Созвездье Пса

лень неплохо, с настроением, удачно интонируя в нужных местах. Это уже не какое-то там стихотворение — целая поэма. Жаль, напечатать не придется! Даже ежели самое важное заменить точками, все равно — не выдержит бумага, испепелится. А в общем круто.

Хвалю в меру, предупреждая о необходимой осторожности при обращении с текстом. Нашим дамам сие читать не стоит — этак можно и без экспедиции остаться, разбегутся по всему Крыму. Разве что Ведьме Манон… Впрочем, этим Ведьму не проймешь.

Лука меня успокаивает — поэма нужна ему для обработки дам со стороны. Оказывается, тюлень затеял поход в Урлаг. Куда?!

Лука, Лука! И в наши лучшие годы ургуянки были для нас недоступны. Эндогамия — обычай примитивных племен. Согрешивших торжественно съедают в присутствии Великого Бобра — под бубен. Лишь однажды, во времена былинные, наш чудо-богатырь Берлага умыкнул ургуянку прямо с раскопа, схватил в охапку, успел добежать до Казармы, прежде чем дикое племя настигло смельчака. Преизрядная тогда случилась баталия!.. Впрочем, попытка не пытка, подобные строчки могут сбить с копыт даже этих язычниц…

За самого тюленя я не боюсь — бегает он, как ни странно, неплохо, ежели приспичит, конечно. -Ладно, Лука, ни пуха! Отведай ургуятины!

…Ургуятины, медвежатины, дикарятины — землепроходец, конкистадор, Ермак, Хабаров, Атласов, Кортес, Писарро, Коронадо…

Солнце уже начинает склоняться к западу, жара постепенно переходит в мягкое предвечернее тепло, камни базилик теряют ослепительный дневной цвет, медленно покрываясь серой краской. Лука и Буратино отправились своим обычным маршрутом в Камыши, а мы с Борисом, отоспавшиеся и повеселевшие, сидим, за колченогим столом и пьем чай со знаменитой херсонесской мятой, той самой, что растет там… где и было сказано. Чай с мятой — верное свидетельство, что у нас гости. И вправду, рядом с нами сидит Маздон и угощается купленными утром пряниками.

Наш фотограф тих. С нами он обычно не шумит и не проклинает извечных своих врагов — маздонов, проклятых коммунистов, лавочников и начальника отдела кадров Петрова. Это спектакль для посторонних, в нашем кругу Маздон разговаривает на вполне чело веческие темы. А что такое человеческая тема для фотографа? Понятное дело, фотографии.

Маздон вздыхает — работать с каждым месяцем труднее. Бумага, пленка, проявитель, фиксаж. Пока добудешь, пока выпросишь… И бумага теперь не та. До войны фотобумагу делали на серебре, а еще раньше на золоте, поэтому старые фотографии живут вечно, сохраняя неповторимый зеленоватый или коричневатый оттенок. А какие тогда были негативы! На стекле, ясное дело. А эмульсия!..

Вспоминаю фотографии, где запечатлен Косцюш-ко. Маздон бывал в местном фотоархиве и подтверждает — раньше здесь умели снимать. Какая тут была лаборатория! И куда все делось? Теперь в лаборатории здешней и пленку проявлять опасно, вода то и дело кончается. А вещи снимать — это только дома, здесь разучились.

…А ведь через неделю нам уже уезжать! Мысль эта приходит первому Маздону. Неужели