.

— Ты шлюха из шлюх, тётушка, большие «драные туфли»! [279] — бросила она ей. Потом по-командирски махнула твоему сыну. — Уходим!

Вслед ними я потрусил в здание парткома, где Фэнхуан заявилась к Ду Лувэню и приказным тоном заявила:

— Я — дочь Пан Канмэй, прошу предоставить нам машину, чтобы вернуться!

В наш заляпанный краской «райский сад» явился Ду Лувэнь.

— Мне очень неудобно, но вам лучше укрыться где-нибудь подальше, — заикаясь, проговорил он.

Он принёс чистую одежду и вручил мне конверт с тысячей юаней:

— Только не надо отказываться, это в долг.

Растерянная Чуньмяо беспомощно смотрела на меня округлившимися глазами.

— Дай мне минут десять поразмыслить. — Я предложил Ду Лувэню сигарету, присел на стул и неторопливо затянулся. Но, не докурив и до половины, встал. — В семь вечера сегодня отвези нас, пожалуйста, на железнодорожный вокзал в уезде Цзяосянь.

Мы сели в поезд Циндао — Сиань, который пришёл в Гаоми лишь полдесятого. Приникнув к грязному стеклу окна, мы смотрели на платформу, на пассажиров с тяжёлыми баулами на спине, на безмолвные лица железнодорожников. Поодаль в ярком свете фонарей на привокзальной площади громко зазывали клиентов нелегальные таксисты и продавцы съестного. Ах, Гаоми, когда ещё мы сможем достойно и честно вернуться сюда?

В Сиане мы нашли прибежище у Мо Яня, который выучился на писателя и стал журналистом местной газеты. Он предоставил нам свою ветхую комнатёнку, которую снимал в «Хэнаньской деревушке», а сам отправился спать на диване у себя в офисе. Со странной и коварной улыбочкой он вручил нам упаковку супертонких японских презервативов со словами:

— Подарок легкомысленный, но от всей души, прошу снизойти и принять!

Во время летних каникул твой сын с Фэнхуан снова велели искать ваши следы. Я привёл их на вокзал и, обратясь к поезду, идущему на запад, стал тихонько поскуливать. Мол, запах, как и эти сверкающие рельсы, тянется очень далеко, мой нюх бессилен.

ГЛАВА 51

Симэнь Хуань бесчинствует в городе. Лань Кайфан ранит палец, чтобы проверить волос

Летом тысяча девятьсот девяносто шестого года исполнилось пять лет со времени вашего побега. Слухи о том, что Мо Янь стал заведующим редакцией, а ты редактором, что Пан Чуньмяо работает кухаркой в редакционной столовой, давно уже дошли до ушей твоей жены и твоего сына, но они, похоже, окончательно забыли о вас. Твоя жена всё так же жарила хворост и по-прежнему любила есть его. Твой сын отлично успевал в школе. Пан Фэнхуан и Симэнь Хуань такими же успехами похвастать не могли, но для дочери самого высокопоставленного руководителя в уезде и сына богача, учредившего для школы «Фонд Цзиньлуна» и внёсшего пятьсот пятьдесят тысяч юаней, двери школы будут широко распахнуты, получай они хоть нули на экзаменах.