Новый Мир ( № 4 2007)

Стала я ходить в бар “Весна”. Возьму пятьдесят грамм мартини — больше мне нельзя — и тяну весь вечер в полном одиночестве. Клиентура в баре постоянная, крутой мужской состав в цепях и на джипах. То один подсядет, то другой, но я тоже девушка не бедная, с челкой и в норке, сижу спокойно и за братьями Абрамовыми наблюдаю. Оба синеглазые, но Алексей такой добрый раздолбай, только бритый, а Сашка с перстнем, шрам на подбородке, уши треугольные, худой и злой, как дьявол. Он ко мне шестерку отправил, вопросы задавать.

— Девушка из модельного агентства?

— Из детдома, — отвечаю.

— В такой бирюзе? С такими ножками?

— А я, — говорю небрежно, — Золушка.

Так я месяц с шестеркой беседовала, зная, что каждое слово передадут куда следует. Подвезти домой шестерке отказала и дождалась, когда один из Абрамовых полбара позвал на свой день рождения и меня невзначай прихватил. Я тоже невзначай на его диване заснула. Мужчина оказался не слабый, а счастливое утро началось с телефонных звонков.

“Это кто? Таня? Оля? Девушка, я честно не помню… Это кто? Катя? Нет? А кто? Ну хватит мне голову морочить, я занят. Да, другой. Другой бабой занят. Не устраивает? Прощай, беби… Костик, ты? В чем проблема? А… Ладно, еду… Заметано”.

“Слушай, — говорит мне, — ты быстро сваргань завтрак, я через полчаса вернусь, дальше будем праздновать”.

И запирает меня снаружи. Я спокойно сплю, он возвращается часа через три, оглядывается так недовольно, надувшись, готовит завтрак на одного, сам все съедает и заявляет: “Больше никого не задерживаю”.

Вывел под руку, дверь замкнул и уехал на джипе.

Через неделю прихожу я в бар “Весна” — меня никто не замечает, я невидимка. Отыскала шестерку и разрешила себя до дома довезти. Только он мне подал шубу, как нарисовался Абрамов-старший:

— Пойди сюда, Митя. Не надо тебе с этой девочкой связываться. Ты мальчик хороший, а она сука.

— Надо же, — отвечаю, — Саша, а я и не знала, что так тебе нравлюсь!

Абрамов развернулся и ушел, а шестерка развел руками:

— Извини, Вика, что-то хозяин не в духе.

— Хозяин чего? — спрашиваю.

— Всего, — рукой обводит зал. — А ты что, не знала, кому хамишь?

Да хоть бы и знала. Роман с баром на этом закончился, Эдик так и не появился, и я стала коротать вечера у соседки.

С этой соседкой мы год назад в автобусе познакомились, когда еще Марина была актуальна. У нее какой-то баул в руке, волосы немытые, глаза усталые, как от долгого горя.

— Ставьте, — предлагаю, — сумку мне на колени.

Поставила, спасибнула. Вышли из автобуса на одной остановке и зашагали в ногу.

— Мы, — спрашиваю, — кажется, в одном доме живем?

Та ожила, улыбается:

— В одном подъезде. А телефона у вас случайно нет?

— Случайно есть.

Зашли ко мне, она позвонила куда-то, я ей:

— А вы не курите?

— Курю, — отвечает.

— А может, еще и пьете?

— И пьем. — Сама смеется.

Вышли на лоджию, сели за стол, закурили, я поставила рюмки, плеснула по чуть-чуть бренди и грустно так говорю:

— А у меня, знаешь, Марина…

Тут она расхохоталась:

— Надо же. И у меня Марина. Какое совпадение!

Только ее Марина оказалась побойчей, а Ире характера не хватило. Не могла она с секатором в дом заваливаться. Одно слово — библиотекарь. В общем, стала я к ней за книжками ходить, всю ее библиотеку перечитала и кое-что ей пересказала, потому что она читает и ничего не помнит, а я запоминаю отлично. Память не замусорена, места много. Насчет своей Марины она решила, что черт с ними, пусть живут как хотят, а она сама. Сама-то сама, а пришлось разводить на продажу персидских котов. Вонь от них, надо сказать, жуткая, особенно когда пятеро котят одновременно пожрут, а потом одновременно погадят. Пальму вшестером обглодали до корней, диван изодрали в нитки, да еще все время боишься хвост прищемить. Если котенку хвост сломаешь — никто не купит, труды насмарку.

Но эта подруга не грустила, ушла из библиотеки, подалась в косметическую фирму, потом еще куда-то — в общем, вертелась, и, главное, худущая, одни глаза, а в доме вечно гости мужского пола, и не просто так, а с намерениями.

Но где тонко, там и рвется. Всего имущества — дубленка с телевизором да старая коляска, а ее обворовали.

— Ты что, — говорю, — не знаешь, где живешь? Дом уже два раза поквартирно обчистили! Теперь стала как все, вот и все.

Так нет, бегала к следователю, носилась, писала, всю родню свою, всех знакомых подняла. Воров, виданое ли дело, нашли! То-то все удивлялись, и воры, брат с сестрой, что в нашем же подъезде жили, особенно. Обидно им, видите ли, весь район обшмонали — ничего, а тут паршивая дубленка — и нба тебе!

Потом вора к ней приволокли уже с фингалами, следственный эксперимент камерами снимать. Пацан травокурнутый, что с него взять, с несовершеннолетки?

Я ездила к следователю протокол подписывать, как понятая. Следователь попался шутник.

— А где, — спрашивает, — спит хозяйка квартиры?

— На диване, — отвечаю.

— А почему не на кровати?

— Кровать сломана.

— Как, — делает удивленное лицо, — та-а-кой женщине и некому кровать починить?

— Именно поэтому. Та-акой женщине, — отвечаю, — любой рад кровать поломать.

А чинила ей все я. Ирка даже с унитазным бачком не справлялась, но для кровати у меня инструмента не нашлось. Вроде бы беспомощная, ничего не умеет, но дубленку с телевизором, которые сперли, ей приятель подарил. Когда обворовали, они вдвоем к следователю ездили, и тот домогался, с какой целью были подарены ценные вещи. Приятель злился и отвечал, что без всякой цели. Что телевизоры получил по бартеру, у него их восемнадцать штук на складе валяется. Захотел — и подарил. Ирка, понятно, тоже ничего не сказала, потому что себе на уме. Или дела какие-то с ним вертела, или роман, помалкивала, в общем.

Не суд был, а комедия. Судья-мужичок ехидно спрашивает мать подсудимого, который все взял на себя, потому что за групповое дают больше: а что, мол, соседей-то обязательно обворовывать? Может, личную неприязнь имели? Та пошла пятнами и бухнула:

— Да.

— Валя, как это понимать? Ты что? — спрашивает ее Ирка.

Весь подъезд друг друга знает, все здороваются, соль-деньги занимают.

— То есть нет, — поправляется мать.

— Тогда, — продолжает судья, — в чем причина? Что за нужда к соседям лезть?

Тут встает толстая сестра подсудимого и обиженно заявляет:

— А у него день рожденья был.

Ну что с них взять, с придурков?

— Вот и отпраздновали, — ехидно заявляет судья и начинает издевательски на совесть давить.

Мать вообще становится багровой, а брат с сестричкой уставились, им все по фигу, они и слов-то не понимают.

В общем, залатала Ирка и эту дыру, краденое ей вернули. На суде заявила, что на строгости наказания не настаивает.

Как юла вертится, но надо мной смеяться успевает. Все спрашивала, сняла ли я скальп с Марины. А на ноги ее я смотрела с удовольствием. Говорю, давай ты не будешь такую красоту прятать в штаны. Юбку надевай, и чем короче, тем лучше.

— Вика, — упрекает, — я знаю, чем кончится.

Год я ее уламывала, наконец согласилась. Я — в черной коже и красных колготках, она — в джинсовой юбке и жилетке, обе на каблуках, на которые она с непривычки взбиралась как на лестницу и все норовила в кроссовки вдеться, но я не позволила. Всю дорогу подсмеивалась, а мы к ее приятелю ехали. Тому, что телевизор с дубленкой дарил. Приезжаем — боженьки-боже! Красавец мужчина, полный дом народу, а он лыка не вяжет, дверь открыл без трусов, в одной футболке, к грязной подошве долларовая сотня прилипла.