Священная книга оборотня

ощущение благополучия: курильщик берет это благополучие в долг у своего будущего и превращает его в проблемы со здоровьем. Вечером мы устроились на пороге нашего жилища, и он закурил (дымить внутри я ему не разрешала). Дождавшись, когда сигара сгорит наполовину, я спросила:

– Слушай, а что у тебя в этом мешочке на груди?

– Крест, – сказал он.

– Крест? Ты носишь крест?

Он кивнул.

– А зачем ты его прячешь? Ведь теперь можно.

– Можно-то можно, – сказал он. – Только он мне грудь прожигает, когда превращаюсь.

– Больно?

– Не то чтобы больно. Просто каждый раз паленой шерстью пахнет.

– Хочешь, я тебя мантрочке одной научу, – сказала я. – Тогда никакой крест тебе ничего больше прожигать не будет.

– Ну вот еще. Стану я твои бесовские мантрочки читать, чтобы крест мне грудь не жег. Ты чего, не понимаешь, какой это грех будет?

Я поглядела на него с недоверием.

– Погоди-ка. Ты, может быть, и верующий?

– А то, – сказал он. – Конечно, верующий.

– В смысле православного культурного наследия? Или всерьез?

– Не понимаю такого противопоставления. Это ведь про нас в Священном Писании сказано «Веруют и трепещут». Вот и я – верую и трепещу.

– Но ведь ты оборотень, Саша. Значит, по всем православным понятиям, тебе дорога одна – в ад. Зачем, интересно, ты себе такую веру выбрал, по которой тебе в ад идти надо?

– Веру не выбирают, – сказал он угрюмо. – Как и родину.

– Но ведь религия нужна, чтобы дать надежду на спасение. На что же ты надеешься?

– Что Бог простит мне темные дела.

– И какие же у тебя темные дела?

– Известно какие. Образ Божий потерял. И ты вот…

Я чуть не задохнулась от негодования.

– Значит, ты считаешь меня не самым светлым и чистым, что есть в твоей волчьей жизни, а, наоборот, темным делом, которое тебе искупать придется? Это меня? Тебе, волчина позорный?

Он пожал плечами.

– Я тебя люблю, ты знаешь. Дело не в тебе лично. Просто живем мы с тобой, того…

– Что – того?

Он выпустил клуб дыма.

– Во грехе…

Мой гнев моментально угас. Вместо этого мне стало так весело, как давно уже не было.

– Так, интересно, – сказала я, чувствуя, как по горлу поднимаются пузырьки смеха. – Я, значит, твой грех, да?

– Не ты, – сказал он тихо, – а это…

– Что?

– Хвостоблудие, – сказал он совсем тихо и опустил глаза.

Я укусила себя за губу. Я знала, что смеяться ни в коем случае нельзя – он делился со мной самым сокровенным. И я не засмеялась. Но усилие было таким, что из-за него на моем хвосте вполне мог появиться новый серебряный волосок. Он, значит, и термин придумал.

– Только не обижайся, – сказал он. – Я тебе честно все говорю, как чувствую. Хочешь, я врать буду. Только тогда ведь смысла не будет друг с другом говорить.

– Да, – сказала я, – ты прав. Просто все это как-то неожиданно.

Несколько минут мы молчали, глядя, как покачиваются под ветром верхушки разросшихся зонтиков.

– И давно ты это… веруешь? – спросила я.

– Уже лет пять как.

– А я, если честно, думала,