Современная венгерская проза

Вдруг она очнулась, услышав рядом астматическое сопенье. Это был декан. Он смотрел на святого Христофора.

— Знаете, Жофия, я не очень разбираюсь в искусстве, но для моих глаз это умиротворяющее, возвышающее зрелище. Ежели один из множества святых церкви нашей столь могуч, какова же тогда мощь самого Иисуса?..

— Да, — рассеянно кивнула Жофия и подвинулась немного, чтобы священник мог сесть с нею рядом.

— Прекрасная картина, великолепная, — сказал священник, садясь. — В воскресенье заново освятим ее. — Он склонил голову на ладони, помолился. — Я получил из Пешта письмо.

— Да? — вскинула голову Жофия.

— Из Совета Министров. Пишут, что приедет правительственная комиссия. В пятницу.

— И кто же в ней?

— Не написали. Только, что правительственная комиссия. В составе четырех человек… Думаю, Комитет по делам церкви, министерство, соответствующий музей…

Жофию вдруг так и обдало жаром.

— Министр не приедет? — спросила она, надеясь и трепеща.

— Не знаю. Не написали, — проговорил священник рассеянно, и Жофия была ему благодарна, что он ни единым взглядом не напоминает ей о ее «исповеди». А декан об этом даже и не вспомнил — сейчас его занимало другое.

Таким взволнованным декан был в последний раз, вероятно, в день посвящения в сан. До самой пятницы он непрерывно обсуждал с Пирокой возможный распорядок великого дня. Священник рассчитывал, что высокая делегация выедет часов в семь, следовательно, прибудет часов в девять-десять. С рассвета оба старика были на ногах. Декан, приняв ванну, привел в порядок ногти и надел самую белую свою рубашку. Домоправительница также облачилась в чистый шелковый халат, расписанный крупными розами, и сменила стоптанные парусиновые туфли на такие же, но новехонькие, которые нещадно жали ей ноги. В фарфоровые вазы, украшавшие приемную, она поставила только что срезанные цветы и роскошно накрыла маленький стол — там был коньяк, черешневая палинка, белый и красный вермут и соответствующие напиткам рюмки. На маленьких блюдах разложены были разные «вкусности»: изящные сандвичи с колбасой, сыром, яйцом, сардинами; крохотные пышки с мясной начинкой, соленые печенья с тмином… В кухне стояла заправленная уже кофеварка.

Рано и наскоро позавтракав, они еще раз обсудили меню:

— Итак: на закуску грибы, фаршированные гусиной печенкой…

— Нет гусиной печенки, господин декан. Нет в селе гусей. Утки.

— …грибы, фаршированные утиной печенкой, суп-рагу с эстрагоном, жареная утка, цыпленок в сухарях, свиная отбивная с английским гарниром, то есть строганым картофелем и вашим вкуснейшим салатом, наконец, слоеный пирог с яблоками, творожник с укропом, да чтоб побольше миндаля. — Декан невольно проглотил слюну. — Вино белое и красное, замороженная содовая, кофе… сервиз поставьте мейсенский, а вносите все на серебряном подносе.

— Слушаюсь, господин декан! — И Пирока направилась было на кухню.

— Да, ведь будут шоферы, двое либо трое, вы им на кухне накройте.

— А то где же! — Пирока зашаркала к двери, бормоча вполголоса: — Прислуге и рассыльным пользоваться только черной лестницей.

В половине десятого, к великому удивлению сельчан, три черных «шевроле» остановились на маленькой площади перед жилищем священника. Из машин вышло пятеро мужчин в темных костюмах, четверо из них были упитанные крепыши с холеными лицами, лет пятидесяти, — поколение, которое преобладает в залах конгрессов, на разного рода конференциях, на международных совещаниях не самого высокого уровня и на парадных обедах охотничьих обществ. Пирока, надевшая по такому случаю свой золотой браслет, проводила их до двери приемной.

Секретарь епископа, молодой человек аскетической наружности, придерживал дверь, пропуская всех остальных.

— Laudeatur [81], господин декан!

Декан, взволнованно улыбаясь, шагнул им навстречу.

Секретарь, пропуская членов делегации вперед, представлял их:

— …товарищ министр… Начальник отдела из Комитета по делам церкви… Ответственный работник Совета Министров… Представитель Министерства внутренних дел…

Священник со всеми поздоровался за руку, вслушиваясь в невнятно произносимые имена и фамилии, последним пожал руку секретаря, которого знал, затем пригласил всех к совещательному столу. Все сели, и в торжественной тишине министр — энергичный, лет пятидесяти, мужчина — протянул священнику конверт.

— Наши полномочия, господин декан.

Священник внимательно прочитал документ и вернул его министру.

— Благодарю вас, господин министр… Весьма рад приветствовать в скромной моей обители представителей правительства… В моей жизни этот день… я не могу даже выразить, сколь он знаменателен… Если позволите… — И, вопросительно обведя взглядом присутствующих, потянулся к бутылке с коньяком; рука его при этом чуть-чуть тряслась. Секретарь епископа вскочил:

— Разрешите мне, господин декан!

Он разлил коньяк по рюмкам, совсем понемножку. Министр, чуть-чуть растроганный, оглядел спутников, встал, встали и остальные и, со словами: «Ваше здоровье, господин декан! Благослови вас бог, господин декан!» — потянулись с ним чокнуться.

Появилась Пирока с кофе, расставила все на столе и бесшумно удалилась.

Декан уже справился с волнением.

— Я к вашим услугам, господа!

Министр смотрел перед собой, на красиво очерченных губах его блуждала взволнованная улыбка.

— Все это прямо как в сказке, — сказал он. — Когда-то, будучи еще, как говорится, чистым искусствоведом, я лично побывал в епископском дворце… намеревался изучить подробно митру тринадцатого века, которую привез с собой епископ Артольф из Трансильвании, когда получил здесь епархию. И не обнаружил ее. Мне объяснили, что епископский головной убор вместе с крестом на золотой цепи и перстнем с лиловым камнем исчезли во время войны и до сих пор не найдены. И вот они обнаруживаются… через тридцать лет, в безвестной церквушке безвестного селения. — Он перевел взгляд на декана. — Господин декан, вы совершенно уверены, что сокровища находятся в том железном гробу?

Мягко, спокойно священник ответил:

— Я их не видел, господин министр. Сундук доставили сюда закрытым. Но никаких сомнений быть не может.

Министр нетерпеливо оглядел всех:

— Тогда, пожалуй… отправимся? Вы позаботились о каменщике?

— Он дожидается нас в церкви, — ответил священник. В голове его вдруг мелькнуло: не тот ли это «большой человек», о котором говорила тогда Жофия? Что же, скоро выяснится. Он робко обвел гостей взглядом. — Могу я пригласить вас, господа, к обеду? Для меня большая честь…

Министр закусил губу и опустил глаза. Секретарь епископа негромко, с запинкой, проговорил:

— Не примите в обиду, господин декан!.. Но, как вы понимаете, в епископском дворце просто сгорают от нетерпения… Нынче в гостях у епископа товарищ секретарь комитатского комитета партии… товарищ председатель комитатского совета… начальник милиции комитата… комитатский…

По лицу декана скользнула чуть заметная горькая усмешка.

— Я понимаю… Разумеется… — И он тяжело встал. — Можем идти. — Старик был разочарован. Он-то представлял себе это совсем по-другому! Мелькнула мысль: надо бы сказать Пироке, чтоб готовила обед на троих, да предупредить Жофию, чтобы ее не застали врасплох, если этот мужчина с обаятельной улыбкой окажется тем самым… Но ему не удалось сделать ни того, ни другого. Его усадили в огромную машину и повезли к церкви, охраняемой какими-то штатскими.

Жофия уже несколько дней жила надеждой и страхом, что встретится с тем, от кого сбежала сюда. И сознательно готовила себя к этой встрече. Если же она не состоится — ну что ж, на сердце опять станет спокойно, быть может, уже навсегда. Но если она окажется с ним лицом к лицу — как добиться, чтобы не задрожала рука, не выступили красные пятна на щеках? Чтобы не дрогнули предательски губы, не застлало слезами глаза? Чтобы спокойно, без напряжения, с безразличной улыбкой протянуть ему руку?.. И как, чувствуя на себе его взгляд, твердой рукой отбить цемент вокруг мраморной плиты Амалии Семереди, не повредить молотком ни мрамора, ни руки?..