Земляничная тату

– Ничего-ничего. Я не обиделась.

– Может, выпить хотите? – все еще смущенно спросил он.

– Ну! – с чувством ответила я.

– Простите? – нервно сказал Кевин.

– Простите, я думала, это перевод на американский фразы «Конечно, болван», – посетовала я. – Нет, с местными идиомами у меня пока туговато.

Вскоре от нашей веселой компашки остались только мы с Лоренсом.

Кевин отвалил через полчаса – точнее, как только собралась уходить Ява. Он предложил проводить ее до метро.

– Упорный. Этого у него не отнимешь, – сухо заметила Сюзанна, когда парочка вышла из бара.

– Ява красива до ужаса, – сказала я совершенно искренне. – Всякий захотел бы за ней приударить.

– Кстати, мне тоже пора. Помалкивала, чтобы не обломать Кевину весь кайф.

– Какая заботливая, – съязвил Лоренс.

– Конечно, заботливая, – согласилась Сюзанна. – Сэм, ты доберешься до дома?

– Неужели уходишь? – взмолилась я. – Сейчас лишь девятый час, а мне нужно продержаться хотя бы до одиннадцати! Дома я тут же отрублюсь, а ведь еще поесть надо…

– Не волнуйся, Сюз, я присмотрю за Сироткой Анни [7], – пообещал Лоренс.

– Какой ты заботливый, – ухмыльнулась Сюзанна.

– Да, заботливый. Как насчет мексиканских прелестей?

– Только, если они принадлежат Антонио Бандерасу.

– Хм, он вроде как испанец.

– Зато Изабель Альенде [8] мечтала завернуть его в тортилью и съесть, – возразила я, еще больше запутывая вопрос.

– Она в Чили живет.

– Ну, где Чили, там и Мексика, – вывернулась я.

– Пока! – Сюзанна уже шла к двери. – До завтра!

– Ты должна понять, что люди здесь много работают и рано встают, – наставлял меня Лоренс, когда мы перебрались в мексиканскую забегаловку в соседнем квартале. – Нельзя рассчитывать, что сотрудники галереи будут пить с художниками до утра.

– Еще и девяти нет, да и ты почти не пьешь, – укоризненно заметила я. – Не говоря уж о том, что ты заказал мне унылую соевую лепешку, которая к мексиканским «прелестям» не имеет никакого отношения.

– У меня астма, аллергия на кучу продуктов и целая гора неврозов, – не моргнув глазом, отрапортовал Лоренс, – и все эти хвори придают мне дьявольское обаяние.

Как бы то ни было, лепешка с жареной фасолью и овощами, политая сметаной и приправленная мякотью авокадо, выглядела куда аппетитнее, чем его диетический блин со шпинатом и соей.

– Знаешь, быть обаятельной личностью нелегко, – пожаловался Лоренс. – Над этим надо трудиться. И порой даже идти на жертвы.

– А вот Кевин явно не отягощен заботами об обаянии, – заметила я с набитым ртом.

– Кевин – человек незамысловатый, – вздохнул Лоренс. – Говорит, что думает, делает, что говорит, а под словом «подтекст» понимает сноску в конце страницы.

– Приятно иметь под боком парочку таких людей, – заметила я. – Сразу чувствуешь свое превосходство.

Весь вечер мы увлеченно перемывали косточки всем, кого могли вспомнить, так что, выйдя на ночную улицу, уже чувствовали почти идеальное родство душ.

– Эй, ТАКСИ! – вдруг завопил Лоренс, срываясь с места.

От гармонии не осталось и намека. Я потрясенно смотрела ему вслед. А усаживаясь в такси, не преминула заметить, в чем состоит отличие обитателя Нью-Йорка от прочих жителей планеты. Здешний люд, даже самый спокойный и уравновешенный, без малейшего колебания и смущения вопит на всю улицу, отпихивает других от такси и беспрестанно дает водителю громкие и назойливые советы.

– А у вас в Лондоне разве не так? – недоуменно спросил Лоренс. – Вы что, просто приподнимаете руку и вежливо говорите: «Дражайший водила, а не соблаговолите ли вы остановиться»?

Я рассмеялась.

– Не совсем. Но если в Лондоне ты вздумаешь вот так заорать, то соберешь толпу зевак. А здесь на вопли всем наплевать.

– Вы только взгляните на эту ужасную вульгарную Америку! – жеманно протянул Лоренс. – Боже, какие они крикливые! Эй, приятель, – рявкнул он, подаваясь к водителю. – Я же сказал – сначала в Вест-Энд! Здесь направо. Нам надо доставить туда девушку, ясно?

Машина, мстительно взвизгнув покрышками, развернулась, и мы с Лоренсом в наказание съехали на одну сторону сиденья. А когда водитель развернул такси чуть ли не под девяносто градусов, мы практически лежали друг на друге.

– Неладно с моей лепешкой, – пробормотала я, принимая нормальное положение, – прямо чувствую, как она давится о стенки живота… Почему-то эти мексиканские буррито, оказавшись в желудке, стремятся принять первоначальную форму.

– А ты думала? Здесь одни углеводы, а что происходит с активированным углем, если он попадает в воду, а? – прохрипел Лоренс. – Диетическим умникам вроде меня все-таки полегче будет.

– Ага, – сказала я несколько мгновений спустя, сообразив наконец, что имеется в виду. Несколько порций «маргариты» и сдвиг во времени не способствовали пониманию американского юмора.

Такси, то самозабвенно разгоняясь, то исступленно тормозя, а порой – и то, и другое одновременно, – выехало наконец на Десятую авеню. К тому времени я уже обеими руками баюкала живот, предохраняя лепешку от толчков. В следующий раз надо надеть корсет.

– А ты с кем-нибудь видишься? – небрежно спросил Лоренс.

Очень удачная формулировка. Если б он спросил, есть ли у меня парень, я бы тут же выпустила когти, а видеться с кем-то – занятие приятное и ни к чему не обязывает.

– Да, пожалуй что так.

– Судя по тону, он тебе не то чтобы нравится.

– Почему же? Просто у меня нет привычки… э-э… видеться с кем-то.

– Так у вас это постоянно?

– Ну, мы видимся, – осторожно сказала я, сбитая с толку новым вопросом. – Это не в счет?

– Не знаю, – ответил Лоренс с видом профессионального эксперта по человеческим отношениям. – Ты с ним встречаешься?

– Лоренс, я понятия не имею, какого хрена ты несешь. Ой, мамочки…

Такси рывком повернуло налево, и лепешка угрожающе подскочила в пищеводе. Руками я попыталась загнать ее обратно.

– Надо будет как-нибудь объяснить тебе, что значит «встречаться», – сказал Лоренс. – Это очень серьезный вопрос и требует немало времени. Напомни, чтобы я выделил для этого полдня, хорошо?

– Обязательно.

– Какой у тебя дом в Вест-Энде?

Я порылась в кармане и достала мятую бумажку, которую предусмотрительно заготовила.

– Следующий квартал, – сказал Лоренс водителю. – Направо.

Мы с пронзительным визгом затормозили у дома. Я попыталась дать Лоренсу денег, но он и слышать не хотел.

– Первая поездка бесплатно. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

– Ну спасибо. До завтра, хорошо? Спасибо, что позаботился.

– Всегда пожалуйста.

Такси с ревом сорвалось с места. Я повернулась к дому и обнаружила, что швейцар уже распахнул дверь. К тому времени все мои нью-йоркские впечатления слились в одну неясную массу – чокнутые таксисты, зубчатый силуэт высоток, манхэттенские бары. Я уже не помнила, как выглядит жилище, куда забросила барахло – казалось, после прилета прошло несколько дней. Зеленый навес, величественно протянувшийся от фасада до самой мостовой, вызвал у меня потрясение. Шикарный домище. Равно как и швейцар в расшитой золотом форме и изящной маленькой фуражке. Он вежливо улыбался.

– 4-Д, верно? – сказал он. – Вы остановились в квартире миcc Бишоп? Рамон, дневной швейцар сказал мне, что вы сегодня приехали. Желаю приятно провести время.

– Спасибо, – пробормотала я.

Швейцар опознал меня с пугающей легкостью. Наверняка Рамон описал меня как неряшливую распутную девку из Англии, которая часов через восемь после прилета вылезет вдрызг пьяная из такси, смердя на всю улицу мексиканской чесночной лепешкой. И Рамон оказался совершенно прав.

Вымощенный мраморной плиткой и сияющий позолотой вестибюль заставил меня прищуриться, словно кто-то направил в глаза фонарик. Невыносимо яркий свет отражался от огромных полированных шкафов по обе стороны фойе. Я прямиком направилась к лифту, который был обвешан зеркалами и обложен коврами, словно уборная какого-нибудь Людовика XIV. Если бы швейцар не сообщил мне, в какой квартире я остановилась, я бы оказалась в весьма неловком положении. Чаевые следовало дать только за это.