Избранное

Незнакомец уже не швырял камешки, он стоял в двух шагах и наблюдал за Лотаром.

— Чем мне вас отблагодарить? — спросил Лотар. — Нужно вам что-нибудь? Деньги, к примеру? Западные марки? — Он выговорил все это отрывисто и грубо, заплетающимся языком; тон выдавал его неприязнь к этому человеку.

— Лотар! — одернула его мать.

Незнакомец только молча взглянул на Лотара холодными блекло-голубыми глазами на гладком упитанном лице. Рыбацкая фуражка сидела идеально прямо на его шарообразной голове. «С паромщиком все в порядке, говорит, — подумал Лотар, — но с ним самим не все в порядке». Что-то было в нем такое подозрительное. Не успев еще тронуться, Лотар вдруг, несмотря на хмель, опять почувствовал панический страх перед незнакомцем. Машина медленно, переваливаясь, поехала по просеке. В зеркальце уже не стало видно того человека.

Когда Лотар притормозил перед выездом из леса на шоссе, мать сказала:

— Лучше поедем обратно тем же путем!

— Но почему? — удивился Лотар. — Если только он не врет, маршрут более чем удачный.

Только теперь он задним числом спохватился, что мать во время беседы с незнакомцем не проронила ни слова. Все это время она стояла как каменная.

— У меня недоброе предчувствие, — сказала старая женщина.

Лотар пожал плечами:

— Во второй раз нам Нойруппин не проскочить. Полицейские задержат.

И не успела еще мать закончить фразу: «Сейчас мне уже кажется, что лучше иметь дело с полицией…» — как он свернул направо, в направлении, указанном тем человеком. Он прибавил газу, а поскольку был пьян, то ехал сугубо по правилам: строго придерживался правой обочины и не отрывал глаз от шоссе, так что лес, с обеих сторон подступавший к дороге, воспринимался лишь боковым зрением, как нечто расплывчатое, светящееся зеленым и четко прорезанное серой лентой шоссе. Ни одной машины не попалось навстречу. Обогнали они только женщину с тачкой, груженной хворостом.

Лишь спустя много времени он вспомнил о письме Мелани. Мысль эта пронзила мозг с такой внезапностью, что он сразу позабыл о руле и тут же заехал на левую полосу. Выправив машину, он спросил:

— Почему ты не дала мне письмо еще в Берлине?

— Оно адресовано мне, — ответила мать. — И мне предназначено. Я вообще не уверена, понравится ли еще Мелани, что ты

' его прочтешь.

— Смех, да и только! — Голос его звучал грубо и как-то деревянно. — Вся она в этом. Безусловно, ищет ход ко мне и к Рихарду. И только наводит тень на ясный день.

Он чувствовал, что сходит с ума от нетерпения. Это было выше его сил — знать, что письмо находится тут же, в машине, в сумочке его матери, стоит только руку протянуть. Лишь жалкие остатки самоуважения мешали ему остановить машину и выпросить у матери письмо. И чтобы выместить на ней злость за эту вынужденную сдержанность, он начал вытаскивать старые обиды.

— Все это уже было, — заговорил он язвительно, — помнишь, во Фронау, приходя ко мне, она заводила с тобой длинные светские беседы? И ведь знала, что я с ума схожу, пока вы с ней болтаете, что жду не дождусь, когда она придет ко мне, в мою комнату, но она нарочно тянула, находила темы для разговоров с тобой. Она ни разу прямо не сказала, но думаю, что она слегка презирала меня за то, что я, взрослый мужчина, все еще живу

вместе с маменькой. — И, чтоб уж долить чашу до краев, добавил: — Может, именно это и было причиной ее ухода. Ведь я и после войны еще долго оставался с тобой.

— Верно, — сразу согласилась мать, и, будь он трезв, он бы обратил внимание на отсутствие даже нотки обиды в ее тоне. — Вероятно, тебе следовало вовремя расстаться со мной и забрать Мелани к себе. Забрать ее у Рихарда.

Но Лотар уже не слушал. Он вдруг осознал, что как раз проскочил дорожный указатель с надписью «До Баррентина-2 км» и что незадолго до столба с указателем влево ответвлялась никак не обозначенная дорога. Он резко нажал на тормоза. «Не доезжая до Баррентина», — сказал тот человек. Лотар оглянулся: столб был еще виден. Он начал осторожно подавать назад, но оказался слишком пьян для этого маневра: пока он добрался до развилки, машина несколько раз вильнула от обочины к обочине. А один раз, когда «опель» поехал почти поперек шоссе, Лотар убрал газ и несколько секунд сидел в полном изнеможении: его совсем развезло, и он только тупо смотрел в одну точку.

«Всего четверть литра коньяку-в сущности, ерунда, — но я пьян в стельку и, как все завзятые пьяницы, не привыкаю к алкоголю, а, наоборот, все быстрее хмелею. Два-три глотка теперь уже валят меня с ног», — грустно думал он, уставясь невидящим взглядом в чащу леса; потом вновь взял себя в руки. Мать молча наблюдала за ним.

Дорога к озеру, через которое ходил паром, оказалась узким песчаным проселком. День уже клонился к вечеру, освещение изменилось, и небо, проглядывавшее между кронами, хоть и излучало по-прежнему ровный белесый свет, но солнечные лучи уже не пронизывали слой облаков, а преломлялись в них, и местность погрузилась в приятный сумрак, очень похожий на предгрозовой. «Значит, Мелани вернулась, — думал Лотар. — Пока только это письмо, но, в сущности, она вернулась. Я прочту его, как только доберемся до межзонального шоссе». Он оживился и вновь вполне овладел собой, у него теперь была ясная цель: паром, потом еще несколько километров по долине Доссе, — отличный совет дал им тот парень на озере Клинк, — потом шоссе на Гамбург. Выбравшись на шоссе, он остановит машину и прочтет письмо Мелани. Ничего странного не было в том, что в связи с этим письмом ему вспомнились обстоятельства ее ухода. Она позвонила ему как-то утром в октябре 1947 года, сразу после завтрака, и попросила приехать. Рихард был в отъезде, Андреас и Гюнтер в школе, только четырехлетняя Марианна была с Мелани дома. Мелани попросила присмотреть за Марианной до обеда, когда его сменит приходящая прислуга, а вечером Рихард уже вернется, сказала она, но в первую половину дня некому побыть с ребенком, а ей надо уехать.

Лотар забеспокоился.

«Что это? — спросил он. — Куда это?»

«Мне надо уехать, — ответила Мелани, — просто уехать. Не знаю, вернусь ли».

Она была уже в пальто и, стоя в прихожей, еще раз пригладила щеткой волосы. Чемодан был уложен, и она ушла из дому, не взглянув напоследок на девочку, игравшую в гостиной. В то время, в 1947 году, даже семья Рихарда Брама жила в тесноте. Лотар прошел в гостиную и, выглянув в окно, увидел, как Мелани садилась в ожидавшее ее такси. Машина уехала, и улица, тихая улица в Западном Берлине, застроенная доходными домами, в одном из которых жило тогда семейство Брам, совсем опустела. Лотар отошел от окна и сел в одно из кресел; он долго наблюдал за Марианной, которая спокойно перебирала какие-то кубики, не обращая на него внимания. В те времена у детей было мало игрушек.

7

Дорога уперлась в большую, мощенную бревнами площадку на самом берегу озера. Вокруг валялись ошкуренные стволы и земля была усеяна кусочками буковой коры, которые трещали под колесами «опеля», когда Лотар подъезжал поближе к воде. Он увидел канат, протянутый через озеро, ширина которого в этом месте достигала примерно полкилометра. Паром сбитый из бревен плот-стоял у противоположного берега; Лотар разглядел его, когда вылез из машины. На этом озере тоже не было домов — во всяком случае, с того места, где стоял Лотар, не было видно ни одного, лишь немного севернее над лесом торчала труба кирпичного завода.

Лотар сложил ладони рупором и крикнул: «Давай сюда!» Никакого результата; он крикнул еще раз. Потом вернулся к машине — мать так и не вставала со своего места — и нажал на сигнал. Звук его, хриплый и пронзительный, резанул слух. На том берегу появился человек; он вышел из леса и шестом неторопливо оттолкнул плот от берега. Паром двумя тросами соединялся с канатом, и Лотар смотрел, как паромщик тянул плот, перебирая по канату руками. В сером свете сумерек озеро лежало зеркальной гладью, и ему померещилось, что паром вообще не движется. Лотар посмотрел на камыши, окаймлявшие тот берег, где он стоял; между ними кое-где вяло колыхалась пена, на гладкой, словно покрытой пленкой воде застыли щепки и куски коры; ни ветерка. Лотар принялся ждать, уставясь пустым взглядом в пространство. Он был не прочь допить остатки коньяка, но его так разморило, что даже на это недоставало сил.