Золотая тетрадь

Какое-то время Элла чувствует себя более одинокой, чем когда, либо. Она много думает о своей давшей трещину дружбе с Джулией. Ведь с Джулией она более близка, чем с кем-либо, если под «близостью» понимать взаимное доверие и совместный опыт. Однако сейчас былая дружба — это сплошная ненависть и обиды. И она не может перестать думать о Поле, который ушел от нее много месяцев назад. Уже больше года назад.

Элла понимает, что, пока она жила с Джулией, она была защищена от проявлений определенного типа внимания. Теперь она определенно стала «женщиной, которая живет одна», а это, хотя она и не осознавала этого раньше, очень отличается от «женщины, которая живет в одном доме с другой женщиной».

Например. Спустя три недели после того, как она переехала в новую квартиру, ей позвонил доктор Вест. Он сообщил ей, что его жена уехала в отпуск, и пригласил ее на ужин. Элла идет, не в состоянии поверить, несмотря на слишком осторожно подпущенную информацию о том, что его жена в отъезде, что разговор за ужином может пойти о чем-то, кроме тех или иных аспектов их совместной работы. По ходу ужина Элла постепенно понимает, что доктор Вест предлагает ей завести с ним роман. Она вспоминает те неприятные реплики, которые он с таким тщанием старался до нее донести вскоре после того, как Пол от нее ушел, и думает, что доктор Вест, возможно, отвел для нее в своем сознании нишу женщины, пригодной для таких случаев. Она также понимает, что, если она, Элла, отвергнет его этим вечером, он проработает весь существующий в его сознании «список финалисток», включающий в себя еще три-четыре женские кандидатуры, поскольку доктор Вест язвительно бросает:

— Знаете, есть и другие. Вы не можете приговорить меня к одиночеству.

Элла наблюдает за тем, как разворачиваются события у них на работе, и к концу недели замечает, что Патриция Брент начинает общаться с доктором Вестом как-то по-новому. Ее обычно жесткая, рациональная, профессиональная манера общения неожиданно смягчается, делается почти девичьей. Патриция занимала последнее место в «списке финалисток» доктора Веста, поскольку до нее он попытался, безуспешно, «наладить отношения» с двумя секретаршами. Элла наблюдает: злорадствуя оттого, что доктору Весту пришлось удовольствоваться наименее для него привлекательной кандидатурой; злясь на Патрицию Брент за весь свой пол, потому что у Патриции откровенно благодарный и польщенный вид; ужасаясь от мысли, что и сама она в конечном итоге может прийти к тому, что станет благосклонно принимать знаки внимания таких мужчин, как доктор Вест; зло изумляясь тому, что отвергнутый ею доктор Вест не преминул указать ей на следующее: ты меня не принимаешь, но смотри! Видишь — мне все равно!

И все эти переживания сильны настолько, что это вызывает тревогу, они явно питаются обидой, которая не имеет никакого отношения к доктору Весту. Элле неприятно испытывать все эти чувства, и ей стыдно. Элла задается вопросом, почему доктор Вест — этот не слишком привлекательный мужчина средних лет, женатый на невероятно компетентной и скорее всего очень скучной женщине, — не вызывает у нее сочувствия. Почему бы ему и не попытаться привлечь какую-то романтику в свою жизнь? Но рассуждения такого рода оказываются совершенно бесполезными. Элла возмущена его поведением, она его презирает.

Встреча с Джулией в доме общего друга, обе держатся прохладно. Элла, «совершенно случайно», заговаривает с Джулией о докторе Весте. Через несколько минут женщины — снова подруги, как будто холодности никогда и не было. Но теперь в основе их дружбы лежит та сторона их отношений, которая раньше всегда занимала второстепенное положение, — критическое отношение к мужчинам.

На рассказ Эллы о докторе Весте Джулия отвечает следующим рассказом: актер их театра как-то вечером проводил ее до дома и поднялся к ней на чашечку кофе, он сидел у нее и жаловался на свой брак. Джулия:

— Я была вся такая добрая, понимающая, как всегда с советами наготове, но я так устала все это раз за разом выслушивать, что мне хотелось завыть от тоски!

В четыре часа утра Джулия осторожно дала гостю понять, что она устала и что ему, наверное, пора домой.

— Но, дорогая моя, ты бы видела! Он выглядел так, будто я нанесла ему смертельное оскорбление. Я понимала, что, если он этой ночью не уложит меня в постель, его «эго» будет страшно и непоправимо уязвлено, ну, я и отправилась с ним в постель.

Мужчина оказался импотентом, Джулия была тактична.

— Утром он сказал, что вечером может снова заглянуть ко мне. Он добавил, что принять его — это то малое, что я могу сделать, чтобы дать ему возможность искупить свою вину. По крайней мере, у него есть чувство юмора.

И вот этот мужчина провел с Джулией и вторую ночь. Со столь же плачевными результатами.

— Естественно, в четыре утра он ушел, чтобы его малышка могла поверить, что супруг просто заработался до глубокой ночи. Перед тем как от меня выйти, он обернулся и заявил: «Ты — женщина, которая кастрирует мужчину. Я сразу так и подумал, как только впервые тебя увидел».

— Боже, — сказала Элла.

— Да, — сказала Джулия с яростью. — Самое смешное, человек он хороший. Я хочу сказать, я бы никогда не смогла предположить что он способен на такие комментарии.

— Не надо было ложиться с ним в постель.

— Но ты же знаешь, как это бывает, — в таких случаях всегда наступает момент, когда мужчина выглядит таким израненным, когда его мужское достоинство уязвлено настолько, что это становится невыносимым, и ты чувствуешь потребность приободрить этого мужчину, поддержать его.

— Да, но потом они просто пинают нас изо всех сил, так зачем же мы так себя ведем с ними?

— Да, но я, похоже, совсем не умею учиться на своих ошибках.

Через несколько недель Элла встречает Джулию и говорит ей:

— Четверо мужчин, а я даже никогда и не пыталась ни с кем из них заигрывать, позвонили мне, чтобы сообщить, что их жены находятся в отъезде, и в голосе каждого звучала эта восхитительная, кокетливо-скромная нотка. Это и в самом деле поразительно — знаешь мужчину много лет, работаешь с ним, а потом, стоит его жене уехать, у него сразу меняется голос и он, похоже, начинает думать, что ты готова из кожи вон вылезти, лишь бы оказаться с ним в постели. Как ты думаешь, что, черт возьми, творится у них в голове?

— Намного лучше об этомне думать.

Повинуясь внезапному импульсу сказать Джулии что-нибудь умиротворяющее, очаровать ее (и, когда она начинает говорить, она распознает в этом ту же потребность сказать что-нибудь умиротворяющее и очаровать, которая бывает у нее при общении с мужчинами), Элла говорит:

— Ну, по крайней мере, когда я жила в твоем доме, такого не бывало. Что само по себе странно, не так ли?

На лице Джулии мелькает выражение торжества: ну что ж, значит, хоть на что-то я была годна…

Повисает неловкая пауза: Элла по своему малодушию упускает шанс сказать Джулии, что та нехорошо себя повела, когда она от нее уехала; шанс «откровенно все проговорить». И в этом неловком молчании витает мысль, естественно вытекающая из фразы «это само по себе странно, не так ли?» — может ли такое быть, что мужчины считали их лесбиянками?

Элла и раньше рассматривала такую возможность, ее эта мысль забавляла. Но она думает: «Нет. Если бы мужчины считали нас лесбиянками, это бы их привлекало, они бы буквально роились вокруг нас. Все мужчины, которых я знала, говорили о лесбиянках с каким-то смаком — или откровенным, или подсознательным. Это один из аспектов их немыслимого тщеславия: каждому из них нравится видеть в себе спасителя этих заблудших женских душ».

Элла вслушивается в горечь звучащих в ее мозгу слов, и это ее потрясает. Дома она пытается проанализировать истоки той горечи, которая ее переполняет. Она чувствует, что буквально отравлена ею.

Элла думает, что не случилось ничего такого, чего бы не происходило с ней раньше, всю жизнь. Женатые мужчины, оставшись временно без своих жен, пытаются завести с ней роман — и так далее и тому подобное; десять лет назад она бы не придала этому никакого значения, не стала бы об этом рассуждать. Она воспринимала все это в качестве одного из рисков и одной из возможностей, связанных со статусом «свободной женщины». Но десять лет назад, поняла Элла, она испытывала нечто, в чем в то время не отдавала себе отчета. Она испытывала чувство удовлетворения, победы над женами; потому что она, Элла, та самая свободная женщина, возбуждала мужчин сильнее, чем их скучные усталые супруги. Оглядываясь назад и признавая за собой чувства такого рода, она стыдится самой себя.