Гиппопотам

ает, что ей следует быть очень, очень осторожной.

– Послушай, – сказал я. – Настало время Присциллы Правды и возглавляющих команду ее болельщиков, неразлучных подружек Исидоры Искренности и Октавии Откровенности. Я знаю о Джейн, и ты о ней знаешь. Я знаю об Эдварде с его астмой, и ты тоже. Теперь же у нас имеется еще и Сирень с ее магической печенью.

Дэви глубоко вздохнул и забарабанил пятками по полу.

– Мне необходимо понять, Дэви. Как ты знаешь, я и сам болен. Мне необходимо понять, что происходит.

Наступило молчание – Дэви боролся со своей… не знаю, с совестью, полагаю, или с гордостью.

– У меня очень горячие руки, – сказал он наконец. – Потрогайте.

И он протянул мне ладонь. День стоял теплый, я и не ожидал, что ладонь Дэви окажется холодной, как рыба, однако она… честное скаутское, Душечка… она обжигала. То был не влажный жар, никакого пота, но, господи, куда горячее, чем 36, 6 °С, поклясться готов.

– Черт знает что, дорогой! Это, это…

– Понимаете, у меня всегда были очень горячие руки. А увидев Эдварда, я понял, что, если положить ладонь ему на грудь, это поможет.

– И все? Больше тебе ничего делать не приходится? Дэви покачал головой:

– Да нет. Понимаете, я попробовал то же самое с Джейн, когда она была здесь в прошлом месяце, и ничего не произошло.

– Ничего?

– Совершенно. Понимаете, лейкемия сидела у нее в самых костях, ведь кровяные тельца порождаются костным мозгом. И я понял, что должен… должен проникнуть в нее.

Боже мой, подумала Матушка, он поимел ее кулаком. Этот милый малыш поимел ее кулаком.

– Когда ты говоришь… «проникнуть в нее»?..

Дэви заколебался. Он никому об этом не рассказывал, понял я. И сейчас стоит на грани того, чтобы открыть все. Все тайны своего колдовства.

– Понимаете… существует… Он смолк.

Я своротил с шоссе и по узкой дороге заехал в лес. Ну его на хрен, это кино. Выясним, какой фильм они там показывают, и притворимся, будто посмотрели его.

Скрип тормозов вырвал Дэви из транса.

– Где мы? – прошептал он.

– Давай прогуляемся, и ты все мне расскажешь. На окружавшей лес изгороди значилось: «Частная собственность», но я надеялся, что мы никого не встретим. Дэвид перескочил через проволоку, как антилопа, я неловко перешагнул через нее, разодрав прекрасные брюки от Ральфа Лорена.

Лесок занимал не больше трех-четырех акров. Бук, осина, дуб и прочая сволочь в том же роде. Очень тихо, все звуки приглушены, как это обычно в лесу и бывает.

– Так ты говорил, Дэви, – сказал я, когда мы углубились в лесной сумрак, – что одному только прикосновению лейкемия Джейн не поддалась.

– Понимаете, я всегда знал… но вы клянетесь, что никому не расскажете?

– Клянусь, клянусь и еще два раза клянусь. Вот те крест, и чтоб я оплешивел.

– Я всегда знал, – продолжал он, – что дар – я называю его даром, а не моим даром, – всегда знал, что дар исходит отсюда.

Он остановился, опустился на колени и приложил ладонь к земле.

Я кивнул. Дэвид, похоже, решил с земли не вставать,