Домой возврата нет

Жена Небраски Миртл была маленькая, кругленькая, с миловидным кукольным личиком. Его венком окружали круто завитые кудряшки цвета спелой кукурузы, пухлые щеки ярко нарумянены, пухлые губы намазаны. Но держалась и разговаривала она просто, безыскусственно и сразу пришлась Джорджу по душе. Она встретила его теплой, дружелюбной улыбкой и сказала, что муж ей много про него рассказывал.

Все уселись. Мальчуган, которому было уже года три-четыре, сперва застенчиво прятался за мамину юбку и только изредка из-за нее выглядывал, но потом осмелел, перебежал через комнату к отцу и стал карабкаться ему на колени и на плечи. Небраска и Миртл наперебой расспрашивали Джорджа, как он жил все эти годы, что делал, а больше всего — о поездке в Европу, о разных странах, где он побывал. Похоже, Европа казалась им неправдоподобно далекой, и всякого, кто повидал ее своими глазами, окружал некий ореол романтической необычайности.

— Где ж ты там ездил? — спросил Небраска.

— Да почти повсюду, — сказал Джордж. — Был во Франции, в Англии, в Голландии, Дании, Швеции, Италии — все объездил.

— Вот, черт меня подери! — простодушно изумился Крейн. — Здорово ты всюду поспеваешь!

— Ну, не так, как ты, Брас. Ты-то всегда в разъездах.

— Кто, я? Черта с два. Я ж ничего нового не вижу, все одно и то же. Чикаго, Сент-Луис, Филадельфия — там я тысячу раз бывал, завяжи мне глаза, и то дорогу найду! — Он досадливо отмахнулся. И вдруг уставился на Джорджа, словно в первый раз увидел, наклонился и хлопнул его по коленке. — Ах, черт меня подери совсем! Так как же ты живешь, Обезьян?

— Да не жалуюсь. А ты-то как? Хотя чего спрашивать. Я про тебя все время читаю в газетах.

— Верно, Обезьян. Год у меня был неплохой. Но знаешь, брат… — Крейн вдруг покачал головой и усмехнулся. — Старость не радость.

Он чуть помолчал, потом продолжал негромко:

— Я в спорте уже семь лет, с девятьсот девятнадцатого, для нашей игры это не шутка. Редко кто протянет дольше. Когда столько времени гоняешь мяч, можно и со счету сбиться, только считать ни к чему, ноги сами подскажут — упрыгался, мол.

— Помилуй, Брас, ты-то еще молодцом! Стоило сегодня поглядеть, как ты лихо носился по полю — жеребенок, да и только!

— Угу, — пробурчал Небраска. — Поглядеть — так, может, и жеребенок, а только чувствую я себя вроде старой клячи в борозде. — Он опять умолк, потом смуглой рукой тихонько потрепал старого друга по коленке и сказал коротко: — Нет, брат. Когда покрутишься с мое, так уж знаешь, что тут к чему.

— Да будет тебе дурака валять! — заспорил Джордж, вспомнив, что Небраска старше его только двумя годами. — Тоже старик нашелся. Тебе ж всего двадцать семь!

— Да-да, ясно, — спокойно сказал Небраска. — Только я верно тебе говорю. В этом деле много дольше моего не продержишься. Понятно, Кобб, Спикер и еще кой-кто — эти играли подолгу, но таких по пальцам перечтешь. Обыкновенно бейсболиста хватает на восемь лет, а я уж семь отыграл. Так что, коли меня хватит еще годика на три, жаловаться нечего… Черта с два! — прибавил он, чуть помолчав, и в голосе его вновь зазвучал былой задор. — Мне и так и сяк жаловаться нечего. Пускай хоть завтра дадут отставку, все равно, я знаю, я свое дело делал неплохо… Верно, жучишка? — весело и громко сказал он сыну, примостившемуся у него на коленях, подхватил его могучими руками и стал баюкать, как младенца. — Старина Брас свое дело делал неплохо, верно я говорю?

— Мы с Брасом оба так считаем, — вставила Миртл; во все время разговора она раскачивалась в качалке и безмятежно жевала резинку, — прошлый год раза два мы уж думали, Браса сплавят в команду поплоше. Помню, перед игрой он мне говорит: «Ну, говорит, старушка, чует мое сердце, коли я нынче не отобью мячей, двинемся мы с тобой в путь-дорогу». — «Куда, говорю, двинемся»? А он мне: «Я, говорит, не знаю, куда, а только пошлют они меня подальше, коли не будет мне удачи, уж чует мое сердце: нынче или никогда!» А я гляжу на него, — все так же безмятежно продолжала Миртл, — и говорю: «Так ты, говорю, чего от меня хочешь? Приходить мне нынче или не приходить?» Он вообще-то, знаете, не любит, чтоб я там была, когда он мяча не отобьет, говорит, от этого ему и невезенье. А тут поглядел он на меня, вижу, вроде призадумался, а потом враз решился и говорит: «Коли хочешь, говорит, приходи, все равно, мол, мне уж так не везло, хуже некуда, а может, пора бы этому делу перемениться, так ты, мол, приходи». Ну, я и пошла, и уж не знаю, я ли ему счастье принесла или еще что, а только тут-то ему и повезло, — докончила она, мирно раскачиваясь в качалке.

— Ясно, это она, черт меня подери, — усмехнулся Брас. — В тот день я взял три из четырех, да какие! Два шли точно в цель.

— Ага, — подтвердила Миртл. — Да еще кто эти мячи бил — самый быстрый игрок в Филадельфии.

— Это уж точно! — сказал Небраска.

— Я-то знаю, — безмятежно жуя, продолжала Миртл. — Я слыхала, ребята из команды после говорили, он так подает, будто мяч летит с самого заду, с галерки, невесть откуда, его и не видно, мяча. А Брас все ж таки увидал, или ему просто повезло, два верных мяча отбил, и подающему это не больно понравилось. Когда Брас второй мяч отбил, так он, подающий-то, до того озлился — ногами затопал, землю роет, ну прямо бык бешеный. Прямо совсем сбесился, — по обыкновению, самым безмятежным тоном договорила Миртл.

— Я такого бешеного отродясь не видал! — в восторге подхватил Небраска. — Я уж думал, он землю насквозь пробуравит, аж до самого Китая. Но это все равно. Миртл правду говорит. С того дня я и пошел в гору. Один парень мне после так и сказал: «Брас, говорит, мы уж все думали, тебя из команды вышибут, а теперь ты, стало быть, здорово укрепился». В этой игре всегда так. Я сам видал, Бэби Рут неделя за неделей ляпал все мимо да мимо, а потом вдруг пошел бить без промаха. И уж больше он вроде просто не мог промахнуться.

Четыре года прошло с тех пор. И вот двое друзей снова встретились, сидят рядом в несущемся поезде и торопятся узнать все новости друг о друге. Услыхав, почему Джордж едет домой, Небраска так удивился, даже рот раскрыл, а потом нахмурился, и на смуглом простодушном лице его выразилось искреннее огорчение.

— Ну что ты скажешь, — вымолвил он. — Очень сочувствую, брат. — Он растерянно помолчал, не зная, что сказать. Потом тряхнул головой. — Ох, она и здорово же стряпала, твоя тетка. Век не забуду! Помнишь, как она когда-то нас кормила — всю малышню со всей округи? — Он застенчиво улыбнулся Джорджу. — Вот бы мне сейчас ее печенья, я бы не отказался!

Правая щиколотка у него была забинтована, меж колен он поставил толстую палку. Джордж спросил, что у него с ногой.

— Растянул сухожилие, — сказал Небраска, — пришлось дать себе передышку. Вот я и надумал навестить своих. Миртл не поехала, ей нельзя — мальчишку надо в школу снаряжать.

— Как они оба? — спросил Джордж.

— Они-то отлично, лучше некуда! — Небраска помолчал, улыбнулся (Джордж узнал в улыбке друга терпеливое мужество истинного чероки) и договорил: — А я разваливаюсь, Обезьян. Меня ненадолго хватит.

Джордж не поверил — Небраске теперь было всего тридцать один. Но тот опять добродушно улыбнулся.

— Для бейсбола ото уже старость, Обезьян. Я начал в двадцать один. Я долго продержался.

От этой спокойной покорности Джорджа взяла тоска. Трудно и горько ему было видеть, что сильный, бесстрашный Небраска, который с детства был для него олицетворением храбрости и побед, теперь так безропотно мирится со своим поражением. И он заспорил:

— Что ты, Брас! Ты же в этом году бил так же метко, как прежде! Я читал про тебя в газетах, все так писали.

— Ну, я еще попадаю по мячу, — спокойно согласился Небраска. — Насчет меткости я не беспокоюсь. Это теряешь в последнюю очередь. По крайности, со мной так будет, да и другие ребята то же говорят. — И продолжал не сразу, понизив голос: — Вот если нога вовремя заживет, я еще вернусь и доиграю этот сезон. А если крепко повезет, может, меня не выставят из команды еще год-другой, потому как знают, что я бью метко. Да только они знают, что я человек конченый, — спокойно договорил он. — На мне уже поставили крест.