Зеркала

Вплоть до мая 1969 года, до нашей случайной встречи в Александрии, уже пожилыми людьми, я ни разу не видел Ханан. О ее брате Сулеймане я слышал только от Гаафара Халиля, который встретился с ним как-то в киностудии «Мыср». Сулейман был танцовщиком, и их труппа участвовала в съемках какого-то фильма-ревю. Они с Гаафаром узнали друг друга, и Сулейман сказал, что очень любит танцевать и танцы стали его профессией.

Помню, я был весьма удивлен столь неожиданным выбором, а Гаафар, громко засмеявшись, сказал:

— По-моему, он живет так же легко, как и танцует!

Тогда, в Александрии, Ханан рассказала мне, что отец ее умер в том же году, когда они покинули Аббасию, после операции аппендицита, а мать скончалась недавно, два года назад. Сулейман совсем не поддерживает с ней связи, и о жизни его она изредка узнает из иллюстрированных журналов.

Халиль Заки

В компании друзей по Аббасии его имя было живым воплощением злобы и драчливости. Только близкое соседство вынуждало нас к общению с ним. Любой спор с Халилем неизменно заканчивался дракой, никому из нас не удалось избежать его кулаков. По сей день у меня на лбу остался след от его удара деревянным башмаком. Мы поспорили, кто из футболистов лучше — Хусейн Хигази или Махмуд Мухтар. Мне нравился один, ему — другой. Спор завершился ударом башмака и кровью, капля за каплей стекавшей по моему лицу на одежду. С Гаафаром Халилем он схватился, поспорив с ним о Чарли Чаплине и Максе Линдере. С Идом Мансуром — из-за пиастра, который тот у него одолжил и долго не отдавал. В нашей компании ему в силе не уступал один Сайид Шаир. Когда однажды между ними возникла драка, мы впервые увидели бой на равных — у обоих из носа текла кровь и были порваны галабеи. Мы представили себе, какая взбучка ждет Халиля дома из-за порванной галабеи, и ликование наше удвоилось. Однако Халиль был отходчив, быстро забывал ссоры. Как ни в чем не бывало выбегал во двор с криком: «Мир, ребята!», и мы снова принимали его в игру. Или тут же опять затевал драку. И все же надо признать, что от него нам была и немалая польза. Он был нашим предводителем в драках, возникавших чаще всего по окончании футбольных матчей, с мальчишками из соседних кварталов.

Отец Халиля держал лавку парфюмерных товаров. С сыном он обращался грубо, нередко бил его прямо на улице, на глазах у приятелей. Бил жестоко, немилосердно. Халиль ненавидел отца лютой ненавистью и мечтал о его смерти. Отец его курил опиум, Халиль знал об этом и рассказывал про него всем и каждому. Худшего отца трудно и вообразить. И это он передал Халилю по наследству свою злобу. За отцом и сыном мы всегда наблюдали с удивлением и страхом. Сурур Абд аль-Баки как-то попытался объяснить их взаимоотношения с точки зрения религии. Аллах, говорил он, наслал на Халиля его отца так же, как наслал потоп на семейство Ноя.

В учении Халиль не преуспел. Когда он провалился на экзаменах в начальной школе второй раз, отец заставил его работать в лавке. Мы с облегченном вздохнули, решив, что наконец-то избавились от такой напасти. Но отсутствовал Халиль не больше месяца. В один прекрасный день он появился снова.

— А вот и я! Не ждали?

Стараясь скрыть разочарование, мы сквозь зубы поздоровались с ним.

— Этот идиот выгнал меня!

— Из лавки?

— И из дому тоже!

Сайид Шаир — отец его был торговцем и другом отца Халиля — принес весть, что Халиля отец прогнал за постоянную кражу денег и за то, что он набросился как-то на клиента лавки с кулаками. Весть эта не смогла нас обрадовать, мы понимали, что теперь и нам не будет от него житья. И в самом деле, Халиль постоянно заставлял нас оплачивать его разъезды по городу, а также кофе и чай, выпитые им в кофейне. Но куда он ездит, где ночует и на какие деньги живет, мы не знали. Именно в этот период — мы учились тогда в средней школе — Гаафар завязал знакомства в мире кино. Он предложил Халилю ездить вместе с ним на студию сниматься в качестве статистов. Там Халиль познакомился с Сулейманом Мустафой, танцовщиком, и словно звериным чутьем почуял богатую добычу. Между ними завязалась странная дружба. Халиль не отходил ни на шаг от молодого человека и неограниченно пользовался содержимым его кармана. Гаафар рассказывал нам иногда о его кинематографических приключениях и хохотал от чистого сердца.

— Наш приятель, как всегда, переборщил, и Сулейман прогнал его, — сообщил он нам однажды.

— Как прогнал?! — в один голос спросили мы, думая, что случилось недоброе.

— Халиль стал ему угрожать и задираться…

— А Сулейман не видел, что ли, с кем связался!

— Но у Сулеймана много влиятельных друзей. Халиль и опомниться не успел, как очутился в полицейском участке, ну и там его так отделали, что он осип от крика. Наконец выпустили с условием и близко не подходить к Сулейману.

И снова Халиль стал слоняться без дела. А потом вдруг исчез, и долгое время мы ничего о нем не слышали. Ид Мансур первым принес весть о нем, встретив Халиля как-то вечером в тайном публичном доме в квартале Сакакини:

— Сидит там рядом с содержательницей, словно ее компаньон!

Однако подробнее о нем рассказал Гаафар. Из нашей компании он был ближе всех Халилю с тех пор, как дал ему подработать в кинематографе. Вот почему Халиль поделился именно с ним. Обычно он являлся в какой-нибудь притон как клиент, а после утех любви отказывался за них платить, угрожая, что донесет в полицию. Если на него напускали сутенера, под покровительством которого находился этот притон, он избивал его и становился сам «покровителем». За короткий срок под его «опекой» оказались все публичные дома в Сакакини. Халиль разбогател и зажил припеваючи. Конечно, это была опасная жизнь, но его она вполне устраивала. Дела у него шли все успешнее, и вскоре он распространил свою власть уже на самые роскошные публичные дома в центре города. Однажды Халилю крупно повезло — он оказал услугу интимного свойства известному врачу. А вскоре врач этот был назначен деканом медицинского факультета. В благодарность он устроил Халиля на административную должность в госпиталь Каср аль-Айни. Так Халиль стал служащим большого медицинского учреждения, да к тому же пользовался покровительством начальства. Зарплата у него была небольшая, но доходы он получал сказочные. И снова стал он появляться в нашем кафе в Аббасии. Заказывал наргиле [36], зеленый чай, на нас глядел свысока: еще бы — он служащий, а мы школьники.

— Он что, оставил ту, другую свою профессию? — спросил я как-то Гаафара.

— Ты, видно, не имеешь никакого представления о доходах, которые приносит ему служба в госпитале, — со смехом ответил Гаафар.

— Значит, с публичными домами у него покончено?

— Да… кроме самых дорогих, высшего класса. Он изредка оказывает теперь подобные услуги, да и то только избранным клиентам.

Среди знакомых Халиля был богатый мясник из наркоманов. Халиль посватался к его дочери. Она осталась единственной наследницей после гибели двух ее братьев в период демонстраций, прокатившихся по стране после прихода к власти правительства Исмаила Сидки. Помимо денег, в приданое девушке отец дал четыре больших дома на улице Фарука. Не прошло и года после женитьбы Халиля, как его тесть был пойман с поличным в курильне опиума и осужден на год тюрьмы. Его подорванное здоровье не выдержало заключения, и он умер в тюремной больнице. Все имущество перешло в руки Халиля Заки. При этой вести ни у кого из нас не возникло сомнения, что именно Халиль сам выдал тестя полиции.

— Ловко проделано! — сказал Ид Мансур, как будто даже с завистью.

— Чистый доход — четыре дома, — со смехом добавил Гаафар.

— Бедняжка жена, — заметил Реда Хаммада, — вот выгонит он ее из дому, и придется ей тогда побираться.

Началась и прошла война. Халиля Заки я видел изредка. В 1950 году мы все собрались на похоронах Гаафара. Вплоть до 1970 года о Халиле Заки я и не вспомнил ни разу. В один из дней начала осени 1970 года я сидел в кафе «Трианон», когда перед дверью остановился черный «бьюик» и из него вышел человек — его лицо мне было знакомо — и, улыбаясь, направился к моему столику. Мы поздоровались, он сел. Несмотря на возраст, Халиль выглядел еще довольно крепким. Однако лицо оставалось все таким же злым, а отлично сшитый костюм не скрывал его плебейского происхождения. На голове Халиля был тарбуш, маскировавший лысину, обезображенную шрамами — следами его драк. Мы обменялись новостями об общих друзьях.