Слово

И, даже не оглянувшись, он вышел из номера Барбары.

УТРОМ ОН ПРОСПАЛ и поднялся с диким похмельем.

Стоя под душем, вытираясь и одеваясь, Ренделл решил, что испытывает похмелье не потому, что вчера пил. Обычно он выпивал гораздо больше и, тем не менее, просыпался без головной боли. Нет, сегодняшнее похмелье пришло откуда-то изнутри, причиной его был овладевший им стыд из-за собственного поведения с Барбарой вчера вечером.

Рассуждая объективно, он и сам мог понять, что ее желание разъехаться и развестись имело резон. Так же мог он понять и причины личного сопротивления этому. Тут вообще не было никаких вопросов, но если Барбара вновь выйдет замуж, он потеряет свою дочь. А эта потеря была бы для него невыносимой, там более, что в жизни у него было немного привязанностей. И все равно, он не дал Барбаре никакой альтернативы, сам же надеялся на какое-то компромиссное решение. Его жена не должна была выходить замуж за этого Артура, чтобы тот смог удочерить его Джуди. Ведь Барбара могла попросту жить с ним, как это уже происходило — а почему бы и нет? — ведь на дворе у нас двадцатый век. Тогда бы у Джуди не было нового отца, и она бы знала, что ее настоящий отец — он.

Нет, в суде он мог бы переиграть Барбару, непременно!

И все-таки, ему было стыдно за свое дурацкое, совершенно ребяческое вчерашнее поведение. Ведь это же он сам завел весь этот прибацанный спектакль. Какой-нибудь посторонний наблюдатель мог бы презирать его как сукиного сына и мерзавца, и осознание этого саднило душу Ренделла, потому что, на самом деле, он был выше этого. Ренделл чувствовал это кишками. Ведь по сути своей он был лучше, чем привыкли видеть его люди: в основе своей он был лучше того Ренделла, который приезжал к отцу в последние два раза или же устраивал вчера сцену с женой; он был тем хорошим Ренделлом, который встречался с замечательным Джимом Маклафлином из Рейкеровского Института. И в то же время — крысиные гонки походили на лошадиные бега: вас оценивали по поступкам, а не по чувствам; он же расталкивал всех локтями и вел бесчестную игру со всеми, с кем доводилось вступать в близкий контакт.

Конечно, нельзя сказать, что на него нельзя положиться. По рабочим делам, с деловыми партнерами — пожалуйста. Но вот в нерабочее время, с друзьями — тут он мог и подвести. Он обещал собственной дочери — что может быть важнее этого? — что сегодня они вместе позавтракают. Только он забыл об этом еще вчера вечером, попросив администратора, чтобы сегодня утром его никто не беспокоил никакими звонками, разве что позвонит доктор Оппенгеймер, будильника не выставил и, понятное дело, проспал.

Прежде чем позвонить дежурному, Ренделл набрал номер Барбары, чтобы узнать, а вдруг Джуди все еще здесь. Но на звонок никто не ответил. Тогда, уже в совершенно расстроенных чувствах, он уселся за свою яичницу с беконом и кофе и позавтракал в одиночестве. Только сейчас он заметил, что под утренней газетой для него лежит несколько сообщений. Видимо, принесший ему завтрак паренек нашел их под дверью.

Ренделл просмотрел доставленные ему записки. В первой говорилось, что из Нью Йорка ему звонила мисс Дарлена Николсон. Она же звонила и вчера вечером. После устроенной Барбарой сцены Ренделл вчера не был в настроении звонить в Нью Йорк, сейчас же он слишком спешил, чтобы звонить немедленно. Он пообещал себе, что позвонит Дарлене чуть попозже. Затем была записка от дяди Германа. Он приезжал на семейной машине, чтобы, как было условлено, захватить Ренделла в больницу, но ему не разрешили позвонить в номер. Это было три часа назад. Черт! Единственное, за что Ренделл был благодарен — от доктора Оппенгеймера никаких тревожных звонков не было.

Торопясь, Ренделл закончил завтракать, натянул пиджак спортивного покроя от «Бургунди» и спустился в фойе. Он был уверен, что найдет Джуди в больнице, но, чтобы подстраховаться и не разминуться с ней снова, подошел к стойке дежурного, нацарапал записку с извинениями за пропущенный завтрак и просьбой съесть вместе ланч. Попросив, чтобы записку положили в перегородку Барбары, Ренделл выскочил на улицу, в позднее майское утро, остановил такси и через минуту уже ехал в Больницу Доброго Самаритянина.

Прибыв на место, он поднялся в центральный холл, перескакивая через две ступеньки за раз, потом лифтом выехал на третий этаж, повернул направо и вышел в коридор. При виде матери, сестры и дяди Германа, скучившихся вокруг доктора Оппенгеймера у двери отцовской палаты, у него тревожно защемило сердце. Ред Период Джонсон и преподобный Том Кэри стояли в сторонке, увлеченные беседой друг с другом. Подходя к своим, Ренделл поежился. В этом сборище в коридоре было что-то неестественное и говорило либо об опасности, либо о каких-то переменах. В общем, что-то произошло.

Подходя ближе, видя, как увеличиваются их лица, разбирая их выражения, Ренделл пытался обнаружить в них признаки облегчения, радости или же скорби. Но ничего подобного не было. Вот это и было странным. Странным было и то, что Барбара с Джуди тоже отсутствовали.

Безо всяких извинений он врезался в толпу и перебил что-то говорящего врача:

— Как там папа? Что-то случилось?

Доктор Оппенгеймер сложил губы в свою самую очаровательную улыбку:

— Великолепные новости, Стив, самые лучшие из тех, на которые мы только могли надеяться. Твой отец пришел в себя в… где-то в шесть утра. Кардиограмма показывает явное улучшение. Давление упало до нормы. Левая сторона пока что частично парализована, и ему довольно трудно говорить. Тем не менее, это уже замечательно. Если никаких явных осложнений не произойдет, то все говорит о том, что твой отец пошел на поправку.

— Ф-фу, — облегченно вздохнул Ренделл. — Слава Богу. Он сразу же обмяк, как будто с плеч свалилась громадная тяжесть. Он склонился к матери и поцеловал ее, затем поцеловал Клер, которая тут же заплакала, и улыбнулся дяде Герману. Повернувшись к врачу, Ренделл схватил его за руку. — Замечательно! Это просто чудо! — заявил он. — Даже и не знаю, как вас благодарить.

Доктор Оппенгеймер понимающе кивнул.

— Спасибо, Стив, но в большей мере тут заслуга вашего отца. Я только что объяснял вашей матери, что быстрота и степень его выздоровления находятся в его собственных руках. Медицина свое сделала. После того, как его переведут домой недельки через три-четыре — мы начнем проводить комплекс физиотерапии. Для этого в доме следует оборудовать место. Если он будет сотрудничать с нами в этом, выздоровление пойдет еще скорее. Наша цель — вернуть ему самостоятельность и способность ходить. И, как я уже говорил вашей матери, решающим фактором остается состояние духа вашего отца, его желание, его воля к жизни.