СЛЁТКИ

Ах, как пел тот соловушка! И цокал, и трещал, и разливался чистой флейтой. Оказалось, он еще и дирижер, потому что совсем неподалеку, и справа, и слева, и чуточку в глубине березовой рощи, обитали еще три солиста, но и без всякого музыкального слуха было ясно, что те еще не такие мастеровитые, как этот, может, они еще совсем молодые, что, конечно же, не беда - пройдет неделька, и обучатся у опытного маэстро.

Нет, это невозможно передать словами - как они пели тогда! Четверо в самой близости, и еще несколько голосов издали, в лесу по ту сторону луговины, за туманной кисеей.

Будто волшебный театр перед мальчиками. Занавес запахнут, но не до конца, верх и низ ясны, хотя и угасают в сумерках, и наверху, прямо над ними - тоненький ясный блескучий серп, его и луной-то не назовешь, ведь даже в самом слове "луна" заключается что-то округлое и полное, а тут - золотая скобочка, половинка девичьего колечка, обточенного с краев, знак всемирной новизны и детского удивления - как же все это совпадало с ликованием соловьиного оркестра!

И тут Глебушка поставил задачу. Обращаясь не только к Борису, но и к остальной умолкшей братве, он прошептал, чтобы не спугнуть птиц:

- Хочу увидеть соловья!

Будто ветерок прокатился, и все головы разом закачались. Первым ответил Акселерат, как самый старший и, значит, знающий. Он прошептал:

- Его никто не видел!

- Это невозможно, - подтвердил Головастик, человек, способный все сокрушить на своем пути.

- Нельзя!

- Не бывает!

- Не получится!

Это три шелеста братьев-погодков. Один Борис возразил:

- Кто-то же видел! Какие-то ученые! Есть же, как их? Птицеведы! Один из погодков легонько фыркнул, но другие его укоротили: слушай,

мол, балда!

А Глебушка повторил:

- Хочу посмотреть!

- Не капризничай, - шепнул ему Головастик.

Но Глебка ведь не капризничал, кто как не Бориска знал это лучше всех, а потому пригреб к себе маленького братишку, придвинул к себе, шепнул:

- Молчи! И слушай!

Бориска даже вообразить не мог, какой урок себе назначил - не только себе, но и Глебке, конечно, и всем остальным.

На другой же день он отправился во взрослую библиотеку, благоразумно захватив паспорт. Их ведь теперь выдают аж в четырнадцать лет, так что человек рано может считать себя взрослым и ответственным. По крайней мере, во взрослую библиотеку с паспортом его записали без всяких возражений, да только запрос нового читателя показался не вполне взрослым.

Когда его спросили, что бы он хотел почитать, Борис попросил:

- Про соловьев!

- Про кого? - удивилась библиотекарша, тетка пожилая, невзрачная, серенькая на вид и маленькая ростом, по внешней видимости больше подходившая для торговли в какой-нибудь продуктовой лавчонке.

- Про птиц, - твердым голосом повторил Борис, - соловьи называются!

И тут, вывернув из-за книжного шкафа, появилась еще одна книжная служительница - Боря сразу ее узнал - Дылда из старого парка, та самая, что кривлялась с пивной бутылкой в руке, которую он тогда, много лет назад, повалил и вроде как наказал - да разве таких накажешь?

Он знал, она училась в их школе, была старше класса на два, кажется, потом исчезла, и если он видел ее пару раз на улицах городка, то лишь мельком, издалека. Да и вообще, разве могла она вызывать у него хоть какой-то интерес? И вдруг она - библиотекарь! Увидела его, смутилась, посерела лицом, глаза отвела…

3 "Наш современник" N 2

33

- Соловьи! Птицы! Орнитология? - закудахтала пожилая уже осмысленнее. Воскликнула: - Господи, да это же Брем! - И обернулась к дылде: - Ну-ка, ласточка, принеси том Брема про птиц! Ты знаешь, где Брем

лежит?

- На "бэ", - сумрачным эхом откликнулась Дылда. Тут бы и рассмеяться, но не то, видать, это было место.

- Не только! А еще и в естественных науках! - уточнила тетка. Борис продолжал удивляться: как эта Дылда, известная крикуша, вдруг

оказалась при тихом деле, в библиотеке, здесь ведь все-таки надо что-нибудь особенное уметь и быть хотя бы слегка культурной. Черт-те что!

Как ни странно, Дылда вернулась скоро, обеими руками несла толстый и, наверное, дорогой, нового издания том, а лицо ее озарилось нежданно застенчивой улыбкой.

- Вот Брем, - сказала она, обращаясь к Борису, минуя маленькую свою начальницу. - И про соловьёв тут есть. Много!

Он покивал головой, поблагодарил, взял книгу подмышку и уже отправился, прощаясь, да тетка окликнула его: оказывается, он забыл паспорт. Осклабилась:

- Значит, придешь еще!

Экая глупость, думал Борис, конечно, приду, книгу-то придется сдавать, или они не надеются?

В библиотеку он отправился один, от Глебки отделался по той причине, что не знал точно, запишут ли его в эту библиотеку, уже взрослую, а не детскую, да и не хотел спрашивать при Глебке о соловьях. Тот-то помалкивал, будто забыл. А если при нем спросишь, опять заведется.

Так что и читал он томину ученого Брема с чудным именем Альфред в одиночестве, опять у подножья древней липы в барском парке. Главку о соловьях проглотил споро, читая бегом, впадая в восторг, а, едва закончив, кинулся домой, к брату.

Глебка крутился дома, то путался на кухне у бабушки, то вертелся в ограде или тосковал на завалинке и, едва заслышав братов голос, рванулся к нему. Стул уронил.

- Смотри во все глаза, - призвал, усаживая малыша рядом, старший. - Вот какой соловей, гляди, картинка.

- Не цветной! - огорчился Глеб.

- Книжка писана давно, да и красить нечего - он серенький. Послушай, - велел Бориска, - как ученые пишут: "Цвет перьев на верхней части тела красновато-буро-серый, темнее лишь на темени и на спине, - рукой Борис шлепал Глебку по темени и спине, указывая, о чем именно идет речь, - нижняя часть тела светлого желтовато-серого цвета, середина груди и горло самые светлые, - Глебка смеялся, оттого что щекотно было, когда Боря горло его трогал. А тот продолжал: - Глаза красновато-карие, клюв и ноги красновато-серо-бурые".

- Значит, - делал вывод Глебка, - этот дяденька соловья видел?

- Еще как! - смеялся Бориска. - Во всех подробностях! Это только мы в нашем Краснополянске ничего не видим и не знаем.

- А я хочу! - не требовал, а скорее радовался Глеб.

- Кто хочет, тот добьется, кто весел, тот смеется, кто ищет, тот всегда найдет! Слыхал такую песню? - улыбался старший брат. Прибавлял всерьез, о себе подумывая: - Только хотеть да искать не ленись!

- Я не ленюсь! - осердился Глеб.

- Ну, и здорово! - ответил старший. - Так слушай дальше. И запоминай!

Он читал:

- "Там, где этот чудный певец пользуется некоторым покровительством человека, он селится в непосредственной близости от его жилища, вовсе не выказывает пугливости, скорее, наоборот, бывает даже смел, и потому жизнь и действия его нетрудно наблюдать".

- Вот! - восхищался Глебка, - а Васька говорил, что его нельзя увидеть. Значит, можно?

- Слушай дальше! "Нрав соловья может быть назван строгим и рассудительным. Движения его размеренны и исполнены достоинства, осанка благородная, и в этом отношении он превосходит всех других птиц нашего отечества. Обыкновенно соловей сидит на ветке, невысоко над землей, довольно прямо, приподняв хвост и опустив крылья так низко, что кончики их расположены ниже основания хвоста. Соловей редко прыгает по веткам. Если же это случается, то не иначе, как большими скачками… Соловей летает быстро и легко, поднимаясь в воздухе дугами, маленькие же расстояния перелетает, порхая с куста на куст и покачиваясь из стороны в сторону. Днем никогда не носится над открытым полем… "

- Боря, - остановил чтение Глебка. - Я люблю соловья. Он очень умный.

- Да уж не дурак, - пошутил Борис. - Но ты, похоже, устал?

- Нет, не устал, - серьезно ответил Глебка, слезая со стула. - Но мне надо постепенно, понимаешь. Вот ты мне принес торт, вкусный-превкусный. И потчуешь изо всех сил, хочешь, чтобы я его съел за один присест. Но я не могу, извини. Мне надо маленькими кусочками. Головка-то у меня - видишь? Совсем маленькая! Все сразу не входит. Так что прости, я погуляю, подумаю, хорошо? А потом ты почитаешь дальше!