Каирский синдром

Ощущение, будто вернулся в цивилизацию.

В книжном магазинчике купил странную книжечку Люка Дитриха — «Счастье печальных людей». Что-то затронуло душу. Позднее узнал, что этот французский писатель-маргинал примкнул к группе Гурджиева, и тот искалечил его психику. Дитрих умер молодым и безвестным.

В Каире у меня все чаще возникает трудно объяснимое беспокойство. Устойчивая психика советского студента заметно меняется: как будто духи старого и нового Египта назойливо стучатся в черепушку.

Тревожная ночь в Наср-сити, 6.

Дует, завывая, ветер с пустыни. Песчинки проникают сквозь ставни и рамы, скрипят на зубах. У военного переводчика назревает религиозное состояние. Хочется молиться.

Скажите, ночные призраки! Скажите, ангелы-хранители, души атлантов и первых схимников пустыни! Почто мы суетимся в северных широтах? Не лучше ли раствориться здесь, в дельте Нила, и возрождаться в бесчисленных поколениях, в течение тысячелетий? Здесь не так страшно умирать, здесь можно безмятежно размножаться и стареть.

Неделю спустя купил у букинистов в Гелиополисе потрепанную книжку о Данте и его духовном видении. Когда прочел, стал истово креститься. Потом зарыдал-заплакал, глядя на пламенеющее небо над пустыней.

Как сказал Рембо, поклонения богам больше нет. Оно ушло, оставив нас наедине с собой. Но там, в египетской пустыне, я слышал отголоски ушедшей веры.

Эхо эха.

Значит, эта вибрация все же была!

МУКАТТАМ

(июнь 71-го — февраль 72-го)

Гора Мукаттам — могучая известняковая структура, из которой столетиями вырубали каменные глыбы для строительных работ. Мукаттам навис над Каиром, а на его стесанной макушке установлены антенны, системы дальней связи. Это — лучшая точка для военных локаторов и радаров. А также для наблюдателей каирской жизни с высоты птичьего полета.

На этой самой горе Мукаттам после приезда из Асуана я провел многие месяцы — в объединенном штабе ПВО.

Флешбэк: лето 71-го.

На горе Мукаттам машут лопастями гигантские советские РЛС. К горе прилеплена большая белая казарма — для русских солдат. Они живут как робинзоны: ходят строевым шагом, обслуживают радары, взгромоздившиеся на верхней площадке. В город их не пускают.

Общее настроение: когда же дембель?

Главное желание — продемонстрировать неподчинение сержантам и офицерам.

Об этом мне говорит солдатик Слава, когда мы курим «Килубатру» у парапета над Каиром. Он хочет одного — вернуться в Питер и оттянуться по полной. Там его ждет девчонка, ждут фарцовщики, ждут приключения. Бизнес-план уже созрел в его молодой советской башке.

Он не знает, что ему еще ждать долгих 20 лет, пока в России разрешат свободную торговлю. А до той поры — он может сесть в тюрьму за десять долларов в кармане.

Эти солдатики — герои. Они ухитряются приводить блядей в расположение части, сквозь оцепление и блокпосты.

Подходит рядовой Коврижкин.

— Ребята, ну умора! Вчера мы с Петькой на РЛС поспорили — кто бабу приведет. Мы продали солярку — на три фунта, и рыжий Ахмет — живет с семьей на кладбище, что в старом городе, — привел нам местную — Фатиму. Лахудра, конечно, изрядная, немолодая, толстая, но для солдата все сойдет. Мы с Петькой провели ее в расположение дивизии — сквозь три ряда колючей проволоки (одна из них — под напряжением), сквозь всех арабских и советских часовых, и заперли на станции. Там ее хлопцы тягали два часа. Она пыталась вырваться, кричала, что хватит. Но наши ребята крепко ее держали. Пока не получили свое. Жара, конечно, свирепая, кондишена нема, но подвиг совершили.

Зенитная самоходная установка «Шилка», вот где это, кажется, было. А может, и самоходный ракетный комплекс «Стрела». Я в них толком тогда не разбирался. «Шилка» и «Стрела». Арабы называли их «Шилла» и «Стрелла». Звучало красивее, чем по-русски.

Как-то командир залез в самоходку и охренел: там сидела пышная дама в черном и хлопала себя по ляжкам. Его глаза разъехались: отодрать шлюху, разнести кабину вдрызг или доложить куда надо?

Как настоящий советский офицер, он предпочел ничего не делать. Выскочил на песок, вытер взмокшие ладони и показал кулак рядовому Коврижкину.

По субботам, когда стемнеет, у советской казармы на Мукаттаме устанавливают проектор и крутят советское кино. В этот вечер — фильм «Офицеры», в бессчетный раз.

Солдаты сидят, курят, переживают. В них просыпается любовь к родине, подавленная казарменной жизнью.

Один говорит мне:

— А как бы со Светличной познакомиться? Вот эта баба — идеал, люблю ее бледно-голубые глаза.

Я не понимаю:

— А разве она играет в этом фильме?

— Да нет, я так.

Флешбэк: июль 71-го, невыносимая жара.

Гора Мукаттам, штаб-квартира ПВО Египта. Комната отдыха офицеров.

Шумит старый кондиционер. Гонит все тот же горячий воздух. Гулко падают капли охлаждаемой воды. Всю жару убрать невозможно. Но, подставив лицо потоку воздуха, можно освежиться и простудиться.

Из транзистора доносится мурлыкающий Кэт Стивенс: My Lady d’Arbanville.

Снаружи доносится приятный запах жареных овощей: солдат-денщик готовит обед офицерам. Он делает это на походном примусе, во дворе. Затем раскладывает под навесом лепешки, рис, подливу, овощи, мясо. Это не для них, тощих феллахов. Это для офицеров. Только будут ли эти раскормленные увальни защищать свою фараоновскую родину?

Фараоны лежат в песках, думают: «Кто мы, где мы и что наши кости, и что наша мумифицированная плоть? Почто нас выкинули на свалку истории?»

Под песками — земная кора, ее глубина — от пяти до тридцати километров, под ней — мантия, внешнее и внутреннее ядро, а снаружи — гора Мукаттам. А по ней бегают микроскопические создания — люди.

Кто под кем?

МЫСЛИ О ПОБЕГЕ

(август 71-го)

И снова советская бригада ПВО, гора Мукаттам.

Выхожу с дымящейся «Килубатрой» на площадку: как смыться на Запад?

Ослепительное солнце. Цитадель Саладина. Одинокий гриф завис над Каиром.

Как смыться?

Смыться из Советского Союза хотелось многим, в том числе и мне. Однако смыться из Египта 71-го было не так-то просто. Направо — Суэцкий канал, а там израильтяне. Налево — Ливия, где к власти пришел Каддафи. Внизу — Судан, где правит диктатор Нимейри. Наверху — Средиземное море и советские военные корабли. Можно было бы забраться в британское посольство в Каире, попросить убежища. Но кому нужен несчастный советский переводчик?

Поэтому, накопив пятьсот долларов, легче было бы купить место в трюме сухогруза, идущего из Александрии в Грецию или Турцию. Конечно, шанс нарваться на жуликов и тут огромен. Однако в случае удачи… залезу в трюм в Александрии, а вылезу в Марселе. И буду работать на Радио «Свобода» в Мюнхене, лая по ночам на оставленную родину. Продамся американским империалистам, уподоблюсь власовцам, бандеровцам и прочему эмигрантскому отребью.

Как увлекательна судьба предателя!

Впрочем, предательство зрело в бессчетных умах. Расчленение империи готовилось уже тогда. Дух национализма цвел пышным цветом.

Переводчики-хохлы дразнили москвичей:

— Мы в Киеве читаем больше вас американской литературы. Гарольда Роббинса, например. Never love a stranger…

В них уже проглядывала племенная спесь.

Таджики и узбеки вообще были непроницаемы и жили по собственным законам. Копили золотишко, чтобы вложиться в теневой бизнес Средней Азии.

Дух стяжательства торжествовал: хабиры откладывали сертификаты на «Волги» и слышать не хотели об идеалах социализма.

Но мог ли я, наивный, предполагать, что к 91-му году предательством будет охвачен весь Советский Союз? Что никто не заступится за бедную ослабевшую сверхдержаву.

В результате — кто-то удрал за кордон, кто-то занялся бизнесом и преуспел. А кто-то спивается на подмосковной даче, решает кроссворды и плачет по исчезнувшей империи.

Так что это значит — измена? Распад сознания? А может, это основной инстинкт, более сильный, чем преданность? Так предавали родину варвары, переходившие на сторону Рима. Оставляю эту тему историкам. Но уже тогда, в брежневские времена, любимой фразочкой стало: «Любите Родину, мать вашу!» А за этим следовал оглушительный гогот.