Толстая тетрадь

Мы проводим в этой комнате много времени, потому что там чисто, и нам спокойнее, чем на кухне. Чаще всего мы делаем домашние задания в этой комнате.

У офицера есть граммофон и пластинки. Мы лежим на кровати и слушаем музыку. Однажды мы хотим доставить офицеру удовольствие и ставим государственный гимн его страны. Но он сердится и кулаком разбивает пластинку.

Иногда мы засыпаем у него на кровати, она очень широкая. Однажды утром нас там застает денщик; он недоволен:

— Это неосторожность! Вы больше нет делать такой глупость. Что случиться один раз, если офицер вернуться вечер?

— Что может случиться? Для него тоже хватит места.

Денщик говорит:

— Вы, очень глупый. Один раз вы платить за глупость. Если офицер вам делать больно, я его убивать.

— Он нам ничего не сделает. Не беспокойтесь за нас.

Однажды ночью офицер возвращается, когда мы спим на его кровати. Мы просыпаемся от света керосиновой лампы. Мы спрашиваем:

— Вы хотите, чтобы мы ушли в кухню?

Офицер гладит нас по голове и говорит:

— Оставайтесь. Просто оставайтесь.

Он раздевается и ложится между нами. Он обнимает нас и шепчет нам на ухо:

— Спите. Я люблю вас. Спите спокойно.

Мы снова засыпаем. Потом, когда наступает утро, мы хотим встать, но офицер удерживает нас:

— Не двигайтесь. Поспите еще.

— Мы хотим писать. Нам нужно выйти.

— Не выходите. Писайте здесь.

Мы спрашиваем:

— Где? Он говорит:

— На меня. Да. Не бойтесь. Писайте! Мне в лицо.

Мы делаем это, потом уходим в сад, потому что кровать вся мокрая. Солнце встает, и мы начинаем утреннюю работу.

Друг офицера

Иногда офицер приходит с другом, он тоже офицер, но моложе его. Они проводят вечер вместе, и друг остается ночевать. Несколько раз мы наблюдали за ними сквозь дырку в потолке.

Летний вечер. Денщик готовит что-то на спиртовой плитке. Он накрывает стол скатертью, мы ставим цветы. Офицер и его друг сидят за столом, они пьют. Потом они начинают есть. Денщик ест возле двери на табурете. Потом они снова пьют. Мы в это время занимаемся музыкой. Меняем пластинки, заводим граммофон.

Друг офицера говорит:

— Эти мальчишки действуют мне на нервы. Выстави их.

Офицер спрашивает:

— Ты ревнуешь?

Друг отвечает:

— К ним? Смешно! Два маленьких дикаря.

— Они красивы, ты не находишь?

— Возможно. Я на них не смотрел.

— Надо же, не смотрел. Так посмотри.

Друг краснеет:

— Чего ты, в конце концов, добиваешься? У них такой скрытный вид, что это действует мне на нервы. Как будто они слушают, что мы говорим, следят за нами.

— Но они слушают. Они свободно говорят на нашем языке. Они все понимают.

Друг бледнеет, встает:

— Это слишком! Я ухожу!

Офицер говорит:

— Не делай глупостей. Выйдите отсюда, дети.

Мы выходим из комнаты, поднимаемся на чердак. Мы смотрим и слушаем.

Друг офицера говорит:

— Ты выставил меня на посмешище перед этими глупыми детьми.

Офицер говорит:

— Это самые умные дети, которых я когда-либо встречал.

Друг говорит:

— Ты говоришь это, чтобы оскорбить меня, чтобы сделать мне больно. Ты делаешь все, чтобы мучить, унижать меня. Когда-нибудь я тебя убью!

Офицер бросает на стол свой пистолет:

— Этого я и хочу! Возьми пистолет. Убей меня! Ну, давай же!

Друг берет оружие и прицеливается в офицера:

— Я сделаю это. Увидишь, я сделаю это. В следующий раз, если ты заговоришь со мной о нем, о другом, я убью тебя.

Офицер закрывает глаза, улыбается:

— Он был красивый… молодой… сильный… обаятельный… мягкий… воспитанный… нежный… мечтательный… смелый… бесшабашный… Я его любил. Он погиб на Восточном фронте. Ему было девятнадцать лет. Я не могу жить без него.

Друг бросает пистолет на стол и говорит:

— Подлец!

Офицер открывает глаза, смотрит на своего друга:

— Как мало смелости! Как мало характера! Друг говорит:

— Тогда сделай это сам, если у тебя столько смелости, если ты так тоскуешь. Если не можешь жить без него, умри вслед за ним. Ты хочешь, что бы я снова тебе помог? Я не сумасшедший! Подыхай! Подыхай сам!

Офицер берет пистолет и приставляет его к виску. Мы спускаемся с чердака. Перед открытой дверью комнаты сидит денщик. Мы спрашиваем у него:

— Вы думаете, он убьет себя?

Денщик смеется:

— Вы, не бояться. Они всегда делать так, когда много пить. Я разряжать два пистолет до этого.

Мы входим в комнату и говорим офицеру:

— Мы убьем вас, если вы этого действительно хотите. Дайте ваш пистолет.

Друг говорит:

— Гаденыши!

Офицер говорит, улыбаясь:

— Спасибо. Вы очень любезны. Мы просто играем. Идите спать.

Он встает, чтобы закрыть за нами дверь, видит денщика:

— Вы еще здесь?

Денщик говорит:

— Вы не отпускали меня.

— Убирайтесь! Я хочу, чтобы меня оставили в покое! Ясно?

Сквозь дверь мы слышим, как он говорит еще своему другу:

— Вот тебе хороший урок, тряпка!

Мы слышим еще шум драки, удары, грохот опрокидываемых стульев, звук падения, крики, шумное дыхание. Потом наступает тишина.

Наше первое выступление

Служанка часто поет. Старинные народные песни и современные песни, в которых говорится о войне. Мы слушаем эти песни, потом повторяем их на своей гармошке. Мы также просим у денщика научить нас песням его страны.

Вечером, поздно, когда Бабушка уже спит, мы идем в город. Мы останавливаемся около замка, на старой улице, перед низким домом. Лестница ведет вниз, к двери, из-за которой доносятся шум, голоса, вырывается дым. Мы спускаемся по каменным ступеням и попадаем в подвал, в котором устроен кабачок. Мужчины, стоя, или сидя на деревянных скамьях и бочках, пьют вино. Большинство из них старики, но есть несколько молодых и три женщины. Никто не обращает на нас внимания.

Один из нас начинает играть на гармонике, а другой поет известную песню, где говорится о том, что женщина ждет мужа с войны и что он скоро вернется с победой.

Люди один за другим поворачиваются к нам; голоса смолкают. Мы поем и играем все громче, мы слышим, как звучит наша музыка, она отдается в сводах подвала так, как будто играет и поет кто-то другой.

Песня кончается, и мы поднимаем глаза на усталые и изможденные лица. Одна женщина смеется и хлопает в ладоши. Молодой мужчина, у которого нет руки, говорит охрипшим голосом: — Еще. Сыграйте что-нибудь еще! Мы меняемся ролями. Тот, у кого была гармоника, передает ее другому, и мы начинаем новую песню.

Очень худой человек, шатаясь, подходит к нам и кричит нам прямо в лицо:

— Молчать, суки!

Он грубо толкает нас, одного вправо, другого влево; мы теряем равновесие, гармоника падает. Человек, держась за стену, уходит вверх по лестнице. С улицы до нас доносятся его крики:

— Всем молчать!

Мы поднимаем гармонику, вытираем ее. Кто-то говорит:

— Он глухой.

Кто- то другой говорит:

— Он не просто глухой. Он сошел с ума.

Один старик гладит нас по волосам. Слезы текут у него из глубоко запавших, обведенных черными кругами глаз:

— Какое несчастье! Несчастный мир! Бедные дети! Бедный мир!

Одна женщина говорит:

— Глухой ли, сумасшедший ли, а он вернулся домой. Ты вот тоже вернулся.

Она садится на колени к мужчине, у которого нет руки. Он говорит:

— Ты права, красавица, я вернулся. Но чем мне работать? Чем мне держать рубанок? Пустым рукавом?

Другой молодой мужчина, сидящий на скамье, со смехом говорит:

— Я вот тоже вернулся. Только низ у меня парализован. Ноги и все прочее. У меня больше не встанет. Лучше бы я умер — раз, и кончено.

Другая женщина говорит: