Здравствуй, Никто

— Иначе завтра на тебе живого места не будет.

Я вдруг раскисла. Мне ужасно захотелось, чтобы меня понянчили, убаюкали. Пока она наполняла ванну, я стояла в углу, обхватив себя руками.

— Домой я тебя не отпущу, пока за тобой кто-нибудь не приедет. Лучше всего врач.

— О нет, пожалуйста, только не врач!

— Тогда твой отец. Или Крис.

На самом деле, я давно поняла, кто она. Это была Джил, его тетка. Мне просто не хотелось ее узнавать.

— Мы решили, что слово «тетя» нам больше ни к чему, — засмеялась она. — Он ведь уже взрослый, правда?

Вот что я сделала с тобой.

Может, теперь ты уйдешь?

Меня разбудил телефонный звонок тети Джил. Было часа два пополудни.

— Как поживает твой велосипед? — довольно странное начало для разговора, даже для нее. Я уже рассказывал ей о своем новом «кампаге»: о его тормозах и передачах… На нее это не произвело впечатления.

— Не заедешь ко мне на обед?

— С удовольствием, — обрадовался я. — А Гая захватить?

— Нет, пожалуй, не стоит. С вами обоими мне не управиться.

Когда я приехал, она выгребала из конюшни грязную солому и сбрасывала ее в мусорную кучу во дворе. Услышав, как я подъехал, она вышла встретить меня.

— Двадцать восемь минут! — воскликнул я, свернув к ней.

— На машине быстрее.

Тут я заметил во дворе «фольксваген» мистера Гартона и до меня дошло, что это не совсем обычное приглашение на обед.

— А он что тут делает? — я указал на автомобиль.

Джил поддела на вилы свежую солому и бросила в конюшню. По двору пролился золотистый дождь.

— Это не он, а Элен. Она тоже решила заехать ко мне на обед.

— Но где же она?

— Уснула на софе в гостиной. Спрыгнув с велосипеда, я побежал к дому, но Джил остановила меня:

— Постой, Крис, пусть немного поспит. Она натерпелась сегодня страху: ее лошадь понесла.

— С ней все в порядке?

— Теперь да. Но она так скакала, словно хотела взлететь в небо, как птичка. Хорошо, что я была на Меркурии, иначе я бы ее не догнала. Я тебе честно скажу, Крис, она чуть не убилась.

Прислонившись спиной к сараю, я медленно стал приседать на корточки.

— Зачем она это сделала, Крис?

Я не мог ей ответить. Я посмотрел в сторону дома. К горлу подступил ком, маленький, болезненный ком, который то расширялся, то сжимался.

— Случилось что-то ужасное — да, Крис?

Велосипед лежал на боку, колесо еще крутилось. Я продолжал вращать его пальцами.

— Это как-то связано с тобой?

Я кивнул. Джил снова вонзила вилы в копну и принялась бросать в конюшню солому, охапку за охапкой. Ее черная быстрая тень рассекала золотую копну. Она крякала, снова и снова поднимая вилы и раскачиваясь, и лишь на секунду останавливалась, чтобы откинуть темные волосы со лба.

— Меня это не касается, и, возможно, я ошибаюсь, так что заранее извини. Но вот что я думаю: сегодня твоя Элен сделала все, чтобы у нее был выкидыш.

Джил приготовила салат, но мы к нему почти не притронулись. После обеда она уселась на пол, обхватив колени руками. Мы с Элен сидели бок о бок на софе. В окне виднелось пастбище, где паслись лошади, а за ним раскинулось поле и вересковые пустоши. Несмотря на жару, под шершавой каменной оградой еще белел снежок. За окном шелестела молодая листва. Сквозь нее в комнату пробивалось солнце.

— Странно, — сказала Джил, — я давным-давно бросила курить, а тут меня снова потянуло взять сигаретку. — Она потянулась и устало зевнула. — Просто я хочу вам кое-что рассказать и никак не могу решиться.

В комнату вошел пес, громко ступая по деревянному полу. Он улегся на коврике рядом с Джил. Она гладила его уши.

— Я никому этого прежде не рассказывала. Кстати, я обещаю хранить вашу тайну. Кому и когда вы об этом расскажете, ваше личное дело. Но в любой момент, когда понадобится моя помощь, я помогу. Договорились? — Мы кивнули.

— А я вам хочу кое-что о себе рассказать. Это тоже секрет.

— Я знаю тысячи секретов, — сказала Элен. — Когда-нибудь я не выдержу. В школе мне все поверяют свои тайны.

— Ты мне никогда об этом не говорила, — удивленно сказал я.

— На то они и тайны, — улыбнулась она. Скинув тапочки, она свернулась рядом со мной калачиком, теплая и близкая. Я наблюдал за Джил; никогда еще она не была такой растерянной.

— Это случилось, когда Гринни было почти три, а мальчики уже в школу ходили. Я только-только открыла свой манеж, всю жизнь об этом мечтала. В тот год меня бросил Мак. А напоследок он сделал мне еще одного ребенка.

— Я не знал… — начал я, но Элен положила мне, на руку ладонь, и я осекся.

Джил не смотрела на нас, она уставилась в окно. Казалось, деревья снаружи беззвучно танцуют, их тени мелькали на стенах и на полу.

— Я не хотела ребенка. Не рассчитывала и не хотела. Когда поняла, что беременна, я долго не могла в это поверить. Ничего ужаснее не могло случиться со мной, так мне тогда казалось. Я пошла к врачу, и он отнесся ко мне с большой чуткостью. Я была страшно подавлена, когда Мак меня бросил, да тут еще эти хлопоты с манежем. Несчастная, забитая. Когда он предложил мне сделать аборт, я согласилась.

В комнате стояла почти осязаемая тишина. Только уснувший пес дышал шумно и размеренно.

— Он спросил, уверена ли я, и я ответила: да, на сто процентов. Я не хочу этого ребенка. И я сделала аборт, никому ничего не сказав: ни Маку, ни сестре, ни маме. Никому. Я поехала в больницу одна. Все произошло так быстро, почти незаметно. Когда я очнулась, я не могла поверить, что все уже позади. Я даже засомневалась, но врачи уверили меня, что все в порядке. Сказали, что это был мальчик. Зачем мне было это знать? Я вернулась домой, и жизнь пошла своим чередом.

Пес повернулся и вытянул лапы. У него текли слюни.

— Иногда мне кажется, что этого просто не было. Я устроила манеж. И поскольку я никому об этом не рассказала, поделиться мне было не с кем. Я чувствовала себя бесконечно одинокой. Не было никакой причины плакать. У меня даже права на это не было. Я утопила свою печаль так глубоко, что, казалось, она уже никогда не всплывет.

Воцарилось долгое молчание. Рассказ был закончен, но она не шевелилась и все так же пристально смотрела на колыхавшуюся за окном листву.

Потом постучала пальцами по полу, словно стряхивая пепел с сигареты:

— Сейчас ему было бы почти пятнадцать.

АПРЕЛЬ

Здравствуй, Никто.

Я так и не дождалась подходящего момента для разговора с матерью. После той скачки у меня все болело неделю, наверное, не меньше, но больше ничего не произошло. Маме я сказала только, что моя лошадь понесла, и меня сильно побило о седло, вот и все. Она мне даже не посочувствовала, только сказала, что никогда не доверяла лошадям. И вообще у нее на них аллергия. На самом деле она их просто боится. «Слишком они огромные, эти твои лошади», — с отвращением сказала она как-то раз, как будто это само по себе уже уродливо или непристойно. Я знаю, почему она так говори! Ее пугает их стремительность, их горячее дыхание, пугает их сила. Ей противно представить, что под тобой может находиться такая гора мускулов, чужая живая мощь, которая с бешеной скоростью несет тебя вперед,

Так что, когда я сказала ей, что моя лошадь понесла, она только фыркнула: а ты, дескать, чего ожидала, вот будешь теперь знать. Я уже почти не надеюсь, что мы когда-нибудь снова сблизимся. Я так завидую Рутлин, которая может говорить со своей мамой о чем угодно, я бы тоже так хотела, но моя мама каждый раз словно отталкивает меня. Наверное, она просто не хочет знать о моих проблемах. Когда я пытаюсь с ней заговорить, она запросто может повернуться и уйти куда-нибудь; ощущение такое, будто у меня перед носом дверью хлопнули. Не могу поверить, что когда-то я жила внутри нее, такой же крошечный живой комочек, как ты сейчас. Рада ли она была, когда узнала, что я скоро появлюсь на свет? Могла об этом поговорить со своей мамой?