Не хочу, чтобы он умирал

Бентинк стал что-то насвистывать, и Скотт сказал ему, чтобы он перестал.

— Ладно, старина! — добродушно согласился тот. — Не буду! — Они подошли к песчаному холму.

— Его тут нет, — сказал Скотт, думая о «Харрикейне». Первые лучи зари — бледное, словно подернутое рябью облаков свечение утреннего неба — открыли их глазам плоскую поверхность плато, рыжую, голую от песка, гальки и кустарника. Плато начиналось где-то за их спиной и постепенно снижалось впереди, переходя в ниспадающую долину, за которой, казалось, раскинулось море, хотя до моря отсюда было чуть не сто миль. Снизу в лицо им дул ветерок.

— Где он должен был сесть? — спросил Бентинк.

— Где-нибудь на этом плато, — сказал Скотт.

Бентинк попросил у Скотта бинокль и осмотрел лежавшую перед ними долину.

— Вот это мило! — сказал юноша. — Столько пройти, и зря. Где же он может быть еще?

— Не знаю, и мы не станем терять времени, гадая об этом.

— Проклятый французишка, — сказал Бентинк.

— Проклятый Черч, — возразил ему Скотт. — С самого начала это была глупая затея. Слишком сложна, слишком рискованна… — Он замолчал.

— Ну что ж, пойдем назад, — устало предложил Бентинк.

— Есть еще одна возможность, — сказал Скотт, стараясь выбросить из головы все обидное, что он думал о Черче. — На этом плато дует всегда сильнее, чем где бы то ни было в пустыне. Вчерашний ветер мог показаться французу слишком порывистым.

— И он вернулся назад?

— Нет, сел на защищенном от ветра склоне, — сказал Скотт, немножко поразмыслив. — Давайте посмотрим там.

До края плато, откуда видна была нижняя часть склона, пришлось пройти еще целую милю. Скотт нетерпеливо топал впереди, и хотя он мельком и оглянулся, заслышав отдаленный рокот моторов, — не в воздухе, а на земле, — все же, не останавливаясь, пошел дальше. В этот миг над ними на большой высоте пролетели в кильватерном строю самолеты. Внезапно Скотт со своим спутником оказались у края плато — оно круто пошло вниз, как накатанная детскими салазками снежная дорога.

— Вот он, — сказал Бентинк, показывая на самолет, который был отсюда виден. — Но французик посадил машину на крыло. Поглядите, Скотти.

Скотт, взяв у него бинокль, заметил, что самолет как-то странно завалился набок, слегка подняв в воздух колесо и сильно задрав крыло.

— Что это, по-вашему, значит? — спросил он у Бентинка. — Авария?

— Не знаю. Давайте подойдем и посмотрим.

— Вечером, — сказал Скотт. — Надо соблюдать осторожность.

— Но вокруг на пятьдесят миль нет ни души, — нетерпеливо возразил Бентинк.

— Нам некуда спешить, — стоял на своем Скотт.

Бентинк с трудом проглотил готовое вырваться у него ругательство, и они пошли назад к вади.

Издали взглянув на самолет, Куотермейн сразу же рассудил, что с ним делать.

— Они могли начинить его минами-сюрпризами или просто заминировать. Может, они его нашли и нарочно поставили на крыло, но в этом я сомневаюсь, — говорил он Скотту, когда они на грузовике подъезжали к самолету. — Сейчас поглядим.

Скотт разрешил ему поглядеть. Куотермейн сам отлично закладывал мины-сюрпризы и умел их находить. Он осмотрел местность в радиусе пятидесяти метров от самолета, а кое-где и покопался в песке и камешках. Дойдя до машины, он ощупал шов, соединяющий крылья с фюзеляжем, словно приласкал его кончиками пальцев.

— А это для чего? — спросил Бентинк.

— Сюда летчик обычно кладет свои собственные бомбы, — сказал Сэм.

Куотермейн, насвистывая, влез на задранное крыло, и самолет слегка качнулся, не изменив, однако, своего положения. Прозрачный козырек был откинут. Куотермейн заглянул в кабину и с изумлением повернул голову к своим спутникам.

— Француз еще здесь, — крикнул он. — Но он мертв.

— Тогда вы его не трогайте, — сказал Скотт. — Слезайте.

Скотт сошел с грузовика, приказав остальным подождать, и побежал к самолету; Куотермейн ждал его, сидя на тупом конце крыла.

— В чем дело? — удивился он.

— Труп могли заминировать, — сказал Скотт.

— Будто я не знаю! — ответил Куотермейн. — Сейчас погляжу.

— Я погляжу сам. Слезайте.

— Да что это с вами, Скотти?.

— Дайте мне ваши щипцы, — сказал Скотт, сам удивляясь тому, что с ним происходит: у него вдруг томительно заныло сердце от страстного нежелания подвергать опасности Куотермейна и других своих людей, хотя он, не задумываясь, делал это уже тысячу раз.

Скотт вскарабкался наверх, чтобы заглянуть в кабину, и увидел одетое в кожу, тронутое разложением туловище. Непокрытая голова была вбита в щит управления. Темные курчавые волосы француза кишели серыми мушками. Мягкий кожаный шлем с большими наушниками болтался на тесемке вокруг шеи.

Скотт нагнулся над телом и пощупал, не подведены ли под одеждой провода к груди, потом, стараясь не дышать, просунул голову подальше, чтобы проверить, не заминировано ли сидение. Он чуть было не перекувырнулся прямо на мертвеца, но Куотермейн удержал его за ноги.

— К нему ничего не подведено, — сказал он, вернул Куотермейну щипцы и спрыгнул на песок, чтобы выплюнуть изо рта смрадный запах смерти.

— Удивительная вещь, — сказал Куотермейн. — Небольшой перекос, а голову расшибло вдребезги.

Скотт спросил у Бентинка, что могло случиться.

— Он, по-видимому, откинул козырек и снял шлем, чтобы сориентироваться при посадке, и слегка приподнялся, следя за тем, куда идет машина. Я и сам так поступаю в пустыне, — объяснил им Бентинк. — Ремни у него закреплены?

— Не знаю, — сказал Куотермейн. — Проверьте.

Бентинк покачал своей юной аристократической головой. Он уже мельком заглянул в кабину.

— Нет, спасибо. Мне ведь еще не раз придется торчать в этих душегубках. Проверяйте сами.

Куотермейн посмотрел:

— Ремни не закреплены.

— В том-то и вся штука, — сказал Бентинк. — Ему здорово не повезло. Заднее колесо ударилось о камень, когда самолет уже катился по земле. Если бы у француза был надет шлем, он бы вышел из самолета живой.

И тогда на ноги поднялся большой и грустный Сэм Гассун; он два раза поднатужился и вытащил скрюченный труп француза из люка. Сэм не бросил похолодевшее тело на землю, он отнес его на открытое место и положил лицом вниз, чтобы не было видно этой маски с разинутым от ужаса ртом. Один ботинок свалился, и сквозь дыру на пятке синего носка виднелась нога. Руки были тонки, как у балерины, но и они застыли навек; вдогонку за телом полетели мухи.

Самолет подперли шестами и мешками с песком, Сэм с Бентинком осмотрели поврежденное крыло и пробитую шину. Бентинк заявил, что сможет полететь, если они подрежут крыло и приведут в порядок шину. Сэм заверил его, что это дело нехитрое.

— Сломаете шею, — бесстрастно заметил Бентинку Скотт.

— А я не желаю еще целую неделю цепляться за борта вашего «шевроле», — упорствовал Бентинк. — Я завтра же полечу на этом самолете.

— Игра не стоит свеч, — настаивал Скотт. — Лучше возвращайтесь с нами.

Бентинк только смеялся, не желая его слушать.

— Вы ничегошеньки не смыслите в самолетах, старина. Эти машины летают куда лучше без кончиков крыльев. В сущности говоря, Сэму лучше обрезать их оба.

Скотт спорил, Бентинк ругался. Разговор принял крутой оборот: Скотт приказал Бентинку делать то, что ему ведено, а Бентинк — очень молодой и хрупкий, но весьма решительный, судя по тону, — послал Скотта к черту.

— Да не держите вы его, — сказал Куотермейн. — Пусть ломает голову, если хочет; видно, он здорово торопится к жене.

Скотт погрузился в упорное молчание, которое было так им знакомо. Товарищи знали: сколько бы они ни спорили, последнее слово останется за ним.

Сгоряча он сказал:

— Запрещаю!

Но стоило Скотту произнести это слово — решительно, в сердцах, с душевной болью, как тогда, когда Куотермейну грозила опасность подорваться на мине, — и он вдруг сдался, отвел от себя эту заботу, не захотел ничего решать:

— Делайте, как хотите. Сэм вам поможет.